Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Отчий дом.

Моей дорогой мамы (Анны Павловны Фуксман) нет на свете уже более 27 лет. Мамы не стало в 1978 году, в ноябре месяце. Заснула, и не проснулась. С потерей мамы рухнул весь наш отчий дом. На подоконнике, у изголовья дивана, на котором обычно спала мама, лежала раскрытая книга (К. Симонов, роман «Живые и мёртвые»). Мама читала эту книгу. Кто знает, может мамина скоропостижная смерть была вызвана, или явилась следствием какого-то переживания, которое случилось во сне. И сердце не выдержало…

У мамы было больное сердце. С потерей мамы я потерял не просто маму, а друга, который поддерживал меня во всём. С тех пор, как я уехал из дома, в 1960 году, я писал маме два раза в неделю, а через 10 лет по одному разу в неделю. Почта в те времена работала прекрасно. Через три дня я получал ответ, и наоборот. Если письма не было в срок, то мама мне уже звонила, тревожась. А накануне её безвременного ухода из жизни, она получила моё очередное письмо, и перед сном сказала папе, что завтра мне ответит. Это были последние слова моей мамы, сказанные при жизни. 14 ноября утром, когда я был в ванной, раздался междугородний телефонный звонок. Звонил старший брат, который, всхлипывая, невнятно сообщил мне, что с мамой плохо. Трубка выпала у меня из рук. Я выскочил из ванны мокрый, и от внезапного известия не мог придти в себя. Собравшись с силами, и не успев вытереться насухо, я позвонил своему другу – коллеге (он жил через два дома от меня), с просьбой придти помочь одеться мне. Он моментально прибежал, и помог мне собраться. Мы созвонились с моим двоюродным братом, который тут же прибыл, благо он жил тоже неподалеку. Он остановил такси, чтоб ехать мне в аэропорт. Я просил брата не оставлять меня, так как был не в себе. И был уверен, что моя мама ещё жива, и потому мне надо приехать поскорей. В 11 утра был рейс из Кишинёва в Днепропетровск (я до сих пор храню авиабилет от 14.11.78 года). Подъехала в аэропорт и Валя, с которой я тогда встречался. Мы молча сидели в ожидании моей регистрации и посадки. Глаза мои были в слезах.

Я быстро прилетел в Днепропетровск, и мигом доехал до дома, по улице Серова. Когда вбежал по лестнице и увидел парадную дверь открытой, то всё понял. Мама лежала в большой комнате, и вся в цветах. У изголовья стояли так внезапно осиротевший мой папа, родной брат Мика, и его сын – мой племянник. Все мы так неожиданно и внезапно остались одни. Когда все живы, никто не думает об этом, никто не ведает, что кто-то из родителей неминуемо уйдёт. И это неизбежно. И, тем не менее, все были мы потрясены внезапностью свалившегося на нас горя.

15 числа был ещё, почти по-летнему ясный солнечный день, несмотря на середину ноября. Но это же – юг, юг Украины. Похоронили маму быстро. Вырос холм из венков, окаймлённых чёрными креповыми лентами, и живых цветов. Хоронила маму вся школа, где она прежде работала. Гроб с телом некоторое время несли на руках, а под ноги бросали живые цветы. Дом наш был угловой, и постовой, на перекрестке, приостановил движение транспорта на несколько минут. Уже на следующий день пошли дожди, и настоящие осенние. Мы с папой ездили на кладбище почти каждый день, в течение недели. Цветы, на месте погребения, уже поблекли, а ленты вздыбились, дрожа от ветра. Было невыразимо грустно и печально. Но сердцу всё же становилось немного легче, по-видимому оттого, что мы находились возле мамы, у того места, где так близко от нас была она. А возвращались в тёмную квартиру, сидели молча, не зажигая света. К концу недели улетел я, по сути, оставив отца одного. Спустя какое то время высказывал я робкие мысли, быть может папа переедет ко мне. Но это было просто не реально. Правда, к папе приходил внук Борис, ночевать. Но он же был тогда студентом, и не осознавал, в такой степени, как мы, тяжесть потери. Брат забегал после работы к отцу. Покинуть же квартиру после стольких лет жизни с мамой, папа не хотел, да и не смог бы. Носил чёрную рубашку, которую, до дня своей смерти, уже не снимал. Нам было ясно, что без мамы, наш папа долго жить не сможет. А он и сам об этом говорил.

На Новый год я прилетел, и в отпуск тоже, но было невыразимо тяжело быть в опустевшей квартире. С уходом мамы из жизни весь наш семейный дом разрушился. Почти такое же ощущение у меня было и в 1998 году, когда я посетил квартиру моего покойного старшего брата, при жизни ещё его вдовы. Квартира уже была поблекшей, из неё ушла жизнь. Когда я, после маминых похорон, прилетел к себе, то обнаружил письмо от 10.11, написанное ею за несколько дней до смерти (а умерла мама в ночь на 14.11). Приехать к себе, и получить письмо от уже покойной мамы, было просто ужасно.

Я понимал, что мой отец погибает от тоски. Он писал письма для себя, в которых выражал всю боль утраты. А родители мои жили в согласии, так как любили и уважали друг друга. Я посоветовался со своим старшим другом, учителем и коллегой, композитором Лобелем, как мне быть дальше. Ведь я всегда рвался домой, но когда мамы не стало, моей тяги в родной город наступил конец. Я, повторяю, предложил отцу ехать ко мне, но он, наотрез, отказался. Идти в семью старшего брата папа тоже не мог, так как инстинктивно боялся невестки. Но Лобель возразил мне: «-Куда же вы поедете? Там не даже отделения Союза композиторов. Я понимаю, вы бы переехали в Киев, или, хотя бы, в Одессу. А так что вы будете там делать, лишь только музыку преподавать?» Да, в той, предыдущей жизни, всё это имело смысл. Не так теперь, когда в мои 65 лет, меня и вовсе отлучили от творческой жизни. И, по приезде в Днепропетровск, я мнение Лобеля папе рассказал. И папа прошептал: «Он прав». И тут же добавил: «-Ну сколько мне осталось, ты лучше о себе подумай»

Работы папа не оставлял, да и иначе не могло быть. Но жизненные позиции он крепко сдавал, и каждый вечер ходил к племяннице её проведывать, так как она была вдова, и совершенно одиноким человеком. И раньше Олечку он посещал ежевечерне, но с мамой. Я посоветовал отцу по телефону, писать воспоминания о своей жизни. И папа написал, но только об отроческих и юношеских годах, а большего сделать он уже не успел. Название воспоминаний: «По ту сторону черты оседлости». Он был участником Великой отечественной войны, и награждён медалью «За отвагу». Но не было у него сил пойти на первомайскую демонстрацию в составе колонны ветеранов войны.

Уже прошло чуть больше года со дня смерти мамы, в мае 1980. После очередного сердечного приступа у папы, с вызовом «скорой», я, заскучав, поднял отца. Совершенно не сообразуясь с ситуацией с его сердцем. У Олечки он повторил мне то, что не один раз говорил: «- Ну сколько мне осталось? Ты лучше о себе подумай». На сей раз, его слова оказались пророческими. Когда мы возвратились домой, то в половине второго ночи, после того, как папа очень долго читал, его настиг повторный приступ, ну а, фактически, инфаркт да плюс инсульт одновременно. Последними словами его были: «- ну всё уже». Теперь за гробом шли лишь два сына, внук, и Олечка, которая была всего лишь на год старше мамы. Она теперь нам заменила мать, хотя у самой Олечки была трагическая судьба. Она, ещё при жизни, потеряла всех своих троих детей, потом похоронила мужа. Врач – ларинголог, она лишилась 12-тилетней дочери, погибшей от фолликулярной ангины. Это было ещё в эвакуации, в Свердловске, в 1944 году.

Когда в 1970 я побывал в Свердловске, то Олечка просила разыскать могилку дочери, если она сохранилась. Михайловское кладбище было не только не действующим, уже давно закрытым, но и просто заброшенным местом, которое никто уже не посещал. Жившие, у входа на кладбище, две семьи, и, среди них, бывший, когда-то, сторож кладбища, мне помогли найти эту могилку, которая оказалась в полной сохранности, так как располагалась у каменный стены. Олечка, поскольку все могилки её детей, находились в Днепропетровске, лелеяла мечту о перезахоронении своей покойной девочки на родной земле. Но в соответствующих инстанциях мне отказали, ввиду не сохранения останков спустя 25 лет после погребения, а также противозаконности перевозки подобно рода «груза» (с точки зрения инфекционной, то есть медицинской). Но то, что могилка дочери была найдена, и находилась в полной сохранности, было для Олечки огромным душевным успокоением. Однако эта, казалось бы, несбыточная мечта её не оставляла, прежде, чем ей самой придётся умереть. И вот, спустя несколько лет, мой брат – в командировке в Свердловске. В один из дней он нашёл людей, которые, под покровом ночи, разрыли могилку, но наотрез отказались помочь собрать косточки. При свете ночного фонаря, брат сам, дрожащими руками собрал в матерчатую ткань всё, что только можно было. Разрытую могилку вновь засыпали землёй, так что остался хорошо сохранившийся памятник с фамилией, именем и фотографией. Всё собранное брат осторожно и многократно завернул, и положил в портфель, чтоб занести в гостиницу, в которой находился. Купил небольшой посылочный ящик, и всё тщательно уложил туда, а крышку ящичка крепко забил гвоздями. Но, втайне, содрогнулся от мысли, что мог быть уже инфицированным, вследствие того, что собирал прах и уцелевшие останки голыми руками. Естественно, что сей «груз» в багажное отделение самолёта он не сдал, а взял с собою, как ручную кладь. И никому, при регистрации авиабилета, и в голову не могло придти, что в небольшом посылочном ящике, обвязанном шпагатом, могло быть кладбищенское содержимое. А это, экзотическое (мягко говоря), дело весьма подпадало под уголовный кодекс. Конечно, брат неоднократно мыл руки, чтобы обезопасить себя от непредвиденного. И брат мой не только доставил прах девочки в Днепропетровск, но и захоронил его в одной могилке с двумя другими детьми Олечки. Под небольшим памятником, имитирующим разрубленное древо, с осколками зеркального стекла, и выгравированными на нём словами: «как вдребезги разбитые сердца родителей…», добавилась и надпись, сделанная братом: «Ирочка Бассель, год смерти 1944». Теперь в Днепропетровске, на Сурско – литовском кладбище, в родственной могиле, покоятся уже все. И тётя Соня, мать Олечки, и её дети, муж, мои папа и мама, и урна с прахом моего родного брата. А в нескольких метрах от него покоится и его вдова, ибо рядом уж более не было места для упокоя…

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения