Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Остров.

Побывав на острове Сааремаа (в Балтийском море) в 1982 году, а это – островная Эстония, я оставил там кусочек своего сердца, вернее частичку своей души. Отдыхал я , по путёвке Музфонда СССР, в санатории «Раху» (от Кохтла-Ярвинского газового месторождения). Там и возникла идея командировки, которую помогла мне получить директор местной музыкальной школы (депутат горсовета г. Пярну), цель которой, ознакомление с музыкальной жизнью острова. И так как Сааремаа в своё время был погранзоной (через остров проходила государственная граница СССР со Швецией и Финляндией) по Балтийскому морю), то командировку мне выписывали в горотделе милиции, куда я, предварительно, сдал паспорт. А зам. начальника , 36-летний рыжий эстонец, высокий и улыбчивый, подписывал мне этот документ, но почему то крайне нехотя. А дело в том, что заместители начальников городских отделов милиции были одновременно и представителями КГБ. Так осуществлялась в советское время «смычка» между ними, хотя то функции у них, на самом деле, были различными.

Моя лечащая врач, молчаливо осторожная светловолосая эстонка, лет около пятидесяти, узнав, что собираюсь я на Сааремаа, отпустила меня из санатория на целую неделю. Дала при этом мне рекомендацию не отправляться на остров в пятницу, так как на Сааремаа едет большое количество людей со всей Зстонии, и военное судно – паром, курсирующий от 4 часов утра до одного часа ночи каждый час, перевозящий преимущественно военный транспорт, перегружен.

Из данных мне для посещения Сааремаа 3-х дней, я ухитрился на один день срок моего пребывания сократить, то есть просрочил его, из-за добровольно – вынужденных проводов Нели, с которой у меня случился настоящий курортный роман. На следующее утро, я, вместе с Крыскиным Алексеем Павловичем, бывшим моим студентом – заочником, служившим в рядах Советской армии на Сааремаа сразу после войны, и посещавшим там тётку своей жены Сильвии, уже изрядно выпивший (он успел дёрнуть стакан водки), сели в автобус, следовавший из Пярну до морского порта Виртсу, где и была посадка на паром (где загружался он). Вначале Крыскин кунял носом, равномерно покачиваясь в такт движению автобуса, потом, после дремоты, очнулся. Но, видимо, и окончательно ещё не протрезвев, стал возбуждённо и радостно галдеть: «-Виталий Миронович! За рубль двадцать копеек, и столько ехать…» Действительно, мы ехали по северо-западной Эстонии не менее трёх с половиной часов, но дело в том, что автобус останавливался у каждого хутора. Приехав в Виртсу, зашли в столовую перекусить, но моложавая красавица – эстонка нас весьма грубо встретила, вернее осадила: «-столовая закрыта, есть нечего!». Буфет, однако, действовал, но тоже там ничего не было, кроме спиртного. И Крыскин не преминул, всё-таки, тяпнуть, ещё 150 граммов коньяка, благо деньги на это у него были. Но мы успели купить билеты на очередной рейс, и добежали до грузового судна как раз в тот момент, когда оно готовилось отшвартоваться от пирса. Мы видели, как специальная площадка – мост (для вьезда и выезда грузовых автомобилей ) уже поднималась, когда мы громко оба крикнули, что б подождали нас. За мной бежал едва волоча ноги и спотыкаясь Алексей Павлович, размахивая своим портфелем над головой. А в рулевом отсеке, где то на уровне 5-го этажа, в открытом иллюминаторе, увидели мы 40-летнего бородача, в морской белой фуражке с кокардой. Как видно нас заметили, ибо он понимающе кивнул. Платформа для погрузки автомобилей начала также медленно и плавно опускаться. И мы стремительно вбежали на неё, запыхавшись, и благодарно кивая головами, в сторону капитана, задрав их вверх.

Паром отчалил и вышел в открытое море. Восторгу моему предела не было. Я стоял у борта палубы, на носу корабля, обдаваемый и омываемый брызгами искрящейся, пенистой, всклокоченной воды. Алексей же Павлович тоже стоял у борта, но внизу, судорожно и неловко держась за поручни. Портфель его был у него в ногах, вернее между ними, колени же его дрожали. Да много ли было ему надо, однако он успел порядком набраться за время пути. Лицо его тоже выражало возбуждение, но скорее пьяную радость. И глядя на меня, он глупо улыбался, да просто плохо соображал. Моё же состояние было переполнено до краёв, ведь я впервые – в открытом море, и плыли мы ведь не куда -нибудь, а на остров, морской остров. Такого в моей жизни ещё не бывало. А ровно через час мы подошли к острову Муху (порт Куйвасту). Приблизились мы к асфальтированному молу осторожно, соприкоснулись с берегом так, словно была посадка самолёта, и шасси авиалайнера коснулись взлётно посадочной полосы.

Мы с Алексеем Павловичем вышли, а с нами выехали на пирс военные грузовики, в кабинах которых были офицерские жёны с детьми. Ведь остров Муху предваряет Сааремаа, и связан с ним 3-хкилометровой дамбой, построенной ещё в петровские времена, на каменистом мелководье пролива, соединяющего о. Муху с Сааремаа. А вьезд на территорию порта Куйвасту ну словно в приключенческом фильме. На цементной площадке, между двумя погранстолбами, большая кованная цепь, автоматически убирающаяся после проверки документов водителей грузовиков (для выезда их на проезжую часть острова). Мы же с Алексеем Павловичем прошли к будке, где сидел пограничник, для прохождения таможенного досмотра. Как только солдатик срочной службы стал смотреть мои документы, возник естественный вопрос, а почему я прибыл на остров с опозданием, не в соответствии с моей командировкой, то есть спустя день. Но Крыскин выручил, воскликнув громко: «- Да это ж композитор, аж из Москвы! Ну, разве вы не знаете?».

Лицо солдатика вдруг расплылось в широкой улыбке.

«-А у нас недавно Вицин был» - радостно воскликнул он. И пропустил нас, успокоившись. Поодаль остановился патрульный мотоцикл с коляской, а рядом было небольшое двухэтажное строение, домик – столовая. Вот вам и порт. И все видимые нами его постройки.

Пассажирского транспорта на о. Муху не было. Но пограничник наш обещал нас посадить, имея ввиду вновь прибывающие на остров военные машины. Алексей же Павлович, как «истинный» интеллигент (был жаркий августовский день, а потому его весьма немало разморило и развезло от всего выпитого), снял туфли (а был в костюме он), и, подложив под голову портфель, улёгся на скамейку, у памятного знака, отдыхать, ибо его страшно клонило ко сну. А было уже 2 часа пополудни, а выехали мы то в девять. А надпись на столбе, под которым так сладко спал Крыскин, свидетельствовала, что Сааремаа был освобождён от немцев Красной армией в 1945 году, и дата. Да, немцев из Восточной Пруссии и Прибалтики выбивали в начале 1945, то есть в последний год войны.

Через каждый час прибывал в Куйвасту паром, и через 30 минут, после выгрузки и посадки, направлялся вновь на материк И сколько бы грузовиков не высаживалось, традиционно в кабинах грузовиков всё было занято (да главным образом женщинами с детьми). К 17 часам, когда солнце уже начало садиться, то есть клониться к закату, на наше счастье, с очередным прибытием парома, выгрузился ну совсем новенький туристический автобус, в котором островная молодёжь возвращалась из 3-здневной поездки – экскурсии по Ленинграду. Наш пограничник подбежал к водителю, и что то ему сказал. Тот посадил нас в свой автобус. Итак 25 километров пути по острову Муху, затем 3-хкилометровая дамба, и 60 километров до города Кингисепп (теперь Курессааре, финское название города). И только к 10 часам вечера мы прибыли в столицу острова, насчитывающую 12.000 жителей. Город был безлюден, и выглядел как вымерший. Когда достигли мы жилища тёти Микки (у неё была комната в 2-хэтажнои деревянном коммунальном доме), её на месте не оказалось. И комната её была заперта, но ключ торчал в двери. На Сааремаа квартир не запирают. Кругом и повсеместно цвели розы, но это характерно для Прибалтики. А тётя Микки вернулась быстро, пришла буквально через 10 минут, и оба бросились на шею друг к другу. И Александр Павлович, похлопывая Микки по спине, перемежал эстонские слова с русскими. А со стороны обычно собранной Микки мне было как то необычно видеть такое бурное проявление чувств. Прибалты как то внутренне сдержанны в проявлении своих эмоций. И Микки стала варить картошку с местной сааремской камбалой. Но перед ужином Крыскин предложил мне посетить местную «достопримечательность», мельницу, на деле «чайхану», для местной молодёжи. Мы с Алексеем Павловичем легко проникли внутрь, несмотря на большое скопление людей. Ведь Крыскин был ветеран. Его служба в рядах Советской армии с 1945 по 1947 приравнивалась к участнику войны. И верный себе Алексей Павлович взял два стакана водки и две бутылки фанты, чтоб сделать коктейль. Фанту развёл и с ходу выпил. Я ж отказался наотрез пить на ночь. Тогда Алексей Павлович опорожнил и мой стакан. Последствия такого были уже непредсказуемы. С трудом я дотащил его до дома Микки, где он, конечно, даже не раздевшись, рухнул чуть не замертво на пол. Я же пошёл искать себе ночлег, так как у Микки просто не было места. Она первоначально завела меня к соседям, в большой строящийся дом местных эстонцев, сравнительно молодых, с грудными детьми на руках. Но я не решился остаться у них. Меня пугал их сурово – молчаливый вид, скорее внешне неулыбчивый. Я живо себе представил, как утром мне понадобится туалет, и спрашивать об этом хозяев мне просто будет неудобно. И я пошёл бродить по улицам городка, так как было ещё светло.

В небольших провинциальных городках рано ложатся спать, и жизнь там замирает сразу. И вдруг, о чудо, увидел вывеску гостиницу Министерства обороны СССР, и мигом устремился я туда. Вот радость, я понял, что обрёл ночлег. Гостиничка же представляла собой небольшой двухэтажный дом, с внутренним двориком. И встретила меня и пышнотелая и толстозадая, бесспорно чья то офицерская жена, русская женщина.

«- А мы уж пять лет живём на Сааремаа» - гордо и весело заявила она.

Я попросил у неё убежища на одни сутки, предварительно показав ей билет члена СК, что было для неё в диковинку.

«-Ну что ж, для композитора, да всего лишь на одну ночь, можно. А так ведь то свободных мест у нас нет».

Посетив, в первую очередь, уборную, я, к своему удовлетворению, понял, что нахожусь в своём отечестве. Горы неубранных бумажек, и, не смытые, засохшие от времени фекалии, были немыми, но весьма выразительными свидетелями не только безалаберности, и неисправности сливного бочка. Интеллигентным словом «туалет» сиё благословенное место никак назвать было нельзя.

А на 2-м этаже находилась крохотная 2-хместная комнатёнка, куда я поместился один, она была свободной. Но ровно в 1 час ночи ко мне вселился подполковник, русский человек, начальник войск из Таллинна (так он отрекомендовал себя). Целый автобус с его сослуживцами должен был прибыть сюда позднее, чтобы направиться в какую то воинскую часть, в связи с ужасным, по сути, делом, убийством на бытовой почве одного военнослужащего, другим. Вообще то эксцессы такого рода (как убийство) в советское время были крайне редки. И это было , конечно же, ЧП.

Мы проговорили с ним почти до утра. Он начинал свою воинскую службу в Эстонии, ещё молоденьким лейтенантом, на острове Кихну. Затем женился на эстонке, и у них два взрослых сына. Но по эстонски они не говорят. Один пошёл по стопам отца, и учится в военном училище. Другой – в гражданской авиации.

Узнав, что я – композитор, подполковник живо заинтересовался мною, и предложил проехать с ним по воинским частям. Что он покажет мне все островные прелести, и , в том числе, места, да и такие, где можно ловить рыбу руками, и даже местный деликатес, то есть сааремский угорь. Но я сослался на то, то мне надо скоро улетать из Таллинна, тем боле, что билет на руках у меня уже был.

И как не удивительно, наутро Крыскин был в добром здравии, и мы поспешили к родственнику Микки, заведующему транспортным отделом острова. Это был довольно крупный, благообразный человек, лет 55, сидевший за столом. Он удивлённо поднял голову, когда мы к нему зашли.

«-Тэриве»- поздоровался с ним Алесей Павлович.

«-Тэриве» - благожелательно ответил зав. транспортным отделом. Затем, по-русски, Крыскин представил меня ему, и попросил машину, чтобы повидать достопримечательности острова. Он нам не отказал, но попросил, что б мы пришли к нему попозже, когда будет свободная машина. Пока что мы пошли к Харри Кууску, директору местной музыкальной школы (благо всё было рядом), и давнему приятелю Крыскинв по запойным делам. Ведь он то, Харри, должен был отметить мне командировку. А прежде Харри схлопотал то выговор, от местного начальства, за пьянство. А потому теперь в таких делах был очень осторожен. Навстречу вышел спокойный, улыбчивый, почти американец, в клетчатом пиджаке и полосатых брюках. Я волновался, что опоздаем мы в транспортный отдел, но Крыскин успокоил меня. Местные эстонцы есть люди слова, и если что то обещают, то никогда не подведут. Когда мы вновь подходили к горисполкому, то заметили, как родственник Микки о чём то говорил с водителем автомашины «Волга», Газ 21, показывая рукой в нашу сторону, как раз завидев нас. И «Волга», таким образом, была в нашем распоряжении на целых два часа. Ведь люди есть люди, везде, всегда, а потому родственник Микки, хорошо знавший Алексея Павловича, вполне естественно пошёл навстречу. Тем более, что речь шла о знакомстве с островом и его достопримечательностями.

Автодороги на Сааремаа были прекрасными, то есть размеченные, и ровные и прямые как стрела, асфальтированные шоссе. Но в этом вопросе в Прибалтике всегда был полный порядок. Мы покатили очень быстро, и вскоре достигли кратера, радиусом в 500 метров. Давным давно на это место упал метеорит. Теперь оно залито водой. На месте глубокой воронки образовалось озеро.

Затем поехали на побережье моря, где молча постояли у обелиска нашим воинам, павшим за освобождение Сааремаа от фашистов. Внезапно небо затянуло облаками, и стало пасмурно, уныло, и невыразимо грустно. На наши души легла печаль. Недалеко от братской могилы стояла ещё одна машина «Волга», но с московскими номерами. Нам обьяснили, что приезжал какой то деятель от ЦК ВЛКСМ. А до войны на острове был наш укрепрайон, и эскадрилья с Сааремаа, по приказу Сталина, уже в первые дни войны бомбила Берлин, который был почти что рядом, то есть в двух часах полёта. И Гитлер первоначально думал, что это – англичане. Ну а узнав, рассвирепел, и направил на Сааремаа военную армаду. Зенитки наши могли бить лишь по горизонтальным целям (не вертикальным), и немцы быстро заняли остров при помощи авиации. Но то же самое произошло спустя три года, когда Красная армия, освобождая Сааремаа, сбросила фашистов в море.

Да, долго хозяйничали немцы на Сааремаа. В посёлке Орисари, что перед дамбой (на острове Муху), жила знакомая Алексея Павловича, некто Лора Канус, которой было 16 лет, когда она забеременела от немца, но утопила своего младенца перед приходом Красной армии (боясь «возмездия», как полагаю).

Вернулись мы, однако, в город точно в срок, и горячо благодарили родственника Микки.

Направились мы в городскую музыкальную школу, по сути цели моей поездки. Крыскин, тем временем, сбегал за водкой и за закуской (скумбрией горячего копчения). Харри же предусмотрительно крепко запер входные двери школы. Хотя был ещё отпускной период, но Харри опасался, что жена может его искать, и догадается, где он. Пока Алексей Павлович и Харри распивали вожделенную бутылку, я осмотрел школу, конечно с внутренней стороны. В этом помещении, до школы, был гарнизонный Дом офицеров, а ещё прежде – резиденция губернатора. Особняк этот, естественно, был добротный и старинный, одноэтажный и большой. Чистота в школе была ну просто идеальной. По стенам были развешены офорты современных эстонских мастеров кисти. Туалеты все были в кафеле, кабинки в них затянуты голубой плёнкой – занавесями, лежало мыло, и висели полотенца. Но более всего меня поразило, что на дверях учебных классов были помещены таблички с фамилиями педагогов. Такого элементарного порядка, но в полном смысле слова, я не видел нигде, даже в МГК. На сцене уютного зрительного зала – новенький рояль

(конечно же «Эстония»).

Я сделал памятную запись в журнале школы, за что Харри меня горячо благодарил. Когда уже всё было выпито, и следы дневной трапезы были убраны, зашла в школу худощавая учительница средних лет, эстонка, которая, услышав русскую речь, внезапно вскрикнула. Я ей сказал, с улыбкой: «- Не бойтесь, мы вас не укусим». Она тут же рассмеялась, и, как показалось мне , облегчённо. Зашёл и преподаватель по классу флейты, большой и крупный, уже пожилой русский человек. Сам уроженец Ленинграда, он жил теперь на Сааремаа.

Мы тепло попрощались с Харри, который всё время опасливо поглядывал по сторонам, и, главным образом, в сторону своего дома, ведь жил он, совсем рядом со школой. А вечером того же дня мы уезжали. Погода окончательно испортилась, и пошёл дождь. А на дорогу Алексей Павлович купил шесть бутылок местного, сааремского пива, не уступавшего по вкусу лучшим сортам чешского. Однако местное пиво не имеет промышленного значения из-за небольшого дебита (объёма) производства. Но предварительно мы выпили около 2-х литров разливного пива, ведь путь обратный нам предстоял немалый. Всегда, когда дело касалось спиртного, то Крыскин приговаривал, показывая мне на свой живот: «- Здесь всё горит, здесь всё горит». На Сааремаа Алексей Павлович всегда привозил для Микки чёрный хлеб, который выпекался в Пярну, и этот хлеб она очень любила.

А пиво, якобы, Крыскин купил для Сильвии, что б привезти ей. Но по пути, почти, что через равные промежутки времени, он откупоривал одну бутылку за другой. А по дороге на Куйвасту, прямо в пути, в автобусе, наряд пограничников проверял наши документы.

«-А почему просрочена командировка?»- строго спросил меня молодой пограничник.

«-Ну оставляйте меня на Сааремаа»-весело и непринуждённо ответил я.

Когда мы ездили по острову, то видел я великолепные, конечно чистые сосновые леса, и автокемпинг (тогда это было в диковинку), с прекрасной инфраструктурой отдыха (и сауна, и прачечная, и сами дачи – особняки). Я полагаю, что всё это было – не для простых смертных, а для высшего комсостава Минобороны СССР.

А по дороге из Виртсу в Пярну шёл сильный ливень. И в ослепительных разрывах молний, а было уже поздно, и так темно, что хоть глаз выколи, промелькнула, внезапно высветившись, почти что дневным светом,

взлётно-посадочная полоса для реактивных самолётов. Ведь неподалёку от Пярну были расположены аэродромы авиационной армии. Чуть ли не каждую минуту взлетали и садились ракетоносцы, гул стоял постоянный.

А Крыскин «добивал» уже последнюю бутылку сааремского пива, так и не привезя своей жене ничего. А в Виртсу, он чуть было не обиделся на меня, что не хотел я одолжить ему пятёрку на выпивон. До этого он клянчил деньги на остановке, у молодого пограничника, обещая в свой следующий приезд вернуть (а поехать же на Сааремаа разрешалось только один раз в году).

«-Всё горит у меня внутри, Виталий Миронович» - оправдывая, в который раз своё желание выпить, весело и непринуждённо ворковал Крыскин.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения