Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Вокалисты.

Я ведь прекрасно знаю, что иметь дело с вокалистами – это беда. И, тем не менее, всегда писал вокальную музыку. И что хорошие голоса – не часты, и что любят они больше себя, чем музыку, не говоря уже о деньгах. К тому же их профессионализм (и это притча во языцех, мягко говоря) всегда оставляет, за редчайшим исключением, желать лучшего. Ведь голос – это дар, физическое явление, и не всегда он даётся человеку, одарённому музыкально. Иногда голос имеет человек с небольшими музыкальными способностями, как правило, неважными, то есть с посредственным музыкальным слухом. И, таким образом, наличие у человека голоса не зависит ни от внешних данных, ни от чисто музыкальных способностей. Ведь голос - физическое явление. Кроме того, вокальные данные обнаруживаются у взрослого, то есть физически созревшего человека, тоже, как правило, за 30 лет, если не более. И исключения не часты. Поэтому общеобразовательная музыкальная подготовка, так необходимая вокалисту, естественно запаздывает. И это не столько вина их, вокалистов, вернее совсем не так, сколько беда. И им приходится навёрстывать по части музыкальной подготовки. По этой то причине вокалисты с трудом учат музыкальный материал. Концертмейстеры, то есть аккомпаниаторы, работая с ними, выполняют львиную долю этого труда.

На международном фестивале совремненной музыки «Московская осень» – 1998 должен был прозвучать мой вокальный цикл на стихи русских еврейских поэтов (для баритона и фортепиано). К кому из певцов я только не обращался, все меня подводили. И кто-то подсказал мне обратиться в камерный хор московской хоральной синагоги. Там все хористы – солисты. К тому же это – муниципальный хор, постоянно выступающий заграницей. Я обратился к Аронзону, баритону, с весьма неплохими вокальными данными, (который, к тому же, хорошо читал с листа), в надежде, что он споёт, прельстив его ещё и тем, что аккомпанировать ему будет концертмейстер ГАБТ(а), Константин Костырев, мой хороший приятель.

Встретился я с ним в хоральной синагоге, на улице Архипова. Когда-то я уже приходил туда, но совсем по другому поводу. Мы зашли в небольшую комнатку на 2-м этаже, где должна была состояться вечерняя молитва, и он, Аронзон, просил меня подождать, примерно полчаса. Молитву проводил 45-летний худощавый раввин из Грузии. Между скамейками и столиками, на которых лежали раскрытые книги Торы, стояли, преимущественно, молодые мужчины, с кипами на голове (подобие тюбетейки). Что-то совсем старых людей я среди них не видел. Всё больше средний возраст, и большинство стояло, держа в руках Тору. Сиденья и столики соединялись, подобно партам. Раввин стоял впереди, перед семисвечником, спиной к участникам молитвенного собрания. И, равномерно раскачиваясь назад и вперёд, в невероятно быстром темпе, читал текст молитвы на иврите, эмоционально проговаривая, ну а, скорее, речитативно вокализируя. Семисвечник (менора) освещал тёмные квадраты окон впереди него. Внезапно монодия прекратилась, и все стали ходить туда и назад, и вразнобой выкрикивать «амен!», «амен!», «амен!». Затем все вдруг вернулись на свои места, и замолчали. И вновь раввин стремительно повёл монодию. И временами мне казалось, что из черноты окон действительно на нас смотрит сам Господь. И опять, как бы в антракте, рефреном, все повскакали с мест, и загалдели вновь «амен!», и ринулись вперёд, в разные стороны. И началось движение молящихся, как в первый раз. Всё это проходило очень динамично, и напоминало хорошо отрепетированное действо. Но это же – вековая традиция. Однако точность (выверенность), динамика всего увиденного, которая то длилась всего 20 минут, ну просто гипнотически подействовали на меня своей неистовостью и театральностью. Я стоял сзади, то есть с тыльной стороны молитвенного собрания, и завороженно наблюдал. Такого я никогда не видел, не слышал, и не ощущал такой магической силы воздействия. И вдруг всё оборвалось, притом с той же внезапностью, с какой сменялась ритуальная сторона молитвы. Все стали расходиться, уходить, укладывая молитвенные книги в шкаф. Все разом заговорили, конечно о мирском (кто о чём). Молитва кончилась, всё стало успокаиваться. И я подумал, что эта, столь поразившая меня своей напористостью молитва, стремительность и скорость исполнения её – суть веками выработанная еврейская традиция.

Однако и Аронзон меня подвёл, и цикл не спел, из-за поездки камерного хора куда-то за рубеж. А до всего этого у меня был прецедент с синагогальным ксероксом. Мне нужно было оставить ноты для Зельмана, тенора, который имел не очень ясное для меня отношение к синагоге. Я сочинил для него музыку, на стихи 2-х псалмов Давида (из Псалтиря). Зашёл я к секретарше синагоги, так как Зельмана на месте не оказалось (хотя и договорились с ним встретиться), и попросил её отксерить мне материал, чтобы оставить ему экземпляр. Она же встала просто на дыбы: «-Идите по начальству». Ну, я был просто взбешен. Такую мелочь, каких то несколько страниц. Притом один псалом («Молитва») – для камерного хора синагоги. Директор синагоги, русский человек (хозяйственная должнось), был некто, по фамилии Дубачёв. Директор, это – административная должность, никак же не раввин. Полуоткрыв дверь его кабинета, я вежливо спросил:

«-Можно войти?»

«-Я занят!».

(А кто то у него сидел).

«-Но у меня к вам маленький вопрос».

«-Вы видите, я занят».

«-Но я же нахожусь в больнице».

(Действительно, я был тогда в 13-той, психиатрической больнице).

«-Так вы хотите, чтоб я тоже попал в больницу?»

Ответ был потрясающим. Почти по шолом-алейхемовски. Я громко хлопнул дверью, а секретарше прокричал:

«-Ваш Дубачёв оправдывает свою фамилию!», и побежал к выходу, и более туда не приходил.

Но выручил меня Абрам Абрамыч, директор ешивы (ешива-начальное и среднее, еврейское религиозное учебное заведение), с которым столкнулся у входа в синагогу. На его машине мы подьехали в один из переулков около Курского вокзала. Там мне отсняли нотный материал, и я его оставил для Зельмана. Как оказалось, он там преподавал. Абрам Абрамыч, к тому же, угостил меня прекрасным кошерным обедом (в столовой ешивы). Мы даже выпили по стопочке водки, которая по самой своей сути и есть кошерная.

«-И евреи перестали быть евреями, и синагога уже не та» – посетовал Абрам Абрамыч. И, между прочим, увидел я там поразительно красивого молодого человека, с распластанными по бокам волосами, 18-тилетнего юношу, почти схожего с ликом Христа.

В Екатеринославе (ныне Днепропетровск), до революции, губернатором города был князь Дмитрий Святополк-Мирский. По политическим взглядам он был либерал. Впоследствии, при последнем русском царе, Николае 2-м, он стал министром внутренних дел. Он любил слушать в хоральной синагоге Екатеринослава средневековые песнопения испанских евреев («Кол Нидрей»). Для исполнения этих песнопений требовались незаурядные мужские голоса. И надо полагать, что они были.

Интересно,что в 120-тысячном Екатеринославе работало 2 стационарных симфонических оркестра, и итальянская опера. Частная опера Зимина (Большой театр) приезжала в Екатеринослав на весь летний сезон. Говорят, что великий русский певец Шаляпин был освистан екатеринославской публикой за то, что вышел к ней на сцену в меховой шубе и шапке. То есть шапку не снял…

А мой вокальный цикл так и не прозвучал в сезоне 1998 года. Но в следующем году его спел баритон Дмитрий Трапезников. И пел его потом в концертах не один раз.

ЛОРИНОВ ВИТАЛИЙ МИТРОНОВИЧ, 486-80-09.

Лоринов Виталий Миронович.

Тел. 486-80-09.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения