Виталий ЛориновКомпозитор и писатель автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения Сумбур вместо размеренного повествования 6 ноября. Какой великолепный, ясный и солнечный день. На пожухлой траве – следы заморозков. Это – по пути. Делаю записи наспех, причём, на чём попало. Галутвин. Много церквей, старинных. Видимо, по сложившимся канонам церковной архитектуры. Яркая по внешности проводник лет около сорока. Голубоглазая, в сторону крашеной блондинки, но рослая, если не крупная. Но у меня верхняя полка. Это никак не годится при моём медицинском анамнезе. Я, при помощи проводников, просил вызвать начальника поезда. Пришла начальник поезда, лет 32-х, 33-х, так мне показалось, несколько блеклая лицом. Я ей сказал, что не могу так долго ехать при моём разбитом позвоночнике и шести инфарктах. Она ушла, а через минут двадцать проводник Алихан взял мою тележку и сказал мне следовать за ним. У яркой проводницы заискрились глаза. Я ей сказал: - Какая же вы красивая. Она улыбнулась. Я – в СВ служебного вагона. Слепит солнце. Деревья по дороге голые. В прогалинах – снежок. Ирина (патронажница) сделала для меня, наверное, больше (сборы в дорогу), чем жена, если бы она у меня была. К большому сожалению, по моём возвращении, и непонятно почему, она покинула меня, без объяснений по существу вопроса. А живёт-то через три дома от меня… Нет, озимые кое-где зеленеют. Чем ослепительнее солнце, тем больше у меня млеют руки. Деревья – уже облетевшие, а кустарник ещё в листве. Невзрачные дачные строения в Рязанской области. Что ж, «По Сеньке и шапка…» Внезапно похолодало, а потому и погода ясная, и солнце всё ослепительнее. Из-за него всё больше и больше болят руки, ибо магнитный фон очень резко ощутим. А небо – нежной голубизны. Начальнику поезда я очень спокойно всё сказал. Может быть, это и убедило. Продолжает меня лихорадить от боли, несмотря на относительный комфорт. А потому что солнце просто буйное. Одиночество в купе позволяет наслаждаться свободой и сосредоточенно следить за постоянно меняющимся пейзажем в окне. Жаль, что световой день в ноябре очень короткий, и будет ещё быстрее смеркаться к Новому году, и всё меньше можно будет увидеть. Онемение и зажим мышц в шейном отделе. Только активность может спасти жизнь, то есть движение во всём. Уже пятый час дня, как солнце не сходит с небес, и палит в открытую. Начальник поезда оказалась милейшей Светланой Владимировной, и если бы она мне это позволила, я бы мог даже влюбиться в неё. Горы, это всегда серьёзно, а потому им нельзя не верить. Купе, в котором ехал, располагалось в конце вагона, рядом с туалетом, и мне приходилось выходить за чаем в другой конец вагона. Однажды я услышал откуда-то: - Уже совершаете прогулку? - Да – ответил я как-то неопределённо. Мне было невдомёк, что это была она, Светлана Владимировна. Я ел на протяжении дня разведённую и разогретую при помощи кипятка пищу в пакетах. И это меня очень устраивало. Иногда меня посещал большого роста и крупного телосложения механик поезда, находившийся в отдельном купе по соседству. Был это мужчина лет около 55-ти. - Нашу девочку как-то обидели… (он имел ввиду начальницу). Не напишите ли в журнал предложений ей благодарность? Я понял, о чём шла речь, и пообещал, но только утром, когда будем стоять в Минеральных Водах, и рука у меня не будет дрожать от тряски во время движения поезда. Не успел посетить туалет, как увидел на столике журнал с закладкой, где на клочке бумаги были выписаны и фамилии проводников, и ручку. Но где-то, уже когда день клонился к вечеру, я попросил у проводницы дать телефонограмму в медпункт ближайшей остановки поезда, чтобы ко мне зашли измерить АД. Тут появилась и сама Светлана Владимировна, с аппаратом для измерения. - Да тут научишься всему – весело сказала она, и сама измерила мне АД. Кстати, вслед за вами, потянулись и другие…(к вопросу о верхних полках для проезда пожилых людей). - А как вы вообще работаете? - Неделю в рейсе, неделю дома. - Мне остаётся только молиться, чтобы и на обратном пути были вы. - Как, опять верхняя?.. Я кивнул. Уж совсем вечером, на какой-то остановке, зашёл милиционер и стучался ко мне в купе (как видно проверял, нет ли «левых» пассажиров, то есть без билета). Однако я услышал в коридоре вагона её голос: - Там дедушка – инвалид. Не беспокойте его.
Наутро, в 9.30, когда поезд стоял в Минеральных Водах, я взял ручку, и открыл журнал… Одни благодарности, притом всё теми же избитыми словами. А день то был 7 ноября (в совсем недалёком прошлом красный день календаря). И я написал следующее: Хочу высказать слова признательности милой Светлане Владимировне Симоненко (начальнику фирменного поезда 3 дробь 4) за внимание, а также сотрудникам вагона (две женские фамилии с инициалами). Тщетно пытаясь достать в железнодорожной кассе Москвы нижнюю полку вследствие разбитости позвоночника и тяжёлого сердечного анамнеза, Светлана Владимировна забрала меня в служебный вагон и предоставила и приемлемые и хорошие условия для проезда, обеспечив и медицинский контроль над моим самочувствием по пути следования поезда. Вообще отзывчивость – одна из самых прекрасных черт человеческой природы. Спасибо! Член Союза композиторов СССР, ныне России, с 1967 года, композитор Виталий Лоринов. Домашний адрес…И роспись. 7 ноября 2011 года. Через механика я попросил проводников, чтобы помогли мне по приезде, то есть проводили бы по перрону до остановки такси. Когда я вышел из вагона, и мою сумку на колёсиках спустили, я увидел рядом, чуть сзади меня, ясную и просветлённую мордочку Светланы Владимировны, её широко раскрытый зелёный глазик. Она пошла со мной, держа в руке спинку моей повозки. Затем прошла через всю привокзальную площадь к предполагаемой машине такси. Она была так импозантно хороша, в своей фирменной тёмно синей железнодорожной шинели, наброшенной поверх её плечиков, с чёлочкой тёмных волос и сапожках на высоких каблучках. Машина круто развернулась напротив меня. Я подождал, когда она подойдёт, ибо она, чуть спускаясь, скользила. - Карета подана» - с удовлетворённой улыбкой произнесла она. Водитель такси положил мою сумочку в багажник. Я развернулся к ней, и решительно обнял её, прильнув губами к её шейке слева, затем повторил этот жест и с правой стороны. Я ощущал губами теплоту её тела. Она посмотрела как-то несколько ошарашено на меня, может быть даже ошалело, не ожидая никак такой неожиданной реакции, такого горячего выражения моей благодарности… - Напишите мне хоть пару слов… - растерянно попросил её я. Она смотрела на меня как-то неопределённо, молча, чуть – чуть кивая, не зная, что сказать… Сигнал водителя и я, круто развернувшись, моментально сел в машину. Дверца захлопнулась, и машина, почти с кинематографической точностью, стремительно понесла меня вниз, в совсем неблагополучное для меня будущее пребывание на сей раз, в столь желанном для меня всегда Кисловодске…
Санаторные врачи – не врачи. Их задача состоит в том, чтобы осуществлять общий контроль над самочувствием отдыхающих или подопечных. Таких врачей я немало вижу по Москве теперь, не самостоятельных, но санаторные – это особая категория малозначащих, или скорее мало знающих врачей. Забыл, что после нарзанных ванн нельзя нагружаться, и понесло меня далеко, далеко, прямо на самый верх и краешек горы Пикет, где лицезрел, словно в неправдоподобном сне, правительственный санаторий «Заря» в самом низу фантастически нависших и защищавших от любых стихий гор, черневших в своём отдалении. Воздух был тяжёлый и разрежённый. К тому же на высоте кислорода маловато. С большим трудом спустился вниз и искал тропинку в свой санаторий. Чувствовал себя очень дискомфортно. Не знал, что это было началом моего недомогания на вершине этой горы, где располагался корпус, в котором жил. Нагрузку оказалась ощутимой, так как тяжелило на сердце. Но АД было нормальным, и никаких болевых симптомов я не ощущал. Так что «простил» себе этот мой путь, памятуя, что ехал сюда за воздухом. То есть ставил себе цель подышать чистым горным воздухом, не более. Это было 9-го ноября, уже во второй половине дня, и очень пасмурно. Задним умом я полагаю, что возможно перегрузился, так как утром 10 – го был снег кругом, и минус 13 за окном, чего в Кисловодске в ноябре не бывает. Но заруби себе на носу, что впредь никаких перегрузок не допускать. Ну их к чёрту. Не за тем ты приехал. Но, вероятно, было уже поздно. Запаса жизненных сил был крепко подорван для этой территории… Но стенокардия сейчас имеет место быть, ибо очень дискомфортно делать лишние движения. Это точный признак неблагополучного сердечного состояния. Три дня, как я - в Кисловодске и три различных погоды. Мне дали двухместный номер, но без подселения. Для этого я написал заявление на имя главврача санатория. Как выяснилось, это было в третьем, неблагополучном корпусе, на 3-м этаже, без лифтов. Но я решил мириться с этими временными неудобствами, хотя четыре пролёта лестниц преодолевал с большим трудом. Конечно это – тренировка, но, как понял я потом, связанная с большой потерей сил. Однако «Париж стоит обедни…» - подумал я. Ведь всё-таки в номере я – один. А для меня это многое значило. Что встреча со Светой оказалась не забываемой, я начал понимать спустя лишь несколько дней, и корил себя за то, что не смог как следует распорядиться этим мигом. Но я не был готов к этому, ибо всё было настолько непредсказуемо и спонтанно. Каждую ночь, ложась спать, я думал о ней, о черноглазой. Наверно только один раз в жизни я мог бы сказать эти слова, которые пришли ко мне на ум позднее. А так, наверное, никогда. Но «куй железо, пока горячо!». И этого мне дано не было. А смысл этих слов заключался в следующем, и если бы я их высказал ей, то независимо от результата, мне было бы очень и намного легче.
Человек перед тобой, или схема, видно сразу. Тогда становится очень неинтересно, и дела никакого иметь не хочется. А вообще нынешний санаторный люд сделан из материала грубого помола, да и другим он теперь быть не может. Когда видишь плёвое отношение к делу, то пропадает заинтересованность. Уже прошедшие три дня, полные ликования от осуществления желаемого, вполне разочаровали. Это – не санаторий, а санпропускник. Его цена вполне оправдывает его суть. Но я подозревал это, и надежды меня «не обманули», равно как и вражеский (а иначе и не назовёшь) РУСЗН «Дмитровский», который, с огромным напряжением по отношению ко мне, и «обеспечил» меня дерьмом, а не подлинной путёвкой. Это не только не санаторий, а даже не пародия на него. Он – плоть от плоти разваливающейся действительности. Здесь, несмотря на чистейший воздух, атмосферные фронты тоже есть, и время, совсем непродолжительное, покажет мне, что есть что. И может быть мне не столько ходить, ибо рельеф местности очень тяжёлый, сколько отдыхать на свежем воздухе. Это – гора, и нет ни одного метра ровной поверхности. Притом - не среднегорье, а высокогорье. И время покажет, что это высота непозволительна не только что для лечения, но и для нормальной жизни в её условиях. Выводы, уже на первых днях моего пребывания, я сделал верные, но не хватило мне сил адаптироваться, и я уже со следующего дня, то есть с 10 ноября, стал терять контроль над собой в физическом смысле. За исключением отдыха, свежего воздуха и работы, надо на всё наплевать. То есть на еду, процедуры, отношение лечащего врача и так далее. Обозревая в этом небольшом репортаже своё поведение, я вижу, что всё же верно следовал своим задачам, но силы оказались неравны в противоборстве с природой. Притом настолько, что я вынужден был своё сопротивление прекращать. За исключением отдыха, повторяю, свежего воздуха, на всё надо было наплевать, то есть на еду, медицинские процедуры, отношение врача и т. д. Начальник поезда, Светочка, не выходит у меня из головы. И как её найти, ведь «куй железо, пока горячо», повторяю. Но этого не происходит, этого не дано, это не суждено. У Зульфии Абакаровны Магомедовой, лечащего врача, мало желания меня лечить. Она ко всему индифферентна. Она, возможно, не может справиться с такими. Я – слишком сложный для них, для их рельефа и профиля. Санаторий находится на недопустимо, самом высоком месте Кисловодска. Так что это - подобие лечебного учреждения. Хотя таких плохих, за всю мою сознательную жизнь я не встречал. Влияние солнца настолько ощутимо, что начинает деревянеть тело. Вспомнил плотную проводницу 11-го вагона. Когда глаза её заискрились, в них появился огонёк, и теплота, естественно. Как женская красота поразительно разнообразна. Однако она, красота, теперь для меня недоступна, несмотря на потребность в ней. Я ведь для неё уже стар, а потому ей непривлекателен. Минус семь воздуха, а солнце шпарит в открытую. Хоть чистый, но всё же тяжёлый воздух, так как снег тает, и влажность вкупе с высотой – это провал для позвоночника и шейно-грудного отдела. Словом такая погода, это - не на один день, и она крепко подгадила. Это не ложка дёгтя, а целая бочка. То есть здесь оказалось хуже, чем до приезда. Так что основной смысл моего пребывания, выходит, утерян, ибо надо будет бороться за выживание. Да так оно и получилось. Зима в Кисловодске с 10 ноября явно «не в ту степь». С конца декабря 1992 года я не видел здесь снега, и вот он передо мной так неожиданно. Всё, казалось, предвидел, всего мог ожидать, но только не этого. Я же ехал в расчёте на сушь, на тепло, на продолжение лета. Противно и всё. Нет мерзее и скучнее чёрно-белого фона вокруг, да ещё в бессолнечный день. Без приключений у меня не бывает дня. Температурный режим помещения при дневном солнце, это духота. Все прочие переносят это нормально, но только не я. Мне становится не просто дискомфортно, а плохо. Помещение для нарзанных ванн – настоящая паровая. Воздуха – ни на грош. Я уже побаиваюсь туда ходить, ибо очень боюсь удушья. Кстати, лечебный корпус находится намного ниже, если не на несколько сот метров от жилых корпусов. Понятно, что лечебные процедуры могут нанести вред при большой высоте. Это-то устроители этого странного, более чем спорного санатория, понимали. Когда задыхаешься, то нужно иметь сверх нервы, чтобы этого не бояться, и делать вид, что всё хорошо. Этого, убеждён, не может делать никто. Но вообще дневные метания самочувствия есть штука скверная, и очень трудно переносимая. Мохнатые белые шапки на ветвях сосен очень сочны и выразительны. Ну и подгадила же погодка, так как испортила всё моё пребывание здесь. Корпус без лифтов – нонсенс. Очень тяжело подниматься по лестнице на третий этаж, да ещё на высоте свыше 1000 метров. - Ну, сколько килограммов, или литров воздуха вы украли у Кисловодска? – спросил меня какой-то рослый ростовчанин, явно навеселе. - А сколько украла у меня Москва, за годы жизни в моём районе?.. 12 ноября. В полном смысле слова сиди и «жди у моря погоды», вернее у гор. Нынешняя ранняя зима, или сверх ранняя на северном Кавказе, спутала все мои карты. Ибо уничтожила так мною лелеянный, на протяжении более полутора лет, отдых в Кисловодске в мой нынешний приезд сюда. Бежал от боли и бесконечной мокроты, а прибежал к ещё пущей. Кто же мог знать и предполагать? Просил бандитов из РУСЗН, чтоб дали мне, хотя бы когда-нибудь, возможность съездить не зимой, и не в преддверии её, а в сентябре хотя бы. Но это же просто враги. Всё у них с таким напряжением, словно набор телефонного номера, грозящий сорваться каждую секунду. Но для здоровой старой сволочи у них путёвки всегда есть, а мне они чинят препятствия, словно нарочно… А снег сыпет и сыпет. И мороз минус 8. Так что жду уже неделю, у гор, когда же погода сменится на милость. Вышел мужик из корпуса и выбросил в урну пустую бутылку водки, и воскликнул весело: - Следы преступления!.. Уборщица, с мешком бутылок за плечом, в 7 утра: - И зачем они сюда едут?.. И действительно, зачем?.. Спросите и у РУСЗН «Дмитровский», зачем? Мои ночные боли перешли в хронику, чего ранее не было. А трамадол что-то не способствует избавлению от них никак. Если пойти от третьего корпуса вверх, то открывается грандиозный вид на открытую, на метров 800 вниз, долину. Видны строения, жилые и промышленного типа, и кварталы, дорога. Видимо – один из районов Кисловодска, плавно, по левую сторону перетекающий в ландшафт, примерно на той же высоте, приводящий к санаторию «Заря». Но это очень не близко. А вокруг горы. Какой изумительной чистоты воздух. Да это же просто сказка!.. Надо договориться о режиме питания в моей палате. Но я повторяю, что и как минимум и как максимум, но цель моего приезда сюда – это чистый воздух и наблюдения. Но насколько мне это удаётся, вот в чём вопрос. Какой тихой и спокойной погода была с утра первые два дня. И обзор долины с горы, и горы вдали – бескрайние просторы природы. Но в первые дни приходилось идти на заведомые глупости, то есть тратить немалое время на ЭКГ (из-за очередей), для спокойствия лечащего врача, ибо при наличии кардио стимулятора ЭКГ повторяет все прежние. И, таким образом, ЭКГ нужна была, как «пришей кобыле хвост». Ну а нарзанные ванны, разумеется, необходимы. Я был в очереди в регистратуру, по приезде, последним, а был очень большой заезд. Ко мне подошли две женщины, якобы одна из них – зам. главврача. Я их спросил, можно ли мне получить служебное помещение, пусть без удобств, но чтобы быть одному. - Хоть клизменную… Они тут же предложили написать заявление. И меня направили в третий корпус, где не было лифтов (они не работали), прямо на третий этаж. Но я подумал, что зато буду в палате один. И меня это очень обрадовало. Так что, повторяю ещё раз, каким это было для меня преимуществом… Огромный зал столовой на втором этаже забит до отказа. Пытался приходить по договорённости на четверть часа раньше, но пища ещё не была готова. Тогда и было решено мне приносить еду в палату. Конечно, приходится мне ожидать, и выбор небольшой, но это лучше и спокойней. Ведь я избавлен от духоты столовой, да и от встреч с совсем ненужными для меня людьми. Я бы даже сказал грубее: оравой. В Кисловодск не едут просто так. Это курорт совсем иного свойства, и не для развлечений. А выходит, что приезжает сюда, из-за предстоящих выборов в Государственную Думу, все, кому не лень, да и забулдыги тоже. И в этом есть большая вина местных органов социальной защиты населения. Их совершенно не интересуют больные люди, раз можно раздавать путёвки в Кисловодск налево и направо, чего в другое время не бывает. Дети, отдыхающие здесь, тоже в чём-то аномальные, как и всё, что происходит сегодня, и что происходит сейчас. Такая плотная зависимость от лечащего санаторного врача мне что-то не нравится. Это очень не конструктивно. Однако «прощание» с Кисловодском, на сей раз, не стало действительно прощанием. Зря вырвался сюда. При таком правильном раскладе сил, как я себе представлял, я просто выпустил поводья из рук. Чудак человек, так не дадут тебе для лечения лазер. Так он и прежде мне не помогал. Так будешь ходить в столовую попозже, если главврач не отрегулирует этот вопрос. Главное, не задыхаться от обилия людей в столовой, «курортников» так сказать, причём весьма сомнительного свойства. Ведь это - категория людей, приехавших сюда слоняться от безделья, и отдыхать от собственных летних дач. Вообще в этом санатории, как в двух каплях, воды соединена и глупость, и ограниченность сегодняшней действительности. Как можно страдающим ишемической болезнью сердца помещаться для лечения на самой высокой точке Кисловодска, то есть на горе, где воздух от высоты разрежённый, а, значит, беден кислородом? Но тем, кто пьёт, и бегает на процедуры, это не столь важно. Такой дубовой дезорганизации доселе нигде я не встречал, и долой подобную организацию курортного лечения вообще. На пятом этаже третьего корпуса обитают и дети, от 4-х до 17 лет. Им тоже дают санаторные путёвки, на лечение. Но сегодняшние дети словно взбесились. Чего стоит только одна дискотека, ведь это вызывает у них психоз. Оказывается санаторий называется по имени горы «Пикет». Подобно «Джиналу» на Джинальском нагорье. Так мне не хочется, чтобы нынешнее моё пребывание в Кисловодске зачеркнуло бы для меня всё предыдущее. Ведь были же у меня сотни страниц счастливой жизни. Но Кисловодск, действительно, уже совсем не тот, хотя теперь я его и не смог увидеть. «Пикет» - это не Кисловодск. Это – точка, притом очень уязвимая, и ни в коей мере неинтересная. Да просто неудачно использованное место в городской структуре здравоохранения. И санаторная путёвка сюда на лечение лишь только подразумевает это лечение, не более. Непонятно, кто в этом санатории хозяин пищеблока, то есть сам пищеблок, или лечащий врач, ибо они не всегда могут договориться? Вот этого-то я и не учёл, что могу не встать утром, то есть не суметь подняться и устоять на ногах. Страшная ночь из-за болей помимо всего. Столовая отстоит от третьего жилого корпуса в метрах четырёхстах, если не более. Ну, разве такое может быть в лечебном учреждении, да ещё на горе? Глупость несусветная. Мало мерзкой московской зимы, так на тебе, во второй декаде ноября здесь навалило столько снега. И вязкий, жирный, словно сперма. Напрашивается невольно такое сравнение. Я не могу терпеть снег вообще. Какая же выдалась отвратительная погода здесь, которой никак не ожидал. Так и не увидел я этой осенью ни одного по-настоящему тёплого осеннего дня. Везде осень оказалась чёрствой и немилосердной. Как противна холодная, зимняя, пасмурная погода, с тоскливым лаем собак где-то вдалеке. Когда покидал я санаторий, то складывалось такое впечатление, что съехал с головокружительной высоты, то есть с небес. И промчался мимо улиц, которых знал, и впечатление было такое, что они такие маленькие и неказистые. И всё летел вниз и вниз, и мимо санатория «Кавказ» и улицы Ярошенко, храма и нарзанной галереи. Всё показалось мне игрушечным и таким скучным, пока я мигом не оказался у железнодорожного вокзала, на ровной площадке. И, таким образом, на сей раз, Кисловодск оказался лишь каким-то иллюзорным, неправдоподобным видением. Жилые корпуса на горе санатория «Пикет» - безумная и нездоровая затея. Это – не для больных. Использование льготников для пребывания на этой территории есть преступление, так как она – лишь только для здоровых и, по большей части, молодых людей. Медицинская экспертиза по части расположения санатория «Пикет» должна нести прямую ответственность за здоровье людей. Уборщица на территории, вернее у входа в третий корпус: - Да это так и есть. Больным людям путёвок не дают, а здоровые едут. Из пяти дней моего пребывания здесь, провалено уже три. Сумасшедшая парестезия временами. Конечно, погода застала меня совершенно врасплох. Из-за её ненастья мне ничего не удаётся. Саида, хрупкая массажистка, но чувствуется, что она – выпускница массажного училища. Конечно снег с 10 ноября в Кисловодске - как «снег на голову». Сумбурность моих записей отражает и сумбурное, то есть очень неровное моё поведение и восприятие, в связи с недомоганием. Вообще погода – один из самых важных, если не важнейших компонентов этого курорта, как никогда подвела и испортила мне срок моего пребывания здесь. Во всём, ныне не работающем втором корпусе – всего одно светящееся окно. Оказывается, это окно сторожа этого корпуса. Уезжал от четырёх колёс, но здесь они всё равно тут как тут. И на пятачке перед третьим корпусом, и около крыльца второго. Просто сил от них нет. Они «удобряют», и, тем самым, «обогащают» чистый горный воздух на вершине горы… Через мой очерк о том, что произошло со мной в нынешнем Кисловодске в начале ноября, надеюсь, что будет знать весь белый свет. Если, конечно, моё повествование будет размещено на сайте. Судя по состоянию, которое пришло ко мне в сентябре 2011 года, я уже больше сюда не ездок. И это очень печально, так как здесь я искал и находил отдохновение от московских «забот». Только бы благополучно возвратится в свою берлогу. А ведь по приезде сюда, всего-то два дня, погода была более не менее. Если бы я хотя бы догадывался, что здесь будет зима, притом настоящая, я, ни в коем разе сюда бы не приехал. Я же ехал за сушью и за теплом, после бесконечной влажности и мороси Москвы, непереносимой в этом году. И такой получил «сюрприз». Это явилось наихудшим обстоятельством, которое только могло бы быть. Тогда на кой чёрт мне нужна была эта страдальчески – рискованная поездка. Но мы никогда до конца не знаем, да и не можем предвидеть, что с нами может случиться. Так что на завтрашний день я всегда гляжу с опаской. А плохая погода в Кисловодске в разы хуже плохой погоды в Москве. Ибо в Кисловодске – экстремальные условия в связи с тем, что он – в горах. Обещают на следующей неделе до минус 18. Значит Кисловодск в этом сезоне для меня погиб, что и случилось. А когда я ещё выберусь сюда, это большой, большой вопрос, при складывающемся самочувствии последнего времени. Дежурная доктор какая-то непонятно – тихая, молчащая, и не подающая никакой жизни, словно амёба обыкновенная. Первая половина дня – ещё ничего, какая-то более спокойная и мягкая. Вторая же – резко холодная и остро сырая. Эти слабовидящие школьники и малолетки, кажутся мне не совсем нормальными, впору и их родителям. Хорошо, что меня кормят в номере, так как я максимально ограждён от этой двуногой шантрапы, заполонившей санаторий. Их присутствие отравляло бы мне и так не очень сносную жизнь. Ведь я хотел быть только наедине с природой. Не получилось, словно Кисловодск, на сей раз, решил отомстить мне сполна за прежние годы счастья пребывания в нём. Обработал в сёстринской гелью позвоночный столб. Я спросил дежурную медсестру, обращаются ли к ней другие с подобными проблемами? - Никто! На весь санаторий вы один! – запальчиво ответила мне она. - А я ведь лучше их. - В каком смысле? - Ну, я не буду об этом говорить. У вас же есть жизненный опыт. Вы можете отличить одного человека от другого. Уже три с половиной года я веду неравную борьбу с враждебной мне природой. Задним умом полагаю, что сил физических я не рассчитал, и когда нагрянули испытания, то я предвидеть ничего не мог. Сейчас, когда пишу я эти строки, последовал звонок из Кисловодска от Джульетты. Она – в «Нарзане», но мороз страшный. Так что я стал свидетелем такого, неожиданного для всех погодного поворота, испортившего не только мне поездку во всём. Такого, чтобы Кисловодск оказался в ноябре во власти холода, никто не ожидал. Ночью я просыпаюсь, а, вернее, под утро, дрожа, несмотря на большую и горячую батарею в номере. С другой стороны, новоиспеченным курортничкам, которым налево и направо ельцпутины раздали с такой щедростью огромное количество путёвок, перед выборами в Думу, наверно поделом. Кисловодск никогда не был, да и не мог быть разменной монетой в таких делах, а потому и мне он, к сожалению, выпал боком. Но днём, когда палит солнце, то, несмотря на морозную погоду примерно в три градуса, оно немилосердно. Люди, когда обращаешься к ним (в санатории конечно), отзывчивы. Но вовсе не потому, что они в душе такие, а потому что они – на отдыхе. Поэтому они добрее. А тело моё болит так же, как и всегда, несмотря на гимнастику, и пребывание на свежем и чистом горном воздухе. Но это всё свидетельство того, что аномалии погоды, или вернее в земной атмосфере, видимо, есть везде, а не только в Москве. Причём боли не только в лопатке, но почему-то и во всём теле, и к вечеру они интенсивнее всегда, так что день, в целом, оказывается нездоровым, впрочем, как и остальные. Но акклиматизация – всегда штука непростая. Действительно, ни одного метра ровной поверхности. Вершина горы заасфальтирована согласно рельефу. Приходится стоять так, чтобы не упасть, то есть одна нога должна быть согнута в колене, то есть быть короче другой. Ну, можно так долго сохранять равновесие?.. Так не хотелось бы забыть, что произошло на вокзале Кисловодска по моём приезде. И чтобы она меня не забыла. Но жизнь есть жизнь, а это, действительно, похоже на сказку. Удушье у меня и днём и вечером, и боли в спине. Ну а на небе – чертовка луна, и целую неделю, но после полнолуния то серп, то четверть, то вообще какая-то кочерыжка, но с неба ночью, ясной ночью она не сходит. Притом она (луна) - как шарик в Кисловодске, в Москве же – как огромный шар.
Пятый этаж занят детьми. Лечат глаза. Воспитатели все – женщины. И зачем собирать в одну кучу такую орду? Или родители этих детей не понимают? А хулиганские выкрики на сексуальные темы? Но такие путёвки выгодны санаторию, вот и всё. Но как они себя ведут, эти «детишки», просто ужасно, и матерщина на матерщине. Не собирать их вместе надо, а разгонять, как можно чаще. Елена Знаменская – очень симпатичная воспитатель, жена родного брата протоиерея Иоанна Знаменского. Она не успела записать наименование моего сайта в Интернете, где размещены два рассказа о храме по ул. Ярошенко. Жаль, что не успел зайти к ней накануне. Ни на одну минуту, если только снотворное не перебьёт, мне не избегнуть боли. Я знал, что по приезде, всё будет то же самое, однако, напротив, боль приняла затяжной характер, практически не прекращаясь, а лишь затихая на какое-то время. Вот жизнь!.. Курортники - куряки полагают, что курением своим обогащают чистейший воздух Кисловодска. И непонятно тогда, зачем же они сюда ехали, и что им делать здесь. Миг прощания на привокзальной площади Кисловодска был мигом, если не вершиной откровения. Такое бывает редко, если вообще бывает. Это ведь больше, чем просто любовь. Это – подобно взрыву человеческой истины, где ни о чём-то не могло быть и речи. Она, эта женщина, была самым необходимым для меня человеческим существом, ближе которой на свете ничего не было. Сложившееся недоверие трудно победить. Настало время уже не гоняться за синей птицей, притом никак, а выбирать из двух зол меньшее, если вообще ещё можно выбирать. Днём не выходить, не давать никакой нагрузки, дабы уменьшить риски возникновения нестабильной стенокардии, которая может возникнуть как следствие сопротивления аномальной погодной среде, магнитным бурям. Надо переждать ненастье. Жаловался на этаже. Ему 71 год. Он - из Брянской области. Приехал в санаторий лечить глаза. Подселили к нему «новенького», то есть алкаша и храпуна 51 года, участника чеченских войн, забулдыгу, каких свет не видывал. Осталось пробыть в санатории всего пять дней. Решил, уйдёт из санатория ночевать к родной сестре, благо она живёт в самом Кисловодске. Почему же санаторий, за нарушение режима, не выгоняет «доблестного» воина вон?.. 9 часов утра, а у меня, почти всегда такое слабосилие, то есть гипотония мышц. Ну, по приезде я походил, но не настолько, чтобы так выбиться из сил. Как же не повезло с погодой на этот раз. Но этого никто не мог предвидеть. И всё же главная причина моего недомогания кроется в высоте. Всё-таки вершина горы. И кто додумался, чтобы на этом месте что-то строить вообще? Ведь на вершинах гор люди не живут. Они живут в горах, но вовсе не на её макушке. Вот этой глупости понять я не могу. И того обстоятельства, что стольким льготникам давали на сей раз, без всякого разбора, сюда путёвки… Но это всё политика, ведь это – неспроста… А я же чувствовал, что это – наихудший санаторий, и место должно быть очень неприветливое. Да оно вообще оказалось никакое. Летом развалюха – санаторий пустовал, на осень и на зиму набрали валом инвалидов и пенсионеров. Никогда ещё Кисловодск так не был мне во вред. В ночь с 13 на 14 ноября 1978 года ушла из жизни моя мама. Никак не ожидал от жизни такого страшного удара. Погоревал, но понимал, что моя мама никак не могла дожить до сегодняшнего дня. Ей было бы уже слишком много ле. А она ушла в 67… Уже писал, что в этом «Пикете – ни одного метра ровной поверхности, и даже в ванной пол покатый, для слива воды из душа. Какая-то чертовщина с точки зрения равновесия. В 12 часов клятого 13 ноября приезжала ко мне местная «скорая», несмотря на упрямый протест медсестёр. «Хозяйка» потребовала от меня паспорт, как будто недостаточно мне было назвать себя. Вопросы задавала таким тоном, словно в полиции. Однако я был серьёзно напуган своим очень неважным самочувствием, поэтому прислушивался к тому, что констатировала «скорая». Несмотря на одышку, всё-таки кислорода врачиха не дала, мотивируя тем, что показаний нет, и даже не сняв повышенное АД, моментально скрылась. Я же настолько опешил от всего, что не успел вдогонку попросить хотя бы два глотка. Прилизанная кукла буквально буравила меня глазами, при этом не мигая, как будто всё происходило в тюремной камере. Я пожалел, что их не выгнал. Последующая «скорая» была намного мягче, милостивее и щедрее. А это было воскресенье. Искали для меня дежурного врача. Спустилась с верхнего этажа педиатр, женщина интересная и деловитая, которая и рассказала, что в нижней части Кисловодска живут её родители, которым она не позволяет подниматься на гору, так как на ней отсутствует кислород, и рекомендовала мне спуститься в центр города, в парк, и погулять там, прежде чем вновь возвратиться наверх. Но сил-то у меня никаких не было. И этот день стал первым и определяющим звоночком моего очень неблагополучного пребывания в столь желанном для меня всегда месте. На протяжении дня мне было плохо, и я чувствовал себя просто разбитым. А вечером зашёл ко мне дежурный врач, 54-х лет. Мне показался он толковым. Алексей Егорович мне указал на два возможных пути моего пребывания в санатории. Если ещё повторится такой провальный день, то, может быть, подумать о досрочном отъезде из санатория, и это понятно. Второй же путь, по обоюдному согласию, намного худший. Это – больница. Кардио реанимация, под наблюдением, летальные исходы на глазах – всё это совсем некстати и не нужно. Он высказал надежду, что день подобный у меня не повторится. Так полагал и я. Но, к сожалению, всё вышло ровным счётом наоборот. Вторая половина моего пребывания стала просто проваливаться, и всё. Я повторяюсь, но мне так не хотелось, чтобы встреча со Светланой была мимолётностью. Тогда что же останется от Кисловодска на этот раз? Только одни отрицательные эмоции?.. Легко сказать «работайте», когда целый день кружится голова. Не бывает всегда всё гладко, ибо слишком хорош был для меня Кисловодск прежде, причём достаточно большой срок. Конечно, здесь могут отдыхать только здоровые старые люди, а их вокруг здесь видимо – невидимо. Время стремительно пробежало, не оставив ни на чём, прежнего следа. Пришла теперь зима и на Северный Кавказ. А я ведь зиму никогда и ни в чём не любил. Да это и противоестественно для жизни такого биологического вида, как человек. Каждодневно агонизирующая жизнь. И так придётся идти на компромисс, и отказаться от каких-либо процедур. Но я всегда считал их просто довеском к воздуху, чистому горному воздуху, в котором я так нуждался, и который прежде шёл мне на пользу. Седьмой день пребывания в Кисловодске я едва пережил. Но солнца то не будет хотя бы в ночные часы, когда всегда есть опасность его тлетворного влияния в дневное время. Мне не повезло именно в том, чего я не ожидал, и в чём не сомневался. Столько трудностей преодолеть и попасться, казалось бы, на плохой погоде. Но если бы не клятая, неведомая мне прежде высота. А ведь у меня было подозрение, что сучий «Пикет», это не то, «типичное не то», как говорят в Одессе. К тому же, и чего я никак не ожидал, что зима может придти сюда так рано и так некстати, по отношению к тому, как стал я чувствовать себя этой зловредной осенью. И дело может даже и не в ней, а в совершенно не допустимой высоте, на которой размещены жилые корпуса санатория, и на которой я оказался. Правительственная «Заря», которая тоже расположена на этой, в целом, местности, почти что «рядом», но глубоко и глубоко внизу, как бы под куполом или под сенью нависающих над нею гор, была просто насмешкой над «Пикетом». Понятно, что в низине намного легче, мягко говоря, жить и дышать, нежели на вершине горы, и как раз на той стороне третьего корпуса, глядящей в лицо простору, открытому для солнца и всем на свете ветрам… Теперь же я – «притча во языцех», и оставляю недобрую память о себе, словно, на сей раз, Кисловодск решил отомстить мне за всё то хорошее, что я пережил здесь прежде. А ведь это был целый и счастливый пласт жизни, прекрасное десятилетие душевного и творческого подъёма, да просто счастья бытия. Жестоко мстит мне погода в Кисловодске именно той, очень уязвимой для меня частью, которая заключается в ужасной нестабильности атмосферных явлений зимы, вкупе с магнитными бурями, и порою очень ярким в дневное время солнцем. Никакого досуга, никаких знакомых на этот раз, никаких процедур, только бы выжить. Моя метео зависимость очень рискованна и мучительно ужасна. Такой прекрасный миг встречи, как со Светланой, уже не повторится никогда. Он именно был красен своею мимолётностью. Но мне так не хотелось бы, я без конца об этом говорю, его забыть. Это же был миг подлинного счастья. А разве встреча такая ещё возможна? Наверно нет. Здесь уже всё – против. И время, и расстояние, и мой возрастной рубеж. Она слишком была счастливой, словно в сказке. А это – редко, если вообще бывает. За семь дней уже немало мною написано. Вот что останется, большой вопрос. Если бы можно было без боязни пережить этот срок, хотя бы в таком строгом или ограниченном для меня варианте. Но это всё зависит от наличия тепла, а пока есть только холод, усиливаемый бес кислородностью высоты. Как-то не к месту оказалась для меня теперь и высота, и очень некстати. Я уже четыре дня, как пережить не могу, или с большим трудом переживаю. И как в Москве были мало счастливые дни, так на тебе, и в Кисловодске, с такими непредвиденными трудностями. Но со второй путёвкой я оказался всё же прав, ну совершенно. Нужно быть, конечно, сверх романтиком, чтобы при моих, уже ничтожных физических возможностях, можно было хоть в чём-то убедить милую начальницу фирменного поезда. В мои то годы это уже не то, чтобы нереально, а просто невозможно. Чистосердечными признаниями мир теперь не живёт. К тому же я был в вагоне очень немощен, и выглядел, очень вероятно, как мокрая курица. После 13-го, то есть во вторую неделю моего существования в Кисловодске стало немного теплеть. Ночные температуры были, по-прежнему, морозные, однако днём солнце крепко пригревало, и снег стал подтаивать. Данное мною моему очерку название вполне соответствовало моему суматошному и нервному состоянию, в котором я беспрестанно находился. Это была борьба не только с самим собой, но и, в первую очередь с природой, которой уже противостоять я никак не мог. Слишком ослабел я за это время. Сей народец странный, Глупый, деревянный. (Это я - о путёвочниках). Палата и лоджия – не на солнечной стороне, в отличие от моего жилья в Москве. И я считал это благом. Но моё измученное тело всё равно «клевало» на всё. На склонах этой горы приходилось ходить тяжело и с осторожностью, так как из-за её горного неровного рельефа трудно было всё время держаться прямо. Я ходил или стоял всегда с напряжением. То есть приходилось крениться при ходьбе то в одну, то в другую сторону. Гора «Пикет», нелепо обжитая, как и само место, весьма невзрачное и незначительное, одна из самых высоких в Кисловодске. Только бы стояли ясные дни, ибо при ненастной погоде, вызванной к тому же магнитными бурями, самочувствие резко ухудшается. У меня - минимум общения, и то, только с природой, ибо общаться не с кем, и это – пустое. Я заметил, что собаки брешут по утрам, равно как и по ночам, только для того, чтобы дать знать о себе, и так как им хочется, чтобы их боялись. На то они и собаки. И им скучно тоже, не только людям. В этом у них с людьми общее. Но главное погавкать, то есть подать «свой» голос. Принесли не то зразы, не то котлеты, в которых мясо даже не ночевало. А любителей поболтать «на отдыхе» совсем не мало. Как врач, быть может она и знающая, но как человек, дерьмо отчаянное. Забыл, совсем забыл, над кем я сделал это наблюдение. Мне показалось, а я ведь не могу её забыть, что Светочка Симоненко была для меня «птицей счастья…». Если бы была ещё возможность встретиться. Боюсь, что более этого не повторится. Я же элементарно ничего не знаю о ней, даже о её семейном положении. Жить в одной из долин Кисловодска насколько здоровее и комфортнее, чем на горе, слов нет. Приехав в «Пикет», я попал словно «кур во щи».
Девочка лет 12-13, небольшого росточка, в красном платьице, а в другой раз в ярко зелёном, но с очень красивой фигуркой, весьма и весьма заметна на общем фоне детей. Орда подростков внезапно затихла. Видимо уже все улеглись. А спят они крепко и хорошо, так, как все дети на свете. Зашёл дежурный врач перед сном измерить мне АД. – Всё, что нужно, примите, а, главное, не переутомляйтесь ни в чём. Есть девочка в этом «таборе», перед чарами которой просто трудно устоять. Трудно даже оторвать взгляд от лица этой царевны. Пожилая отдыхающая ей как-то сказала: - Ты даже не знаешь, как ты красива…» Разница в возрасте между Светланой и мной очень большая. Но я так мало знал в жизни личного счастья, что просто не могу не грезить о ней. Дорогая моя Светлана Владимировна Симоненко. Она не может не быть очень смышлёной женщиной. Можно лишь мечтать о возможности встречи, пока ещё всё в моей памяти свежо. А я уже слишком немощен и болен.
Да, жизнь сделает это всё очень незначительным, дай только время. И всё потеряется в беспамятстве, хотя мне об этом будет очень трудно забыть, да я и не забуду этого. Но всё очень жестоко, и уже никогда не повторится. Так же как неповторима уходящая жизнь. А девочка с пятого этажа так хороша собой. Она заметила мой пристальный взгляд в её сторону. Да, можно потерять голову от такой. Природа! Она может свести с ума. Прожить в таком угаре неблагополучия в последние четыре дня, особенно сегодня. При холоде и разрежённом воздухе мне нельзя жить. Ни бесконечно дорогой для меня Светы, ни этой девчушки мне уже на этом свете никогда не встретить. А на каком другом?.. Всё уходит в вечность, и всё тут. Всё уходит в бесконечную и чёрную дыру. Кому-то суждены миги счастья подольше. Мне же, романтику и мечтателю, уже никогда. Жить на горе, или в долине – это две разные вещи. А мне бы спокойно глотнуть свежего воздуха, и по больше, если возможно. Но я старался всё это время, по возможности, выходить на свежий воздух. Это удавалось, но не всегда, и не много. Вспомнил о художнике Славе. При всём том, что он всё-таки делал для меня хорошее, при его заявлениях в последний раз, я его внёс в «чёрный» список не общения уже больше никогда. Да он и не нуждается в этом. И так спасения нет. Этот циклон надолго, на весь срок моего пребывания. И как обидно. Теперь задача только одна, как можно больше глотнуть свежести. Звонил Васильевой. Она мне говорит, что в Кисловодске так не бывает. Вот в ноябре получилось так, а в декабре будет иначе. Чудачка. Ведь у меня ограничен срок отдыха, а она говорит о следующем месяце, будто я собираюсь надолго оставаться в Кисловодске. Но сколько бы увидел, если бы это непреодолимое препятствие в моих условиях вдруг не возникло бы. Прогулок на свежем воздухе в этих условиях мне уже не получить. Холод препятствует движению в прямом и переносном смысле. 14 ноября. А вообще волна холода сразила меня в Москве ещё с 15.09. Я так и не смог оправиться от неё, несмотря на тренировочный режим. Вторая волна, но уже подлинной клято зимы так неожиданно, и в Кисловодске, с температурой минус 13 и снегом – уже с 10.11. И это прямо таки стало бедой. Сегодня, страшно подумать, а я об этом уже упомянул, 33 года как нет на свете моей мамы, уход которой из жизни изменил всю мою жизнь. Я, как этого боялась и предсказывала мне мама, оказался одиноким на всё оставшееся время. Фактически с уходом мамы из жизни рухнула жизнь всей нашей семьи. Папа без мамы жить не мог. Вся боль моей жизни отразилась в её преждевременном уходе. Конечно, мама не могла так долго жить, но боль того страшного времени всё равно ощутима. Да, нет уже очень давно на свете моей мамы, как и нет у меня никого более из родных. Я сам качусь к закату, притом стремительно. Уход мамы был тайной гибели всей нашей семьи. Один я задержался ещё на этом свете. Физические боли отравляет жизнь, но когда небо голубое и ясное, несмотря на снега, то жизнь вовсе не кажется такой мрачной. Раздатчица из столовой санатория что-то ко мне не спешит. А, может быть, заболела? А свежий и морозный воздух по мере сил я глотаю. Просыпаюсь я, по привычке, очень рано. Кругом очень темно, так как светает поздно. По шуму машины, вывозящий мусор, определяю время, то есть 5.30 утра. Встаю, одеваюсь, и выхожу на крыльцо корпуса, где, осторожно и не спешно передвигаясь, так как поверхность перед корпусом очень неровная, и, примерно, на протяжении часа вдыхаю свежий, морозный воздух. Я – самая ранняя пташка в этом корпусе, и до рассвета пытаюсь немного подвигаться, то есть походить. Это – одна из самых главных моих «процедур» дня. Диагноз, который был мне поставлен, уже и был приговором. И как же мог я, и о чём, разговаривать со Светланой Владимировной в тот, столь короткий миг? Ведь всё было настолько спонтанным и непредсказуемым. Главное, что я не сказал ей тех, нескольких красивых и важных слов, которые не мог бы сказать и никому, и никогда. Но для этого надо было смотреть ей в глаза. Не в глаза этого не говорят. Это не значит, что эти мои слова могли быть решающими в её судьбе, да и в моей, конечно. Вовсе нет. Но насколько мне на сердце стало бы легче, если бы я эти слова ей сказал. А смысл этих слов-то заключался в следующем: - Светочка, дорогая! Возьмите свою дочурку, и переезжайте ко мне навсегда, навсегда, навсегда, навсегда, навсегда! И так я бы повторял без конца, без конца, насколько бы у меня хватило времени... Но этих, главных и столь важных для меня слов в моей жизни, которых я никому и никогда не говорил, мне уже никогда не произнести, ибо встретить её вновь, для меня больше не представляется возможным. Приходить на вокзал искать её, к отправлению поезда, это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Это, видимо, уже невозможно. Можно это делать год, но так и не встретить её… Несмотря на яркое солнце днём, снег всё-таки не тает, а потому, что температура воздуха – отрицательная. Постучалась ко мне в палату женщина лет 40- 41. Я открыл. - Нет, я не к вам. - А я пожалуюсь главврачу. - Я приду, но только не сегодня. Вы не входите сегодня в мои планы. Страдания мои безмерны, хоть я и повторяюсь, но как мне отомщено за всё то лучшее и хорошее, что было связано с Кисловодском в предыдущие годы. Бездумная «скорая» не всегда, или, пожалуй, никогда не может сообразить, что, предлагая больницу иногороднему человеку, она загоняет его в угол, так как не думает о том, что его потом некому будет сопроводить, ибо в данном городе он чужой. Сегодня паковая боль периартроза. Элементарно не могу передвигаться от боли. Видимо это происходит, как всегда, от метео условий, то есть борьбы почти летнего солнца с холодной температурой морозного воздуха. Принял пока 1 таблетку трамадола, ибо боль непереносимая, и ходить не могу. А небо и горизонт чисты и резко очерчены. Такая чёткость очень характерна при обзоре больших и широких просторов. Ясный, и до обеда тёплый день. Но уже постепенно клонится к закату, так как уже 17.00, и по-прежнему, зимнему времени, до «медведевского» было бы уже 18.00. 1-я половина дня была сегодня просто отличная. 2-я же не позволила даже подышать чистым воздухом. На следующий день всё было с точностью до наоборот. Такой ранний приход зимы поверг даже местных жителей в шок. Но это не лучший вариант уехать отсюда раньше времени. Вопрос лишь в том, смогу ли выдержать натиск природы на мой организм и моё тело. Но если выживу, и дело можно будет довести до победного конца, клянусь, до своего гроба, что больше никогда и никуда я не поеду. Всё, что со мной, неизлечимо, и с каждым разом всё острей и острей. Так человек более уже жить не может. Пытаюсь вновь 100 граммовой дозой трамадола снять боль. В таком состоянии ехать было безумием. Но это произошло, случилось, и надо всё сделать, чтобы вернуться к себе домой живым. Готовность у меня №1, то есть авральная. Надо бы «спасти» массаж и нарзанные ванны. Их мне нигде уже не получить. Вот такие «игры» веду я с жизнью, особенно с 15 сентября. После этой даты я так и не восстановился. Если бы бог действительно на свете был, он не допустил бы таких страданий. Память о моих родителях - только у меня. Больше на свете о них некому скорбеть. С моим уходом и этого не будет. Но таковы суровые законы бытия и небытия. Хотелось бы, чтобы этот мой суматошный «сумбур», писавшийся по следам моих безумных болей, не канул в Лету, а чтобы у меня хватило сил его и обработать, и разместить. Я думаю, что я действительно серьёзно болен и моего недомогания, мягко говоря, нечего стесняться. Лечащий врач Магомедова мне: - Я думаю, что лучше вам так далеко не ездить. Но дело то не в расстоянии, а в том, что давать в переходное время путёвки не годится. И это раз, а второе – на вершину горы больным ИБС тем более. Да что же эта сволочь из органов «соц. защиты» совсем с ума спятила? Давно и надолго. Это же просто преступление. Жители города Кисловодска не живут на вершинах гор, они не птицы, а в долинах между горами, что вполне естественно. Вчерашний день, оказывается, был магнитным, ну а какой день теперь не магнитный? Но это просто беда да плюс полнолуние. По воздуху я всё же план выполняю, несмотря на порою критическое состояние моего организма. То есть на свежий воздух я выхожу. Поразительно то, что клали цемент по ландшафту горы, то есть прямо по её поверхности. А потому приходится везде ходить неровно. Слишком, даже чересчур, у меня многострадальный опыт жизни. Заехавший в 3-й корпус очередной, здоровый, кажется из Ставрополья, или из Ростовской области: - И девчата молодые здесь есть, красивые. Он перепутал их со школьницами. -Так это ж дети. Но жлоб есть жлоб, и он понимает всё только по-своему. Вокруг много таких людей с алогичными поступками, скажем. Что поразительно, что на КМВ, на сей раз, лето было плохое. Был опять очень трудный день. Впрочем, какие дни уже у меня не трудные?.. Да, Светочка больше мне уже никогда не встретится. Не может женщина в рассвете сил жертвовать собой во имя не молодого, каким являюсь я, да ещё и не здорового. Это несправедливо. У каждого своя доля и своя судьба. Но дело в том, что мне не удалось сказать ей то, что мог бы только сказать, лишь один раз на свете, и то в глаза. Половина дня сегодня сносная, а потому смог пойти за третий корпус, вверх, к кромке горы, нависающей над жилой долиной. И это смог за прошедший срок лишь на четвёртый день. Записи у меня кончились, или я случайно порвал последние листочки. Такое вполне может быть. Буду теперь восстанавливать события по памяти. И Таисия, и Кристина, раздатчицы, день через день дежурят и приносят мне массу еды из столовой. Однако 16 ноября повторило печальный опыт 13 числа и очень меня взволновало. Те же симптомы, та же необыкновенная мышечная слабость. Я опять не в себе. Воздуха не хватает, а выйти на воздух не могу, так как ноги подкашиваются. С трудом преодолеваю лестницы, так как лифты не работают. И опять надо мной - дамоклов меч «скорых», так как санаторные врачи на могут ничего поделать. Опять противодействие медсестёр, которые опасаются врачей, что, мол, без их ведома делается вызов «скорой». Однако 17 - го с утра я всё-таки был бодр. Главная медсестра с третьего этажа предложила мне перейти на этаж ниже, в палату большую по размерам, чем моя прежняя, но, правда, это была солнечная сторона, что сразу делало моё пребывание в ней очень компромиссным, если не уязвимым, так как тепла было больше от солнца, которое всё-таки днём палило во всю. Я очень колебался, так как быстро привыкаю к прежнему месту, однако этаж ниже всё-таки что-то значил для меня. Но потом пожалел, так как состояние моё резко ухудшилось. День был тяжёлым и пасмурным. И ужинать мне вовсе не хотелось, что было удивительным, так как состояние моё обычно не влияло на аппетит, и это меня выручало, ибо не иссякали силы терпеть боль. Моя же лечащая врач ушла в первый корпус, так как там заболели врачи. Но рекомендовала делать мне перед сном горчичник на область шеи, вернее верхнего позвонка, что я и первое время практиковал. Да предложила гель Троксерутин, который, как показалось мне, быстро впитывался, и наступало минутное облегчение. Но кушать я всё-таки не стал, так как мне не хотелось есть совершенно, а утром мне и вовсе было плохо. Повторялись дни 13 и 16-го. Из палаты не выходил и требовал «скорую». Опять препоны. Но если прежде сёстринская находилась на этаже, то на сей раз мне приходилось взбираться на два лестничных пролёта выше. К завтраку и обеду, равно как и к ужину, я не притронулся. И это показалось мне зловещим знаком. Это значит, что я начал терять силы. Я вспомнил и моего покойного брата в связи с этим, что у него незадолго до ухода из жизни, пропало желание есть. И быстрый летальный исход родной сестры Джульетты, которая также перестала принимать пищу. Я стал очень опасаться, что мой организм сдаст, и у меня не будет сил бороться с моим провальным состоянием. Мне стала мерещиться больница, из которой уж точно я не выбрался бы, и это стало бы для меня на 1000% несчастьем. Ведь когда человеку плохо, он способен на любой безрассудный шаг. Ну а в моём положении нет ничего абсурднее, чем больница, которая не только ничего не даст, а только уничтожит, убьёт. Ведь это натуральная тюрьма, однако, с жизнью не поспоришь. А если назавтра я не смогу двигаться, то тогда как?.. И я решительно стал требовать от лечащего врача, которая мигрировала между первым и третьим корпусами из-за меня, что бы кто-то из медсестёр поехал бы на вокзал и поменял бы мне железнодорожный билет на ближайшее время, назавтра. Начались споры и возражения. Я наскоро написал корявым почерком заявление на имя главврача, одновременно обращая её внимание на необходимость проконтролировать мою посадку в вагон. Лечащая врач предложила мне явную глупость, то есть сделать там какой-то укол или лечь в больницу до 25-го. Тогда уж точно я из Кисловодска не вырвался бы. Позвали с 4-го этажа Саиду, массажистку, которая обещала мне при помощи мобильной связи связать с Джульеттой. Джульетту я попросил приехать и отправить меня из Кисловодска в Москву. Она, однако, через два дня сама собиралась приехать по санаторной путёвке в «Нарзан», и было бы, конечно, неразумным ей ехать на пару дней раньше. Я настоял, чтобы медсестра поехала мне обменять билет, просив лечащего врача дать ей какую-то хотя справку- заключение, чтоб ей в железнодорожной кассе не чинили никаких препятствий в обмене билета, в связи со сложившейся экстремальной ситуацией. Мне удалось этого добиться, и я имел билет назавтра, на 9 часов утра, на пассажирский поезд № 143, Кисловодск – Москва, конечно с нижней полкой. Ночь накануне отъезда я провёл очень тревожно. То спал, то дремал, то откровенно не мог заснуть. Заставил себя есть ночью холодный творожный пудинг, и ел, наверное, целый час, откусывая по кусочку маленькой ложечкой. Не определяя в этой темени точного времени, оделся, спустился на первый этаж, где при потушенном свете едва различал стенные часы, и стрелки часов, в районе где-то 4 часов 30 минут ночи. Конечно уже до утра, до самого уже не спал, волнуясь и переживая, а вдруг Оля (медсестра) за мною не приедет, такси во время не закажут (как всегда у меня: «как бы чего не вышло), и я не смогу сесть в поезд. А в моём номере - гора посуды из столовой, с пищей, к которой даже не притрагивался. Бросалась в глаза везде разбросанная гречка и рыба, то есть типичная столовская еда, от которой вообще спасения не было. По-моему на этой земле её пуще хлеба. Но Оля, к счастью, появилась в начале девятого утра, а поезд отправлялся в 9. Пообещали меня покормить, но вот никто не приходил. А Оля успела обернуться за пайком мне в дорогу. Хорошая она молодая женщина. И тут же, в 8.30 появилось и такси. Доехали мы очень быстро. Такое впечатление, что мы летели с небес (я повторяюсь) на землю, и осознал я, как оказался прав, что находился на недозволенной высоте, ну совершенно непригодной для моего пребывания. И санаторий «Кавказ» по дороге, и улица Ярошенко (опять же я повторяюсь), и храм, да и Нарзанная галерея, показались мне такими приземистыми, маленькими, мизерными и ничтожными, как никогда, в сравнении с моим стремительным и головокружительным спуском. И мигом оказались на вокзале. Отравленная не по моей вине и воле поездка в Кисловодск. На сей раз города я вообще не видел, и не увидел ничего. Вагон оказался в хвосте поезда. Время-то до отправления ещё было, но я едва тащился за Олей, которая на метров двадцать была впереди. Поразила необыкновенная пустынность улиц и вокзала. Но я вспомнил, что в этот день был воскресеньем, а потому, тем более в такую рань, никого на улице и не должно быть. Город ещё спал. Пассажиров на этот поезд почти не было. Я поместился в почти полупустой вагон. Вагоны не уступали по комфорту фирменному поезду. Проводников я сразу же предупредил, что б по дороге, в зависимости от времени стоянки поезда, ко мне, по необходимости, мог зайти врач, или фельдшер из медпункта вокзала, на что они с готовностью согласились. Посадка по пути была слабая. Столпотворение начнётся через пять дней спустя, когда эти олухи, из органов соц. защиты, встрепенувшись, что на носу выборы в Думу ельцпутинского разлива, по раздавали видимо-невидимо путёвок, чтоб ублажить это несмётное количество имеющих и льготы, и откровенных дураков, санаторно-курортное лечение которым до феньки, лишь бы провести время или погулять. В Пятигорске подсел ко мне 51-летний северянин, из Котласа, отдыхавший на собственный средства в санатории, и истративший много денег. Но мало удовлетворённый и пребыванием и лечением. Сказал, что более сюда он не поедет, так как климат для него здесь тяжёлый. Он вырос на равнине, а в горах (а был он на экскурсии и на Домбае, и в Чегемском ущелье) у него «прыгает» давление, и чувствует себя он очень неважно. Когда стояли в Минеральных Водах, то очень долго, так как поезд за №143 есть поезд пассажирский. Ко мне в вагон зашла бригада из двух врачей, одна из которых мне подтвердила в ответ на мои боли, что нужны растирания капсикамом. Улыбчивая женщина, на вид интеллигентная, даже как-то обнадёжила меня вот в этом. А по вагону слонялся небритый, лет около сорока кавказец, слегка навеселе. Но с ним потом произошёл следующий инцидент. В вагоне–ресторане он напился, и проводник напомнил ему его место, когда он вернулся в вагон и дефилировал взад и вперёд по коридору вагона. Действительно он улёгся на нижнюю полку купе (на место 23, его законное место), и крепко заснул, причём лежал лицом к стенке купе. Ехавшая с ним толстозадая какая-то невменяемая старая сука мужской особи, лет, наверное, восьмидесяти, отдыхавший по позорной (так как предвыборной) «путёвочке» комитета соц.защиты населения, стал возмущаться, тем, что от уснувшего «воняет». Притом так активно, что вызвали начальницу поезда. Мадина, молодая женщина лет 27-28 была смущена, так как не знала, как поступить. А тут остановка. «Славный» город Невиномысск, в котором когда-то так «достойно» и известно начинал свою трудовую деятельность краснобай адвокатишко Сабчак. Такой мощной полиции я никогда не видел. Вошли трое, словно громилы, огромного роста и с таким, как говорят «амбалом», то есть звериными лицами, что мне стало страшно. Один из них, правда, справедливо заметил, что пьяный спит, не матерится, не хулиганит, и никого не задевает. Ну, чего же ещё? Место у него законное, так как на руках железнодорожный билет. Его всё-таки высадили, сонного, не понимающего в чём дело, и куда его вели. Никак между собой никто не мог договориться, лишить ли его проезда, или билет ему будет сохранён. Короче поезд тронулся, кавказец лишился места, и старая навозная сука была удовлетворена. Я долго потом не мог успокоиться. Ну кто б он ни был, этот кавказец, но ведь его сняли с поезда, и как ему потом. Он ведь, наверное, ехал в Москву зачем-то, и неспроста. И возненавидел я этого, анемичного… Не нравилось тебе, вышел бы вон в коридор… Дорога, в общем-то, и, как всегда в этом направлении, была крайне неинтересной. Но поразительно, что ночь мне удалось проспать, и именно вот тот кусок, где поезд заезжал в Воронеж, а потом выехал из него. З3 часа в пути на этом поезде, вместо 28 на «скором» именно из-за Воронежа, который всегда мне по каким-то, порою непонятным для меня причинам, был антипатичен. На станции Грязи (не то Воронежской, не то Рязанской области), также зашли и проконтролировали мне АД. Одна из них улыбчивая, лет около пятидесяти, очень интересная, если не красивая, сказала, что они сами дадут телефонограммы на последующие железнодорожные станции, чтобы медработники при них могли измерить мне АД по пути следования. Я выехал 20, а к вечеру начальник поезда Мадина – высокая и статная брюнетка (сама она родом из Цхинвала, то есть Южной Осетии), кричала на проводников, что пассажиры (всего один), пожаловались на преждевременное отключение света в коридоре вагона вечером. Я миролюбиво погладил по руке её поездной железнодорожной шинели. Она повернулась лицом ко мне и улыбнулась: - Бей своих, чтобы чужие боялись» - ответила она мне в том же тоне. - Вы зря на них кричите. Ведь уже поздно, и зачем же в коридоре вагона такой яркий свет?.. Но она боялась каких-либо нареканий, претензий и жалоб со стороны пассажиров. А среди них, конечно, всякие есть, как и упомянутый прежде мною тупой и толстозадый, скотина - боров. Без сожаления покинул я Кисловодск, никак не прореагировав на то, что поезд уже тронулся. Настолько мне было всё равно. Где-то на пути к Рязани у меня мелькнула мысль, которую я и осуществил не без особого напряжения, так как знал, что восьмой - служебный вагон, и надо было пройти через пять вагонов к нему. Я это сделал и обратился к Мадине, не подскажет ли она мне телефон Симоненко. Поразительно, но мне это у легко удалось. Она принесла журнал мобильных телефонов начальников поездов, и продиктовала мне номер Светланы, сказав при этом, что она – очень хорошая женщина. Последняя бригада врачей, меня посетивших, была из Рязани. 21 ноября – странно-холодный, но солнечный день. В вагоне было изрядно душно. Долго и нудно подъезжали к Москве, впрочем, как и всегда, тем более к традиционно жуткому по запахам и грязи Казанскому вокзалу. На сём моя, во всём неудачная, и многострадальная поездка в Кисловодск, закончилась. Вечером, уже дома, вызвал «скорую», чтобы проконтролировать АД. 22 ноября был на редкость великолепный по метео условиям, тёплый солнечный день, когда у меня вообще ничего не болело. Это был второй такой мягкий день за всю осень, и совершенно редкий по хорошему, нормальному самочувствию. Увы, больше таких дней не получалось. И по приезде, а, тем более, что у меня появился её телефон, мысли о Свете меня уже не покидали. И я всё думал, когда и как мне позвонить ей. И, наконец, после совсем немалых сомнений и колебаний, я решился. Это было 25 ноября, днём. Я дозвонился до Минеральных Вод, но было плохо и прерывисто слышно. Она сообщала, что только вчера приехала их Москвы. - Но вы меня узнаёте? Хотя бы тембру голоса?.. - Ну как же, знаменитый поэт и писатель всей России – с тёплой иронией произнесла она. - Я как-то не очень люблю говорить по мобильному, так как предпочитаю долго и основательно говорить по стационарному телефону, так как всё хорошо слышно. - Тем более – поддержала она меня, - что они и вредны для здоровья. - Светочка, могли ли бы вы хоть на час, на два, на три, приехать в Москву, на чай… Но что-то связь стала прерываться, и стало плохо слышно… - Вы знаете, что нас же потом отправляют на запасные пути, и мне идти одной и холодно, и там темно, собаки… - Ну, неужели вы думаете, что я отпустил бы вас одну?.. Ну, в крайнем случае, переночевали бы, а утром мы – вместе – предложил я. Запишите мой телефон. - Зачем, он у меня отпечатался на мобильном. Через 8 дней я наберу вас. - Светочка! Милая и дорогая! Обязательно позвоните. Но этих слов она уже не слышала, так как связь прервалась. Мне оставалось только ждать. На пальцах я отсчитал 8 дней, и с некоторой опаской, так как чувствовал себя плохо, и ходить сейчас практически я не могу, стал ожидать звонка от неё. Но ни 2-го, ни 3-го, ни, тем более, 4-го числа звонка от неё не было. Я попросил своего приятеля Диму отправить ей сообщение на её мобильный. Однако вначале сказал ему неверно одну цифру, но потом поправился. - Света беспокоюсь молчанием Виталий Миронович Последовал немедленный ответ: - Меня посадили на кабинетную работу пока не езжу. Как же мне не везёт. И как мне жить дальше? Я же ничего уже не могу предпринять… Жизнь слишком быстро и жестоко обнажила передо мной тщету и безнадёжность моих ожиданий. Чтобы «переболеть» ведь надо время, и притом, на основании своего опыта - немалое. Здесь же получилось всё жёстко и определённо. Нет и всё. Забудь, и никаких иллюзий. Не зная, что предпринять, я говорил с психологами, звонил по 0-51. Так как я был взволнован, искренен, они мне верили, проникаясь моим настроением, сочувствуя, но ничего сказать мне так и не смогли. И я попросил ещё раз Диму спросить её об электронной почте. Есть ли она у неё?.. По моим представлениям этого у неё быть не должно. Она ведь женщина, и мать, и наверняка у неё семья. Зачем же ей эти «игрушки»? Они ей просто ни к чему. Так что пути у меня к ней перекрыты. Никакой надежды ни на что у меня нет, и ни на связь, ни на какой-либо манёвр. С огромной долей вероятности жизнь мне показывает, что всё это – бесперспективно от и до. И иллюзии мои, как никогда быстро, должны улетучиться. Всё жестко и определённо. Забудь!.. Да, ответ был краток. Электронной почты нет, хотя ведь на работе то у неё она есть. Не может теперь быть такого. Но что поделаешь, мы ведь живём на совершенно разных полюсах, и ничего-то друг о друге не знаем, да и зачем ей знать? Ей этого не нужно. Не нужно ни с какой стороны. Но это не умаляет моей огромной нужды в ней, пусть и по воле случая… С исчезновением Светы ушла от меня та капля, но огромного человеческого естества, в котором я так нуждался, и которую воспринял, как величайшее и редкое откровение, пусть и по долгу службы её, но всё равно. Ближе для меня не было тогда никого на свете, никого, кроме неё. Целый месяц я грезил, всерьёз полагая, что, возможно, смогу ею жить. Ведь мог же годами питаться прежними увлечениями, хотя, кроме впечатлений, проистекавших от всплесков моих эмоций, ничего у меня не выходило, ничего… Всё дело в том, что люди – не одинаковы, и не могут чувствовать так же одинаково. Кому-то даны эмоции более глубокие, кому-то нет. Сие не зависит порою даже от них самих. Либо это дано человеку, либо нет. Да и жизненная ситуация у каждого своя, и разная.
2011, как никакой другой год, оказался для меня проигранным, хотя и блеснул таким взлётом истины, о которой не мог мечтать, и которой могло б и никогда не быть… А так, кроме страданий, он ничего мне не принёс, шагнув лишь семимильными шагами к своей неизбежности. Посткриптум: Дорогая начальник фирменного поезда 3 дробь 4 выполнила свой служебный долг. И на этом конец моей небольшой, и не очень весёлой истории… 11 декабря 2011 года. г. Москва.
автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения © Виталий Лоринов. E-mail: lorinov@gmail.com Тел. в Москве 486-80-09 |
