Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

О времена, о нравы…

Посёлок Рублёво, экологически чистая зона. Недалеко - правительственная Жуковка, рядом и Барвиха. До Троице-Лыково, где - дача Солженицына, всего 3 километра. Уж две недели, как обитаю в Клинике неврозов, вернее в её филиале, в Рублёво. Построенный ещё в 1980, этот 10-тиэтажный корпус предназначался для отдыха младшего персонала ЦК КПСС. Но бывший главврач Клиники, которого я знал, профессор Чугунов, сумел его добиться. И корпус стал филиалом Клиники на Шаболовке. А Чугунов очень радел за интеллигенцию, так пострадавшую от ельцинского произвола. Йога по Чугунову. Я ещё помню эту гимнастику, по своему первому пребыванию у них в (1993 году). Однако филиал Клиники напоминает мне иногда, по ряду фактов, ну просто колонию строгого режима. В 21.00 входные двери в Клинику закрываются, а в 21. 30 надо укладываться спать, и в 23 – сон. А в 7 утра –

подъём. Но это же больница, не санаторий, хотя и в санатории режим такой же. Со стороны медперсонала (медсестёр) по отношению к больным ну просто «дедовщина». Окрики, хамство, угрозы, ругань – (манеры поведения дежурных и постовых медсестёр). Уборка помещения и прилегающей к ней территории – только больными (так называемая «трудотерапия»). Но это, по сути, конечно, глупость. За что же платят деньги, работающим в Клинике? За грубость и понукания?..

Подростков и детей здесь нет, а больше - средний, и, преимущественно, пожилой возраст, который, своё уж отработал. И, так называемая «трудотерапия» никак не может быть лечением от их неврозов. Так что это не терапия, а повинность. А в Клинике находятся, в основном, женщины, и это - просто рай для толстых жоп.

Мужское отделение – только одно. Оно – на чердаке, то есть на последнем 10 этаже. И, таким образом, обитают здесь, как говорил уже, большие задницы.

Звонил я Леденёву, композитору, профессору консерватории. Он здесь два раза был. Просил его приехать, но уезжал, на этот раз он, в Дом отдыха, на 10 дней. Его приятель по этой клинике, Лев Лтитвин, инженер – механик, и человек преклонного возраста. Он показал мне, по просьбе Леденёва, хорошие маршруты в лесу. Мы прошли со Львом весь ближний лес, затем пошли и в дальний, свежий, предварительно перейдя через автостраду, на ближней автобусной остановке «поворот на Рублёво». Он показал мне базу драгметаллов, и бывший филиал Клиники, которая - глубоко в лесу, а также военный городок. А дальше – огороды и само строй. Конечно, дальний лес есть дивный лес, с уже почти не слышимым шумом от кольцевой автодороги, конечно высоченными соснами и пышной травяной растительностью. Кругом обилие малинников, с пьянящим запахом крапивы. Конечно воздух несравненный, и ощутимо чистый по отношению к ближнему к нам лесу, захламленному, грязному, и с массой выжженных среди травы мест –

свидетельств содеянного двуногими дикарями. И так свободно и легко дышится в дальнем лесу, что и не чувствуешь, что есть у тебя сердце. И столько кислорода, что и таблеток не нужно принимать.

Неделю тому назад ходил неподалёку (в ближний лес), и набрёл на куст сортовой малины. А было 7 часов утра, на небе – тучи. На этом месте прежде был сарай. Набросился на крупные тёмно бордовые, конечно спелые ягоды. Вне всякого сомнения, это была садовая малина. Стал лихорадочно и быстро её есть, и, таким образом, я бдительность потерял. Сгустились тучи, и полил дождь, который внезапно перешёл в ливень. Рассчитывал я переждать его под малорослой лиственничкой, да вот не тут

то было. Почти что моментально вымок я до нитки. И выбора не оставалось никакого. И в панике помчался я назад, по направлению к себе, что б поскорее мне уйти от ливня. Ещё под лиственничкой, с тихим ужасом, стал ощущать стремительное нарастание ливневого дождя, и вспомнив все бранные и матерные слова, которые я знал, стал восклицать их вслух. Когда запал мой кончился, я тут же выпрыгнул из куста, и бросился бежать. Бежал отчаянно, пока не очутился я подле жилых домов, где по асфальту текли реки воды. Шлёпал с размаху по воде, поднимая столбы брызг. И появился у входа в Клинику я, словно водяной, настолько вода ручьями текла с меня. Вокруг все оживлённо комментировали моё прибытие. Пришлось сменить и обувь, майку, брюки и рубашку. Какое счастье, что смена у меня была. Вот только испытание это зачем? Ведь всё с нами случается то по воле Божьей…

Пошёл вновь по маршруту, который показал мне Лев, однако, попав я на развилку, выбрал не ту дорогу, то есть ошибся, и пришёл на кладбище. Давай оттуда прочь, а было очень душно. И я до половины оголился, снял рубашку, а майку – на руку. Пока ходил, то обнаружил, что майки нет, и где-то, как видно по дороге, я её выронил. А где, когда прошёл немалый путь…

Вернулся вновь с развилки я на кладбище. Ведь полагал, что если потерял я там, то это – примета не хорошая. А майка – шёлковая, белая, скользящая, заметная. Плутал, плутал, не находил. Когда я возвратился в ближний лес, то вдруг увидел свою майку, распластанную на тропинке. Восторгу моему предела не было. Ведь есть такая притча, когда еврей радуется. Когда теряет, и находит…

В мою кружку со сладким киселём оса попала. Какое счастье, что я её заметил, а то мог и проглотить…

Как то пошёл глухой тропинкой в ближнем лесу по направлению к кольцевой. Всё время приближавшийся машинный гул подсказывал мне, что иду я в верном направлении. Когда почти достиг я выхода к автодороге, увидел вдруг забор железный, а в нём дырку – выход. Пролез я в дырку, решив пойти параллельно автостраде, по весьма зыбкой, пыльной и неровной дорожке. И меня так обдало удушливым бензиновым паром, что тут же повернул назад (конечно к дырке), и, задержав дыхание (чтобы не нюхать), и, в полном смысле слова, я бросился наутёк от того места. Бежал я прочь, пока не стал я задыхаться, и не почуял своим носом свежий воздух. Подумалось, а

каково бы было мне дышать, будучи сейчас в городе?.. Тогда пришлось бы безвыходно сидеть в своих 4-х стенах, и не выходить на улицу, в жарищу. Какое счастье, живущим здесь, в Рублёво! Они всегда - на свежем воздухе, и к этому они привыкли, и вряд ли до конца осознают.

Но вот с питанием то в Клинике беда, всё каши, каши. «Щи да каша, пища наша» - извечная русская беда. А гречка с молоком? Ведь гречку нигде-то в мире не едят, это исконно русское «изобретение». Когда я гречку с молоком ем, то возникают у меня погромные настроения. И как же каши летом..., а где же фрукты и овощи, хоть самые элементарные? Притом расклад питания в Клинике такой: если на завтрак, скажем, манная, а в обед – гречка, то, естественно, на ужин будет пшённая. Я этот их порядок изучил хорошо. И, таким образом, когда какая каша, легко предугадать, тем более, что кормят ими три раза в день. И это – в разгар лета. Ну не зима же на дворе?!

Конечно, есть в больнице и хорошенькие женщины, но ведь они чужие… «Видит око, да зуб неймёт».

Спросил Галину: «- А где вы пропадаете?»

«-Как, всё время на улице».

«-И вы им ещё верите? – укоризненно покачав головой, спросил меня Лев. «- Ни слова правды».

А я то заприметил, ну просто красавицу, лет 37 – 38, и стройненькую. И ехала она в лифте, когда остановил я его, на своём этаже.

«-Мне можно с вами?»

«-Ну что ж, лизните от бутерброда».

«А я хотел лизнуть от вас».

Но она не услышала, так как лифт в это время с грохотом остановился. Вчера она сидела на скамейке, и читала Дарью Донцову. Но уж понял, чем она дышит, и тем не менее:

«-Читаете, и интересно?»

«-Да»

«-А мне сказали, что вы поёте, и я бы смог вам аккомпанировать».

Она, перебивая: «- Я не могу сейчас с вами говорить, я плохо себя чувствую». И, не отрывая глаз от книги, пересела.

А я, по-прежнему, нуждаюсь в одноместной. Зав. отделением, не очень расположен ко мне:

«-У вас койка есть? Что же вам ещё?

«-Мне же надо работать».

«-Дома будете работать!»

Вот таковы пока что, мои первые впечатления. Но я надеюсь на продолжение…

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения