Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Кисловодск.

Год 1980. 9 сентября. Тупорылым АН-10 приземлился в аэропорту Минеральные Воды. Летел из Кишинёва. Поехал на железнодорожный вокзал, где в камеру хранения сдал свой большой, и чрезвычайно модный в ту пору квадратный, коричневый, польский чемодан. Затем пошёл я посмотреть на город. И впечатление как бы «большой деревни». Преимущественно этот район одноэтажный, пыльный, с однообразными улицами поселкового типа. Но я пишу о 1980 годе. Прогуливался в местном парке, где меня догонял какой-то толстый, запыхавшийся, маленького роста человечек, в фетровой шляпе. Он подобострастно поздоровался со мной, вернее окликнул меня по незнакомому имени и отчеству. Я оглянулся, и он осёкся, извинившись. По его мнению, я был очень похож на городского прокурора.

Пообедал на вокзале, прямо на воздухе. Столики были вынесены на перрон. На «десерт» мне подали полную, глубокую тарелку кавказской клубники за 1 руб. 50 коп. (баснословная цена). Затем я сел на электричку, и через Бештау, Пятигорск, Ессентуки, приехал в Кисловодск. Выйдя из вагона, у меня слегка закружилась голова от свежего, и чрезвычайно чистого воздуха. Увидел железнодорожный вокзал ещё дореволюционной постройки, которых ещё немало до сих пор в Кисловодске.

Заехал в санаторий «Радуга», накануне срока моей путёвки (с 10.09 по 4.10). 2-хместная комната была без удобств, но с умывальной раковиной (конечно же, холодной воды). Туалет – на этаже. 4-хэтажный безликий корпус – коробка «хрущёвского» типа. И таких корпусов было несколько. Санаторий располагался по улице Желябова.

Теперь этого санатория, в том виде, когда туда я приезжал, давно уже не существует, хотя, насколько помню, прежние, 4-хэтажные коробки (бывшие когда-то корпуса), ещё стояли, но с заколоченными окнами. И как-то грустно становилось от этого запустения. «Дела давно минувших дней». Теперь наверняка он перестроен.

Приехал я тогда, в Кисловодск, впервые, с желанием увидеть, что это такое. Лечащая врач Мартиросян сказала, чтобы она меня в палате не видела, а больше - на свежем воздухе, имея ввиду животворящий горный воздух. Санаторий – профсоюзный, каких немало тогда было. Питание ужасно невыразительное, то есть однообразное и ординарное. Котлеты, гарниры, гарниры, и, преимущественно, почему-то рис. В тот мой первый приезд, по настоящему я города Кисловодска не узнал. Всех природных красот и достопримечательностей курорта я не постиг, мне некому было их показать. Лишь с декабря 1992, когда я стал ездить туда регулярно, я всё увидел. Но зато тогда, побывав там впервые, я много ездил на экскурсии. Был в Пятигорске, на месте дуэли Лермонтова. Неяркое, но ласково, ещё по – летнему греющее солнышко, навевало светлую грусть. Осень - как всегда тихая и умиротворённая на Северном Кавказе, то есть бархатный сезон.

Купил в курортном парке билет на экскурсию на Домбай. И обратился к заведующему пищеблоком санатория с просьбой выдать сухой паёк, так как в поездке я должен был быть с 6 утра и до 12 ночи. Но он мне отказал, не мотивируя ничем. Я «пригрозил», что обращусь за помощью, в этом вопросе, к главврачу, то есть напишу заявление. Он тут же переменил тон, и примирительно предложил зайти к нему, аж в 5 утра, но в день экскурсии. Я, было, думал, что он обманет, однако, появившись у него в столь ранний час, он уже был на месте. И выдал мне 200-граммовую пачку сливочного масла, и, почему-то, 2 коробки шпрот; три рижских, «королевских» селёдочки, 300 граммов полу копчёной колбасы, 2 пачки печенья, да плюс ещё буханку хлеба… Я был не только удивлён, но просто ошарашен такой щедростью, таким для меня неожиданным подарком, так как ничего подобного, за весь курортный срок, я, на своём обеденном столе, и близко не видел. Но это ведь так естественно воровать, работая в столовой, да будучи ещё заведующим. Это – негласная традиция, которая была, есть, и, полагаю, будет всегда на подобном месте. И повезло с водителем автобуса. Он вёз нас прямо через горы, через перевал, по недостроенной тогда ещё, но очень живописной, дороге «Кисловодск – Сухуми». А на Домбае спускался я пешочком, по террасам канатной дороги, и рвал крокусы (альпийский раннецвет), занесённый, как выяснилось, уже давно в «красную» книгу. Когда я с гордостью показывал водителю цветы, он хорошо выматерил меня, и приказал, что бы я тут же выбросил букет, ибо его, шофёра, оштрафуют! Букет цветов, конечно, я не выбросил, но осторожно запихнул его под своё сиденье. А, возвратившись в санаторий, даже не знал, как им распорядиться, и кому подарить. И, наконец, всучил его 26-летней молодой и рослой женщине-москвичке, с маленьким ребёнком на руках, отдыхавшей в санатории вместе с матерью. Её мать, после моего поступка, всерьёз решила (а дочь, по-видимому, не имела мужа), что этот жест, с моей стороны, по отношению к её дочери, был не простым актом внимания. То есть, что я, преподнося цветы, «имею виды» на неё. Короче, собираюсь ухаживать за её дочерью, и, таким образом, «взяла меня на мушку». Но ничего похожего я к этой молодой женщине не испытывал, и более ничего не предлагал. Хотя, по прошествии такого большого количества времени, я сознаю, что поступал, мягко говоря, недальновидно. Ведь молодая женщина была уж очень недурна собой. Но мне тогда и в голову то ничего не приходило. К тому же на руках ведь у неё был грудной ребёнок, конечно для меня чужой…

А в клубе санатория состоялась творческая встреча с известным тогда композитором – песенником, Сигизмундом Кацем. Он был автором популярной песни военных лет «Шумел сурово Брянский лес». С ним вместе ездил и исполнитель, знаменитый тогда артист московской оперетты Николай Рубан, заслуженный артист РСФСР. Кац ездил с творческими встречами по городам Кавказских Минеральных Вод, по путёвке Бюро пропаганды советской музыки. После концерта я представился ему, как член Союза композиторов. Я знал, что он большой хохмач. Он тут же пригласил меня, когда буду в Москве, придти к нему в гости. А я тогда ведь ещё жил и работал в Молдавии. При этом Кац сказал, что «квартира – моя, а послушаете музыку Будашкина» (его соседа по лестничной площадке). Такая была «отличная» слышимость в том доме, по улице Огарёва, в котором он жил. Будашкин был автором многочисленной музыки для русских народных инструментов. В своё время, когда строили этот композиторский дом, то видимо, замазку, необходимую для звуковой изоляции квартир, наверняка украли. Кац также рассказал, что написал книгу о себе, но при издании в ней многое вырезали, то есть сократили. И тут же он схохмил, искренне удивляясь, как это я попал на отдых в женский санаторий.

Я регулярно пил нарзан. Ведь небольшой уютный бюветик - беседка на перекрёстке улиц, с тыльной стороны санатория, был совсем рядом. Погода в сентябре была ещё, безусловно, тёплой, но переменчивой. Бывали и не солнечные дни. Давно заметил, что сентябрь в Кисловодске почти всегда такой, я бы сказал неровный.

По окончании срока отдыха я долго не мог вылететь из аэропорта Минеральных Вод, по причине сильных грозовых дождей. Лишь поздно вечером мы вылетели. Была уж совсем темень –

(осень). Перед глазами – зловещая холодновато зелёная полоска света, от заката у горизонта. Она, эта полоска, то исчезала, когда проваливались в очередную воздушную яму, то появлялась вновь, когда нас стремительно несло вверх очередным воздушным потоком. Так я впервые познакомился с неведомым для меня ранее краем, так будившим моё воображение своею красотой, особенно в детские и юношеские годы, когда я собирал почтовые марки, на которых были изображения здравниц КМВ. Повторно посетил эти места, приехав туда лишь через 20 лет, но уже по необходимости. Я был направлен в Кисловодск на реабилитацию, после тяжёлой сердечной операции (аортокоронарного шунтирования). И КавМинВоды, почти на десятилетие, стали для меня источником ярчайших впечатлений, оставивших глубокий след в моей жизни, так как время, проведенное там (конечно в Кисловодске), было весьма и весьма плодотворным не только в лечебном, оздоровительном плане, но и, бесспорно, в творческом, если не сказать больше.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения