Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Латвия.

Рига. Юрмала. Июль 1989. Роскошный Дом творчества Союза композиторов СССР, в 200 метрах от залива, в малонаселённом районе Юрмалы, то есть между Пумпури и Вайвари. Строился 25 лет, на деньги советских композиторов. Приехал туда за год до провозглашения независимости Латвии. Собственно творческих дач, то есть с роялями и пианино, в Доме творчества было мало. В основном планировался отдых, а потому академические композиторы не часто ездили сюда. Зато облюбовали это место песенники, ну и, естественно, и творческие дачи. И небольшая часть путёвок выделялась, по договору с Музфондом СССР, Союзу кинематографистов СССР. Питание было изысканным и вкусным. С собой привёз две партитуры. Кароля Шимановского 3-ю симфонию («Запахи ночи»), и 5-ю Эшпая Андрея Яковлевича, удостоенную Ленинской премии. Смотрел их, изучал, и делал выписки. «Водил я дружбу» с О. Б. Фельцманом и покойным С.К. Аедоницким. Иногда к ним присоединялся В. Рубашевский, автор известной и хорошей песни о Москве «На семи холмах».

Как то пошли все вместе пешком по побережью в Дзинтари. Но я заметно стал отставать. На море был лёгкий бриз. И, несмотря на яркий солнечный день, из – за порывистого ветра мене было очень трудно дышать, а, следовательно, и идти. Ведь набирала силу моя и без того уже прогрессирующая стенокардия. Пройдя немного с ними, пришлось вернуться. Аедоницкий и Фельцман хвастали потом вьетнамскими электронными часами, купленными в Дзинтари по дешёвке на руках, и предлагали мне обязательно туда сходить.

Но вечерами погода портилась. Море пенилось, набегала барашками волна. И было уже не тепло. Но я не изменял своей привычке. Шёл в море окунуться, принимая предварительно таблетку нитроглицерина под язык. Наши ведущие песенники сидели на скамеечке под грибком, одетые в тёплое, и наблюдали за мной, иногда бросая реплики, порою ироничные, но чаще одобрительные. Я всё же был значительно моложе их.

А центробежные силы в советском обществе тогда стремительно росли. Вовсю действовал в Латвии Народный фронт. Директор Дома творчества, 36-летний латыш Феликс, вёл себя по отношению к именитым гостям из Москвы довольно холодно и независимо. По вечерам. перед концертным залом ( в котором теперь происходят заседания Балтийского совета 3-х прибалтийских государств), обычно собиралась окрестная молодёжь, нисколько не скрывавшая своих радикальных взглядов, и весьма решительно высказывавшаяся вслух. Даже был вывешен плакат «Свободу Латвии». А в баре (холле ДТК) надсадно и демонстративно орал телевизор на латышском языке, настроенный естественно, на местный, республиканский канал.

Я много гулял, пляжился, ездил вокруг. Преимущественно в одноэтажной жилой Юрмале буквально в каждом дворике был цветник. И розы, розы, розы, различных сортов, кругом, вокруг. Это- традиция, и отношение к быту высокое, с точки зрения эстетики и аккуратности. Приезжал из Риги ко мне мой друг, латвийский композитор Эдмунд Голдштейнс (не знаю, жив ли ?). Был он родом из портового городка Лиепая, и 1926 года рождения. Отец – литовец, а мать - полька. Учился в оккупированной немцами Риге в консерватории, ещё в 1943 году. Довольно таки беспристрастно оценивал текущие события.

«-Какую культуру несут оставшиеся жить в Риге после войны фронтовики?» - вопрошал он, указывая мне на пьянство, брань, матерщину, и неуважительное отношение к местным жителям, то есть латышам. И это было правдой, хотя, быть может, и не совсем полной, если говорить о коренных русских, родившихся и живших в Латвии. Кстати прибалты пьют не меньше, просто умеют себя держать, и это - незаметно. Я был свидетелем, как у разливного ларька со спиртным, стоял один, не коренной, но по происхождению, как говорят, «от сохи», всё время хватавшийся (при этом страшно матерясь) за несуществующую воображаемую кобуру с пистолетом, и угрожающе вопил вокруг: «-Всех расстрелять! Всех расстрелять!».

Голдштейнс вообще был очень языкатым, и потому у него вечно были проблемы в связи с недружественным к нему отношением со стороны аппарата латвийского Союза композиторов. Дзидра, его жена, работала в филиале всесоюзной фирмы «Мелодия», и Эдмунду удалось записать на пластинки всю свою оркестровую музыку, в том числе и оперу в концертном исполнении. А это удавалось далеко не всем, а только приближённым к чиновникам из творческого союза, либо членам Правлений.

Я, в свою очередь, и даже очень часто, ощущал, когда приехал в Латвию, не только во взглядах (особенно у молодёжи), но и в поступках, недоброжелательное, недружелюбное отношение со стороны коренных жителей. Кассирша на вокзале в Риге сознательно не отвечала на мои вопросы из – за того, что спрашивал её на русском языке. Конечно это ограниченность и глупость. В конце концов я же приезжий, не житель Латвии, если на то пошло. Конечно нельзя стричь всех под одну гребёнку, как с одной, так и с другой стороны. Ведь всё зависит от характера конкретного человека, его воспитания и формирования.

На юрмальском побережье, в мою бытность, была большая братская могила воинов, павших за освобождение Риги от немецко-фашистских захватчиков. Кстати в очень небольшом, но чрезвычайно живописном юрмальском парке я видел редкую могилу – памятник латышам, погибшим ещё в 1 – ю мировую войну. А В Кишинёве, на Армянском кладбище, видел стандартные белые могильные плиты румын, павших в 1914 году. Я вспомнил февраль 1962 года, когда лежал зимой в больнице номер 3 г. Днепропетровска. И встретил там высокого и худощавого, 80-тилетнего старика еврея, бывшего когда то солдатом царской армии, и воевавшего в 1-ю мировую на митавском фронте, под Ригой. Он рассказал мне, что когда русские солдаты ночевали в окопах, то он укрылся от холода шинелью с головой. Наутро вся шинель была покрыта жёлтым цветом. Немцы впервые применили боевые отравляющие химические вещества: иприт, льюизит, дихлорэтан, и другие. Кто из солдат не был укрыт, погибли.

Вообще впервые я побывал на Рижском взморье ещё в 1978 году, в санатории «Циня», в Булдури. В служебном домике, где обитал тогда я в 2-хместной палате, жила старушка, бывшая сестра – хозяйка этого санатория. Эта местная русская женщина показала мне на три туи в палисаднике, уже давно выросшие. Она их посадила в далёком 1945 году ещё в разгар военных действий. На побережье лежали трупы наших солдат. И она стягивала их по ночам, чтобы предать земле. Каждая из туй была естественной отметиной, под которой захоронено по три солдата Красной армии. Ни имён, ни их фамилий, она, естественно, не знала.

И в одночасье Союз композиторов СС СР лишился Дома творчества, в связи с обретением Латвией независимости, конечно из-за развала СССР. Спустя какое то время ещё можно было туда поехать, но только за валюту. И стоило это весьма недёшево по отношению к советским временам. Теперь уже никто туда не ездит. Да и Дом творчества ли он теперь вообще? Я очень сомневаюсь…

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения