Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Отголосок Чернобыля.

В 1985 году у меня случился инфаркт миокарда. По счёту это был уже второй у меня инфаркт, после микроинфаркта в декабре 1983 г. Затем был санаторий «Подлипки»№как водится после инфаркта, для реабилитации). Потом ещё был отпуск для долечивания. Заведующая медчастью Музонда СССР , Цецилия Абрамовна Коган, свезла меня и А.Шнитке к врачам – специалистам соответствующего профиля. Поехали мы на такси, а выбор пал на нас вот потому, что в творческой организации, по состоянию здоровья на тот момент, мы были самыми неблагополучными. И доктор медицинских наук из (Кардиоцентра) признала, что мне необходимо обратиться к кардиохирургам.

По возвращении в Молдавию я должен был пройти ВТЭК, для определения моей дальнейшей трудоспособности. На ВТЭКе, в Кишинёве, в комиссии, которой я очень опасался (конечно, по причине их крайней подозрительности), меня спросили. А каковы мои дальнейшие планы. Заранее зная их нстрой, я смело им сказал: «-хочу работать», то есть продолжать трудиться. Тогда они пообещали (я полагаю, в порыве великодушия) ещё продлить лечебный отпуск мне (для долечивания) на пару месяцев. То есть фактически до Нового года, назначив новый срок для переосвидетельствования. Однако к работе приступить я так и не смог, хотя, конечно, хорохорился. Да чего греха таить, и не хотел, так как решил вплотную заняться обменом своей квартиры на Москву (то еть давно желанным переездом). Когда же я представил справку (из Кардиоцентра) о моём сердечном состоянии, то ВТЭК, бесповоротно (а я держал то её про запас), от 26.12.1985 г. дал мне (на год) вторую группу инвалидности. В отделе кадров консерватории договорился, чтобы оформили мне академический отпуск на год, так как уходить с работы я всё таки не хотел. Однако как выяснилось впоследствии, это было нарушением трудового законодательства, и со следующим освидетельствованием, когда мне группу инвалидности продлили ещё на год, я был уволен по состоянию здоровья.

Тогда поехал я, в очередной раз, в Москву. Тем временем Цецилия Абрамовна составила мне справку – эпикриз, что у меня в анамнезе, а также рекомендациях оперативного вмешательства, и, таким образом, необходимости по этим то причинам, моего переезда для лечения в Москву. И главным основанием для переезда было несоответствие климатических условий Молдавии для моего проживания там. Последнее и весьма деликатное объяснение и послужило основанием для писем Тихона Николаевича Хренникова в московское бюро обмена (точнее в отдел жилых помещение при Мосгорисполкоме) для получения мною разрешения на обмен. А в те времена это было почти невыполнимым делом. Такое разрешение получали лишь в порядке исключения, при соответствующих ходатайствах г на уровне на уровне союзных министров и их заместителей, либо руководителей (председателей) творческих союзов СССР. В письме было указано, что переезд в Москву необходим «для продолжения творческой деятельности» мною. И это было очень кстати, так как искомый мною вариант обмена найден был. У инженера – кишинёвца жила в Москве родная тётка, которая внезапно умерла. А проживала она в однокомнатной квартире на 1-м этаже пятиэтажки, у метро «Водный стадион». И я решил меняться, и начал оформление. Тогда я жил в квартире ЖСК. Нужны были невероятные усилия, чтобы заставить председателя ЖСК, ничтожнейшего Сухаря, оформить и выдать мне документы, и не чинить мне препятствий, на что он, этот взяточник, был горазд. И письма Хренникова пошли в ход. Мне удалось таки получить родер на обмен, но кишинёвский фраер – йолд своей жадностью испортил всё дело. На время оформления обмена (а я его предупреждал) впусти он в московскую квартиру мать и дочь (то есть квартирантов, своих же земляков), которые, в нужный для него момент, и отказались покинуть это помещение из –за наличия у дочери грудного младенца.

И кишинёвец остался «с носом». Но он подвёл ведь и меня, да ещё как! Мудак чуть не втравил меня, из -за своей собственной оплошности, в судебную тяжбу, обеспечив таким образом крах моих нелёгких, мягко говоря, усилий по обмену. Ведь идиоту («жадность фраера сгубила») я обещал, в случае свершения обмена, отдать все деньги за мой кооператив. Он умолял меня судиться с ними. Но, в таком случае, я мог вообще лишиться какой бы то ни было квартиры (жилплощади), отдав квартиру кишинёвскую, не получив взамен в Москве. И так как всё было реально, на такой скользкий шаг и риск я не пошёл. Конечно жаль усилий, так как пришлось всё начинать сначала. И этот кишинёвский хер болтал, что он – везучий, и он, этот болван, всё потерял, при этом девольвировав мои невероятные труды. Я не отчаялся (тогда хватало у мен сил) и стал искать обмен снова. Но это было традиционно трудно, ибо менять квартиру на далёкий, провинциальный Кишинёв желающих не было. И 23 апреля собрался я лететь, то есть возвращаться в Кишинёв.

Цецилия Абрамовна задала совершенно неожиданный для меня вопрос, зачем я это делаю, ведь обстановка, на тот момент, была небезопасна для здоровья, из – за случившейся аварии на Чернобыльской АЭС. Откуда же мне было знать, что облако Чернобыля погнало ветром в сторону Румынии, естественно через Молдавию. Румыны тогда забили тревогу на в весь мир, у нас же было «шито – крыто» обо всём этом. Цецилия Абрамовна мне орекомендовала купить йод, и принимать его по капле, начиная с понедельника, и увеличить дозу до 7 капель к концу недели. Затем же делать всё наоборот. Но йода в аптеках Кишинёва уже не было, об был раскуплен моментльно. Как видно «шила в мешке не утаишь».Я же ходил по городу с непокрытой головой, ведь уже было преддверие лета. Оказывается ы создавшихся условиях вот этого то делать было не надо. Я поразился, что в конце апреля в Кишинёве было так нестерпимо жарко. Не мог тогда я знать причины, и списывал всё на оень жаркое солнце. Случившееся в чернобыле ведь хранилось в тайне. Лишь в самолёте на Москву солдатик срочной службы мне сообщил, что был приказ по городскому гарнизону одеть 27 – го каски и противогазы. Но городскому населению ни о чём таком не сообщали. И по возвращении опять в Москву опытная Цецилия Абрамовна заставила меня сделать обыкновенный клинический анализ крови, в которм обнаружила большую разницу между эритроцитами и лейкоцитами. Чутьё её не обмануло, она направила меня в лабораторию, поблизости, чтобы проверить кровь на наличие ретикулацитов. В обычных условиях (как в поликлинике) такой анализ не делается. И медсестра, которая брала кровь, меня спросила: «- вы что, облучились?» (ведь я принёс ей направление).

Но я в ответ пожал плечами, и рассказал ей о разговоре в самолёте (летевшем из Кишинёва в Москву) с солдатом – срочником. Она всё поняла.

Анализ я отдал Цецилии Абрамовне, и тут же вспомнил о о нестерпимо жаркой погоде в Кишинёве в последние дни апреля, хотя меня и оставляли всегда на приёмные экзамены уже почти в разгар лета. И наступление жары не было для мен в диковинку. Но это ведь случалось всегда в июле, а тут предельно жаркий апрель.

Норма ретикулацитов обычно в организме ноль, а самая высокая цифра – 12. У меня же было . как показал анализ – 8-10. Цецилия Абрамовна набрала телефон доктора Ланды, гематолога Москвы. И рассказала ей, в чём дело.

«-Пока принимать ничего не надо»-отвечала гематолог. «-Пусть повторит анализ через две недели».

При повторном анализе количество ретикулацитов упало до 5-7.

«-Теперь пусть повторит анализ не ранее, чем через два месяца. И Никаких таблеток принимать не надо»-советовала Ланда. Но больше никаких анализов я уже делать не стал, за исключением того, что Цецилия Абрамовна направила меня в онкологический центр. На Каширку. Там находился пункт по проверке щитовидной железы случаях радиоактивного облучения. Я весело направился туда, нисколько не задумываясь о последствиях. А машины с киевскими номерами блокировали в Москве. Так как Киев – рядом с Чернобылем, и пассажиров отправляли для обследования в онкологический центр.

Молоденькая медсестра, обследовавшая меня, сказала. Что всё – без изменений, что никаких дефектов у меня нет. И это, к счастью, ак как какой то частичкой своего организма, я влияние аварии на Чернобыле испытал (ретикулациты). Ведь это была вспышка, повлёкшая на время изменения в составе моей крови. И хорошо, что в Кишинёве я не задержался, а улетел через неделю опять в Москву. А после этого вот приключения сидел в Москве я почти полгода, прежде, чем возвратиться в Кишинёв. Ведь мне представился новый вариант обмена, который нельзя было упустить. И мой покойный брат уже эту квартиру держал на контроле. В июне 1988 я получил другой, новый ордер по обмену. И этого то случая уже не упустил. Ну а иначе как же?..

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения