Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Иов.

Опера – мистерия «Иов страдающий» вызревала давно. Вначале мне хотелось писать оперу по Н. С. Лескову («Юные годы в Плодомасове»). Уж очень нравился мне этот сюжет. Однако искал я, скорее, драматический. И поиск мой привёл меня к «Книге Иова» в Ветхом завете. Мысль Иова,

обращённая к Богу, «почему праведные страдают, а неправедные не хотят знать Бога» чрезвычайно занимала меня, тем более, что этот вопрос так актуален для России, страны, в которой политический уклад определяет такую вопиющую несправедливость в обществе.

Мой опыт есть первый опыт переложения мистерии, то есть библейской драмы, на оперный язык, а пять действующих лиц вполне соответствуют пяти основным типам голосов, то есть сопрано, меццо - сопрано, баритон - это друзья Иова; Иов же – баритон, а Господь Бог – бас (как наимудрейший). Но есть ещё и сатана (эпизодически), то есть меццо – сопрано, да плюс введённый мною повествователь (комментатор) – тенор. Голоса же друзей Иова соответствуют их характеру. Самый молодой из них, скандальный и петушиный – Софар (сопрано).

Вопрос, который адресовал Иов Богу, лежал в основе моей сверхзадачи, при создании спектакля. Первоначально я отобрал для воплощения отдельные строфы Иова, из канонического текста Священного Писания (в сюжетном смысле). Затем их сократил, но, спустя какое-то время, я вновь подверг их сокращению. И это было вполне логично, ибо они, в моём спектакле – основа текста, притом вокальной строчки, облачённой в музыкальную форму, которая имеет и свои законы музыкального развития. Затем весь текст «просеял» ещё раз, совместно с лингвистом, кандидатом филологических наук

В. Долинским, моим соавтором в создании самостоятельной редакции библейского текста. Этот, уже проверенный и, практически, готовый к наложению на него музыки текст, оказался редкой красоты и силы, по восприятию его. Действительно это – Божий язык, с которым не идёт в сравнение ну никакой другой, даже самый совершенный в природе и мире литературный стиль. И, безусловно, я учитывал (при сочинении музыки), необходимость повторения отдельных фраз и слов, и даже предложений, так как 80 процентов текста, как правило, не прослушивается, а пропадает при исполнении (вокализировании), из-за неважной дикции у большинства певцов.

Язык мистерии – вокально-речитативный, за исключением лишь сольных номеров. Но, полагаю, иного языка и не могло быть, учитывая стиль, семантику, эпоху и содержание библейского текста. А так называемые сольные номера, не что иное, как монологи, которые заменяют арии. В мистерии – три монолога Иова и монолог Господа. А музыкальная хронология сюжета такова: Пролог; 2 картины 1 действия (встречи сатаны с Богом); 3-я картина – отчаяние Иова; 3 картины 2-го действия (споры Иова с его ретроградными друзьями); 3-е действие – встреча Иова с Богом, которой он так желал, и прощение Иова Господом. Кульминацией мистерии явился 3-й монолог Иова и монолог Господа, из 3 –го действия.

В мистерии есть и второстепенные действующие лица (комментатор, и жена Иова, с её двумя вокальными репликами). В опере присутствуют и лейтмотивы (лейтмотив сатаны), и лейттема (хор – характеристика Иова), а также лейтгармония (монолог Господа). И весь спектакль, с двумя выходными антрактами, длится 1 час 20 минут. Расклад по времени следующий: 1 действие длится 30 минут, 2- е также 30, 3-е действие – 20 минут.

Работал, в целом, я над оперой где-то около трёх лет. Работал с увлечением, хотя, конечно, перерывы были, скорее срывы, так как порой угнетало совсем не редкое для меня плохое настроение, которого, при моём тотальном одиночестве, мне было не занимать. Я сделал несколько редакций, и дата окончания оперы-мистерии – март 1997 года. И встал вопрос, а что же делать дальше. Печальный опыт «хождения по мукам» с моим первым оперным опусом стал понемногу забываться. А некто Зельман, которого я, по ошибке, принял за Турецкого (руководителя камерного хора Московской хоральной синагоги) мне подсказал, что надо обратиться в РЕК (Российский еврейский конгресс), за поддержкой для её исполнения в финансовом отношении. Наивность не оставляет меня ни на минуту до сих пор. Я был уверен, что факт переложения, впервые в мире, библейской драмы на оперный язык, не останется без внимания. Но всё зависело от персоналий Комитета по культуре РЕК, а с этим было трудно, пожалуй, кроме драматурга Гельмана, которого я лично не знал, но в бескорыстии которого я, почему-то, был уверен. Я вспоминаю, с каким трудом я прорывался в Дом кино, которым тогда заведовал Юлий Гусман, личность известная, да и, в каком-то смысле, легендарная, но, в то же время не глубокая, весьма поверхностная. Меня к нему, в его кабинет не впускали, ссылаясь на его большую занятость. Пришлось финтить, обманывать, чтобы проникнуть к нему. И каково же было моё удивление, когда застал его, сидящим в холле своего кабинета, и смотрящим телевизор с секретаршей. Моя просьба не явилась для него убедительным доводом, что тема эта («Иов»), актуальна не только с точки зрения гуманистической, но очень нужной и России; ведь мы в одной стране живём. Однако его это просто не интересовало. Он свёл всё дело к чисто житейской, утилитарной, меркантильной логике; что просто я хочу услышать своё сочинение, подобно тому, как писатель хочет напечатать свой роман. Он совсем не был далёк от истины, да что ж в этом плохого?.. Но я просил его всего лишь о моральной поддержке моего заявления, которое я подал в РЕК.

В комитете по культуре, кроме вышеупомянутого Гельмана, входила молодая журналистка Евгения Абгальц, о которой прежде я ничего не знал, равно как и она обо мне. Когда услышал по телефону её, Абгальц, возмущённый крик, что я «лобирую», и прочее (хотя, признаться, смысл этого понятия ельц–путинско-гайдаровского времени, ни до, ни после, для меня не ясен), то просто был напуган такой реакцией с её стороны. И как посмел я позвонить домой ей, по этому вопросу. И, наконец, Марк Розовский, популярный театральный режиссёр. Я посетил его в его театре, и изложил суть моей просьбы. Однако он увиливал, метался. Насколько понял его, что в этом Комитете, и для него, Розовского, есть собственные интересы. Но Гельману я позвонил, и попросил его как можно внимательнее отнестись к моему заявлению. А финансировал то все проекты Комитета, бесспорно, богатый человек, по фамилии Фридман. Его то стоило наверно убеждать, но кто это такой, и где его искать, было для меня делом весьма нелёгким, да и неподъёмным.

Однако все мои обращения были связаны с возможностью, которая могла бы быть (возникнуть у меня), если бы РЕК выделил деньги на этот проект. И искренне я верил, что РЕК поможет мне, вот почему хотел я предварить своё заявление поддержкой членов Комитета. Я повторяю, что телефонными звонками хотел лишь подготовить членов Комитета, чтобы они не провалили мою просьбу. Ведь прецедент для рассмотрения - достаточно серьёзный. Так полагал я, и, будучи почти уверен, в положительном исходе всех моих усилий, поехал в Камерный хор, к Минину, конечно, предварительно введя его в курс дела (то есть о моих предполагаемых возможностях). Но Минин, прослушав пролог и 1 картину (а я представил ему запись собственного исполнения), даже не заглянув в партитуру, отказался. Я понял, что для него моя «затея», ни в каком виде неприемлема. Минин сказал, что дальше Моцарта он не идёт, какие бы деньги за исполнение не предлагались. Я полагаю, что ему и так всё было ясно. И музыка ему, ну просто не понравилась, не исключая того факта, что современную музыку они, как правило, не поют (это не их амплуа). Тогда пошёл к Валерию Полянскому, который, в течение целого часа, рассматривал мою партитуру. И резюмировал, что он берётся, но только сделать это нужно, по его мнению, на сцене БЗК, чтоб это могло стать событием в культурной жизни. Его согласие уже было большим успехом для меня, и с генеральным директором его коллектива (то есть Симфонической капеллы России) мы составили смету расходов на исполнение. Полянский брался приготовить это сочинение, к концертному исполнению, всего за 2 месяца. Тогда я написал письмо Иосифу Кобзону (ведь наша юность с ним прошла в одном городе, Днепропетровске) - человеку, достаточно авторитетному для РЕК, в котором я просил его лишь об одном, чтобы он передал моё письмо Рек(у), от своего имени. И РЕК, в конечном счёте, не отказал, но отложил. Последнее явилось ну, просто, отрезвлением для меня, то есть провалом всех моих стараний. И более, с тех пор, я этой документацией не интересовался, так как мне было ясно, что их это не интересует (хотя представил даже им буклет едва ли не самого лучшего симфонического коллектива России, написанный на трёх языках). А потому я эти «игры» с ними бросил, ибо у меня не было уже желания и сил дальше бороться. Достаточно того, что я всю жизнь бил лоб о стену, поэтому и перестал надеяться, раз даже коллектив Полянского не стал для них и аргументом и авторитетом.

Находясь в Боткинской больнице (зимой 2001), я познакомился с Грицем, профессором Высшей школы православия в Москве. Где и когда возникло такое учебное заведение, для меня – загадка, и таковою остаётся. Но, тем не менее, к нему в больницу, его проведать, или навещать, часто приходили его студенты, довольно милые ребята. Узнав, что я написал «Иова», Гриц воскликнул, что ещё прежде говорил своим студентам о том, что рано или поздно, но будет написана опера на этот сюжет. Он рекомендовал мне обратиться за постановкой к Юрию Петровичу Любимову, в театр на Таганке, учитывая его прекрасный, когда-то, дебютный опыт по постановке опер в Лондоне. И я поехал в его театр, в надежде повидать его, Любимова, да и спросить. «Попытка ведь не пытка». Признаться, я очень мало верил в эту затею, но, тем не менее, решил испытать судьбу, и приезд в его театр осуществил. Но я не только не смог связаться с ним, и задать интересующий меня вопрос (его в театре не было), но даже переговорить с ним по телефону. Да, он, случайно позвонил в театр сам, в то время, когда был там я, но говорить со мною отказался. А я хотел спросить его, и только, тем более, что он не знал, о чём хочу его спросить. Так что из этого-то ничего не вышло. Да вряд ли что-то и могло бы быть. По опыту своей жизни я уже хорошо знал, что в таких делах решает имя. А имя то моё, до сих пор, ведь мало кому известно. А нынешним авторитетам да просто невдомёк, чтоб что-то попробовать открыть или узнать. Они предпочитают действовать наверняка, дабы не тратить времени на то, что их не интересует. А предлагать мой этот опус Борису Александровичу Покровскому, или, что ещё менее было надёжно, ГАБТ (у), ну просто бесполезно. Это не их тема. А Дима Бертман (театр «Геликон – опера»), которого я уважаю не менее других, был занят, как всегда, оперными авторитетами. Это, так сказать «кредо» его театра. Поэтому они и выискивают для постановок редкое, но обязательно поименованное классиком произведение. «Болезнь» у всех одна и та же, они радеют, в основном, за собственную славу и популярность, каждый преследует только своё.

Драматургия «Иова» - сквозная. Монологи контрастны по настрою. От сомнения, отчаяния и иронии, до умиротворённости и самоутверждения (монологи Иова). В конечном счёте, Господь прощает и благословляет Иова (за то, что в своих размышлениях он смог подняться до уровня Божьих истин). Однако для меня вопрос, адресованный Иовом Богу, равно как и жизни в целом, остаётся. Ответа на него нет; и если он возможен, то кроется в самом вопросе. Так, к несчастью, устроен мир. Несправедливым он был всегда, во все времена, и таковым он остаётся. «В мире будете иметь скорбь» (Иисус Христос). И с этим, выходит, надо смириться. Такое резюме я выношу из «Книги Иова». Но ведь на деле, ограбленный и униженный, никогда не будет в мире и дружбе с теми, кто его ограбил. И это – главный итог.

Позднее я сделал несколько редакций, которые свелись к минимизированному сокращению тактов в музыкальном тексте. Теперь, я полагаю, в моей работе больше ни добавить, ни убавить. И, сделав ксерокопию партитуры и клавира, я, вместе с либретто, сдал все эти материалы в нотный фонд библиотеки МГК, вернее в её хранилище. Надеюсь на сохранение. И опера моя находится теперь в саду русской музыки, в отделе редких рукописей библиотеки МГК, и покоится рядом с рукописями выдающихся отечественных композиторов.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения