Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

На Днепре.

"Чуден Днепр при тихой погоде" - этот гоголевский афоризм очень близок, то есть как нельзя более подходит ко мне, выросшему на днепровских кручах. Отрочество, юность - время, когда мы отправлялись на лодках летом на острова, которых немало в среднем течении Днепра. Чистый, светложёлтый, нежный, мелкий, бархатистый, речной песок, кустарники, плакучие ивы, заводи, затоны, запруды, с кувшинками, и неправдоподобно большими водяными лилиями, на белых, широких поверхностях которых, словно на блюде, сиживали в бесчисленном количестве маленькие лягушки. И, наконец, плавни, среди которых мы бродили по колено в воде, с трудом протаскивая лодку среди камышовых зарослей. Всё будило наше воображение, словно мы находились в затерянном мире, почти по Конан - Дойлю. Да так оно и было. Я помню, что, находясь по грудь в воде, срезал почти метровые, толстые и упругие стебли водяных лилий, чтоб привезти домой. Набрал их целое ведро, и по дороге, в электричке, изумлял всех этой дивной красотой. Но, к утру, вода в ведре, к большому моему разочарованию, почернела, и лилии закрылись. И как-то горько было видеть, что вместо тарелок торчали голые бутоны. Понятно, что без естественной водной флоры такой цветок как водяная лилия не мог существовать…

А сколько летом света и тепла на юге Украины. Казалось, что в этой нашей жизни не было никаких проблем, и так вольготно и хорошо будет всегда. Но, быстро повзрослев, мы поразъехались, кто куда.

Я же, по окончании средней школы, учился в местном музыкальном училище. Музыкальное училище в таком большом городе как Днепропетровск, естественно было средоточием прекрасных педагогических кадров. Все отделения были традиционно сильны, в особенности же вокальное. Но Украина всегда славилась хорошими голосами. И это немудрено. Юг, мягкий климат, и так много солнца и фруктов. Конечно плодородная земля и самые мелодичные на свете песни, народные украинские песни. Отсюда родом были солисты Всесоюзного радио Леонид Кострица, и Владимир Бунчиков. А в оперном театре Днепропетровска, в довоенные годы, пели такие мастера советского вокального искусства, как нар. артисты СССР Литвиненко-Вольгемут и Паторжинский. В Днепропетровске жил и вырос и Иосиф Кобзон.

Я вспоминаю, что часто, в первой половине октября, ещё по-летнему бывало жарко. В такие дни я, с папой и мамой отправлялись на теплоходе или катере от городского речного порта на Шевский остров, на пляж. Но это случалось лишь раз в неделю, в воскресенье. В те времена ещё ведь повсеместно была распространена 6-тидневная рабочая неделя. Но ездили на целый день, с едой. Вообще то в акватории Днепропетровска, где Днепр был достаточно широк (почти до километра от берега до берега), конечно в выходные дни, реку бороздили до 20 тысяч моторных лодок, яхт и катеров, не говоря о пассажирском транспорте и грузовом. Баржи - с различными стройматериалами, горючим, песком, метизными изделиями, арбузами, наконец.

А по фарватеру, где глубина реки уже достигала 30 - 40 метров, шли пассажирские суда и теплоходы из Киева к Чёрному морю, а также катера на воздушной подушке (так называемые "ракеты"), курсировавшие между Днепропетровском и Запорожьем, а также многочисленными райцентрами на Днепре.

Покинул я Днепропетровск в 1960, но каждое лето приезжал к родителям. И отпуск свой целыми днями проводил на Днепре. В 5.30 утра, я уезжал троллейбусом к парку имени Шевченко, где находился потёмкинский дворец, воздвигнутый её фаворитом в честь Екатерины Великой. Потёмкин замышлял построить Екатеринослав по образцу Парижа. Прямые параллельные проспекты на правом берегу города - дань его замыслу и по сей день. Екатерина останавливалась в потёмкинском дворце (ныне Дворец студентов), построенному, естественно, в классицистском стиле (с большими и малыми колоннами по всему фасаду здания) проездом. А в историческом музее, основанном ещё в начале прошлого века известным учёным, палеонтологом и краеведом, профессором Яворницким, имеется подлинная коляска императрицы, то есть её карета.

И так троллейбусом я ехал до площади Дзержинского, и от конечной остановки шёл через парк им. Шевченко к мосту, соединявшему берег с Комсомольским островом. Не доходя моста, спускался вниз, и через транспортную артерию (переходя на её противоположную сторону) я попадал на берег, к бесчисленным лодочным станциям заводов, фабрик, различных предприятий, спортивных обществ города. Шёл я к Давыду, 55-тилетнему жилистому еврею, ну совсем тёмному от загара, в закатанных до колен немыслимо грязных штанах, в тельняшке, который заведовал всем лодочным хозяйством знаменитого тогда 186 почтового ящика, на одном из производств которого (кабельном) работала жена моего брата, Лёля.

Давыд указывал мне на хороший "фофан", широкую двухвёсельную лодку, крепко сидевшую в воде. Я тут же, раздеваясь, укладывал одежду, воду и пищу, которую с избытком снабжала меня мама, на корму, брал соответствующие вёсла, и вставлял их в уключины. Умело баражируя то одним, то другим веслом, я осторожно, но быстро выводил лодку на чистую воду противоположными взмахами. Затем разворачивал её на 180 градусов. И резкими и мощными рывками обеих вёсел быстро шёл к Комсомольскому острову. Минут через 15 причаливал я к берегу, притом с удвоенной энергией работал вёслами, выбрасывая её, чтоб лодка въехала на песчаную отмель как можно дальше и больше. Затем я вылезал, и тащил ещё лодку вглубь берега, конечно для устойчивости.

Уж было 7 утра, и солнце к этому времени начинало крепко пригревать. Я сразу бросался в воду, тёплую, но сохранявшую к этому времени ещё утреннюю прохладу, так как за ночь она успевала немного поостыть. Затем садился в лодку на корму, и, с бешеным аппетитом уплетал подряд всё, что мне успела дать с собою мама. Хлеб с маслом, помидоры, огурцы и сладкий лук. Коржики с вареньем ("струдель"), которые я так любил. Черешню, вишню, яблоки и абрикосы. А абрикосы были крупные, зардевшиеся, багряно-красные, почти величиной с кулак. Ведь абрикосы то были садовые, привитые, буквально раскалывавшиеся на две половинки, с крупными косточками, с почти ореховым по вкусу содержимым, когда снимал я ноготком верхнюю, тонкую кожуру. Были и сливы, продолговатые и сладкие, упругие, иссиня-чёрные, с бронзоватой мякотью ("венгерка"). Словом имел всё то, чем так богат на овощи и фрукты июль на Украине. И почти всё это успевал съедать я ранним утром. Ну а затем, "избавившись" от провизии, тащил лодку назад к реке, вернее толкал её вперёд со стороны носа, и, выйдя на воду, подпрыгивал, чтобы успеть вскочить в лодку. И, бравшись за вёсла, стремительно грёб к глубине. На мне была соломенная широкополая шляпа, чтоб защитить меня от разгоравшихся лучей. Гребя вдоль острова я энергично огибал довольно длинную косу, и, с немым восторгом, сквозь водяную пыль и брызги, размашисто и широко орудуя вёслами, брал курс на Шевский остров.

Путь пролегал через фарватер, то есть середину Днепра. Глубоководность реки уже была ощутима по движению лодки, покачивавшейся из стороны в сторону от встречной волны. Особенно заметно это было при прохождении вблизи пассажирских или грузовых многотоннажных судов (барж). Тогда, предусмотрительно, я поворачивал лодку носом к волне. И останавливал её, опустив вёсла глубоко в воду. И минут 10 - 12 качался на вздыбленной, вспененной, волнующейся поверхности воды. Волна была достаточно большой от шумно ревущих винтов, если оказывался примерно в метрах 150 от проходившего четырёхпалубного теплохода. А находиться ближе было просто небезопасно. Ведь теплоход - махина, в сравнении с моей лодчонкой.

Потом опять я продолжал свой путь, который длился примерно 2 часа, притом в один конец. Уключины ритмично и приятно поскрипывали, когда я налегал на вёсла. Достаточно разгорячённый по пути, я, весьма осторожно, несколько раз спускался с лодки в воду, чтоб охладиться. Однако держал лодку одной рукой за борт, чтобы она не отплыла. И это было необходимо, так как течение на середине реки было особенно ощутимым, да ещё и при ветре. И можно было вообще какое-то время не грести, то есть не управлять лодкой. Её вполне несло по течению, которое вообще на Днепре достаточно сильное, несмотря на глубину. Однако в безветренную погоду я всё же отваживался плавать, не удерживая лодку. Но, конечно, плавал вблизи, и достаточно освежившись, влезал в неё, сильно креня борт в свою сторону. Но благодаря широкому дну, и размерам её (а лодка была довольно устойчивой), мне никак не грозило её перевернуть.

Это было время, когда я наслаждался жизнью, так как был молод. Все были живы, и это всё, бесспорно, было счастьем, над которым, конечно, я не задумывался тогда, а принимал, естественно, как должное.

На Шевском острове я находился примерно около 4-х часов. Купался, загорал, гулял по острову. Но всё же далеко не заходил. Остров был большой, зелёный. А дебаркадер находился с тыльной стороны по отношению ко мне. Там берег был очень живописный, и островная зелень (деревья и кусты) буквально опрокидывалась в воду. С моей же стороны была большая отмель, и растительность была подальше от воды. И несмотря на будний день причаленных прогулочных лодок было много. Правее, если стоять лицом к острову, пляж постепенно становился более диким, из-за обилия водорослей в воде, а, главное, коряг, о которых можно было легко поранить ногу.

Затем пускался я назад, опять через фарватер, до Комсомольского, но, уже не останавливаясь на нём, а огибая его, и сразу - к лодочной стоянке. Конечно, на обратный путь времени уходило больше, ведь я же был порядком уже уставший от знойного послеполуденного солнца. Мягко и чисто подплывая, чтобы ничего не задеть, ставил лодку на место, и аккуратно снимал вёсла, дабы не уронить уключин в воду, и сдавал их Давыду. Изрядно утомлённый, но весьма умиротворённый и удовлетворённый, я вновь через парк имени Шевченко поднимался к троллейбусной остановке, и уезжал домой.

А в устье реки Самары, которая впадает в Днепр, Днепр разливался на многие километры. Бывало и другого берега было не видать. Говорили, что в этих разливах водились огромные сомы, чуть ли не величиной с человеческий рост. Теперь это - Самарский район города Днепропетровска. На берегу Самары был утопающий в цветах и зелени посёлок городского типа Игрень. Сколько сирени и тюльпанов привозил я домой в мае, когда были экзамены в местной музыкальной школе, в которой начинал я свою трудовую деятельность, хотя проработал в ней всего лишь один год.

С другой стороны посёлка, через железнодорожное полотно, находилась Игреньская психиатрическая больница, крупнейшая на Украине, если не на всём тогдашнем пространстве СССР. "Прославилась" она в 60-е годы печальной и недоброй памятью. Туда "ссылали" особо неугодных власти, короче инакомыслящих, а также помещали туда известных диссидентов. Попасть туда порою означало просто гибель. Попасть туда было несчастьем, а занимала больница большую территорию, обнесённую высоким каменным забором, если ещё не с колючей проволокой.

Однажды вместе со школьным другом Валькой Сугаком мы взяли лодку, и поплыли, так как были вдвоём, далеко, далеко, вплоть до устья Самары. Было это на исходе лета, в августе, когда Днепр сильно мелеет. И вдруг, совсем не близко от берега, сели на мель. И лодку нужно было сдвинуть. Мы с Валькой осторожно спустили ноги в грязно-серую жижу, в проваливающееся илистое болото-дно. Решили вынуть из воды и сложить вёсла, чтобы не тормозили лодку, когда будем сдвигать её с илистого дна. Да вдруг с одного весла внезапно выпала уключина, и упала прямо в ил. Нас пронзил ужас. Как в этой болотистой грязи её найти?! Ведь только с одним веслом мы никуда не доберёмся, ну а течение неизбежно будет нас относить от берега.

Мы целый час искали, шаря руками и ногами, если вообще не носом, в илистом дне. И, Боже мой, какое это счастье, что уключина не утонула, не успела уйти так глубоко в болотистое дно. И если бы мы неосторожно ступили на неё, то и совсем бы потеряли. Когда нащупали её, то испытали трепет. Мы были спасены. Ну а добрались то до берега совсем уж затемно. Усталые, но безмерно счастливые и успокоенные.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения