Виталий ЛориновКомпозитор и писатель автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения Ессентуки – декабрь 2010 Сегодня последний день клятого, запредельно аномального года. С него и начну своё повествование о самой неинтересной за всю мою жизнь поездке на курорт, на котором я чувствовал себе не просто не комфортно, а плохо, от первого и до последнего дня моего пребывания в нём. Мерзко холодная погода утра 6 декабря. На перроне Казанского вокзала было невмоготу дышать от сырости и холода. Дорога очень серая, без впечатлений, да, впрочем, как всегда, на этом направлении. Но настроение с утра было приподнятое. Однако к вечеру я просто скис. А потому, что сломался замок в моей спортивной рубашке, стала болеть и ныть в левой лопатке (моя беда), и вновь вернулось постоянно посещавшее меня в последнее время состояние тягостной тоски вследствие наступления ранней темноты. Но ничего ведь не поделаешь, это – декабрь – самое тёмное время в году. Правда, уже, к моменту моих воспоминаний, понемножечку день уже прибавляется, но, признаться, что-то совсем незаметно. Рано утром всё равно ещё очень темно, словно ночью. 7 декабря. Большая очередь на размещение в спальные корпуса санатория меня очень нервировала. Хотел я просить порядок навести, но это было явно не в моих возможностях с учётом агрессивно настроенной толпы, главным образом старух – основное, «и очень ценное» достояние окружных Мусзн. В палате я пока один. А с лоджии 4-го этажа третьего корпуса - великолепный вид на лежащий в ложбине или яме, чуть правее, город. А слева – пятиглавый Бештау. Вдали же - выгнутая спина горы Железной, а совсем справа, как бы на углу лоджии - вершина снежного Эльбруса. В палате очень тепло и хорошо, а вот в холле корпуса – холодно, так что зря я сразу сменил нижнее бельё на футболку. Обед, пока ещё не по заказу, оказался на редкость бездарным. Палата, в которую первоначально направили меня, оказалась занятой. Пришлось искать мне место в другой палате, на этом же этаже. Пожилой кавказец мне сказал, что если начало моего пребывания плохое, то вот конец наверняка будет хорошим. Мысль очень расхожая, однако, насколько он окажется не прав в своём суждении…Я об этом успел подумать.
С начала самого поездка как-то плохо клеилась, шла с трудностями, и т. д. Ну что ж, решил я, несмотря на приключения, вот поживём, и тогда увидим. Пока что эйфории у меня нет. Погода плюсовая, но вот очень сырая. Ессентуки встретили меня очень густым туманом. Преклонный возраст не даст мне права надеяться на взаимопонимание. Это показали мне девки из регистратуры. Однако называть меня молодым человеком также оскорбительно, как если бы я назвал какую-либо старуху девушкой. Так случилось в очереди на размещение, когда женщина около 60 так меня обозначила. Я сразу почувствовал, что микроклимата, свойственного курорту, в Ессентуках нет. Лицо курорта, как показалось мне, невыразительное, хотя народу – пруд пруди, хоть и декабрь месяц. Заметил, что девушки и молодые женщины одинаково везде хороши, так что Ессентуки - не исключение. Впечатление от первого дня пребывания, то есть 7 декабря, осталось угнетённое. С обедом тоже. Питание очень невыразительное, подобно еде в инфекционной больнице, или в заурядной столовке в советские времена. Повторяю, итог первого санаторного дня был весьма невесёлым, ну, прямо скажем, неинтересный, не санаторный. В моём понимании пока Северного Кавказа я не ощущаю ни в чём. Своего микроклимата здесь и в помине нет, курортного я имею ввиду. 8 декабря. Внешне и внутренне проклятый богом и людьми 2010 год, потрясший меня аномально высокими температурами тепла и холода, сказывается и по сей день. Постарел я именно в этом году. Мягкая постель оказалась для меня куда более комфортной, чем мой домашний матрас «кокос». А, может быть, я просто устал от дороги. На моём этаже встретил очень стройную женщину лет сорока, с обликом Натальи Николаевны Пушкиной. В лифте я ей сказал об этом. Дочь бедной деревенской помещицы, несмотря на отчаянный флирт, никогда не позволяла себе близости. Настолько были сильны тогда домашние устои. Она, эта женщина, меня поблагодарила: « - Спасибо за экскурс…» Но ясное и тёплое утро. Виден слева Бештау, а – по центру – ещё две горы вдали. Огненный красный шар солнца поднимается буквально на глазах. Такого ясного и чистого утра я не видел ни в одном дне всего 2010 года, будь он неладен на все времена. День оказался суматошным. Живу я в третьем корпусе, который якобы после евро ремонта. Туда мне посоветовал проситься охранник, и я ему поверил. Однако он довольно далеко отстоит от лечебного корпуса и водолечебницы (это, конечно, нонсенс, учитывая многих больных с тростями и на костылях). Поменял обеденную смену на первую. В обеденном зале душно, тем более для моего сердца, так как столовая – общая на два спальных корпуса, и располагается между ними. К столовой, которая находится на втором этаже, ведут довольно крутые и свирепые по длине лестницы, и преодолевать их без коротких передышек, то есть без остановок, просто невозможно. Вообще на кого рассчитана такая вот непродуманность, притом во всём? Создаётся из-за расстояний дефицит времени в приёме моих всего лишь двух (углекисло минеральные ванны и лазер) процедур, но важных для меня, ибо никакого другого лечения вообще у меня нет. Галерея для приёма минеральных вод – в километре, наверное, от меня, притом возвращаться приходиться к себе на длинном и изматывающем подъёме, что очень и очень утомительно. Движение – это, конечно, хорошо, но только не для моего сердца, да ещё и в таком объёме. Еда отвратительная. Народец тот же, то есть бесцеремонный, склочный. Интеллигенции давно уже нигде нет. Она или перевелась, или просто вымерла. Я же за этот один год очень устал, так как много потерял физических сил в борьбе за выживание в связи с аномальной погодой. И неравная борьба с погодой, как показало время, продолжается. Нет, Ессентуки не степь, как я себе это представлял, а предгорья Северного Кавказа, Кисловодск уже в горах и это – среднегорье. Сегодня же и был уже на приёме у врача, который помещался на втором этаже корпуса №4. Из-за не очень удачного опыта общения с санаторным врачом в прошлом году, я решил об инфарктах ничего не говорить. А о кардиостимуляторе я не мог умолчать. - Ложитесь на кушетку. Я лёг. Он измерил пульс. - Есть экстрасистолы. - Ну и что? – окрысился я. Затем он стал прощупывать мой живот. Я: - Не надейтесь, мне ничего не болит. - Почему вы считаете, что я ищу у вас боль. Я проверяю ваши внутренние органы. Печень немного увеличена. А аденома у вас есть? - В начальном состоянии. - Значит, уролог вам не нужен? - Нет! - Хорошо. Вставайте. - Сделаете электрокардиограмму, так как в санаторно–курортной карте она не очень хорошо описана, а также анализ мочи. Относительно ЭКГ, как человек осторожный, я заподозрил неладное. Мне вовсе не хотелось раскрывать перед ним всех своих сердечных «карт», то есть моей сердечной деятельности, так как санаторным врачам я просто не доверяю. А трактуют они это по-своему, и очень боятся риска.
В области плече - лопаточной, слева, меня буквально жжёт, из-за слишком ясной, явно не по сезону, но с очень ядовитым ветерком холодной погоды. Но женщины и девушки, повторяю, здесь есть. Они такие же, чёрт побери, привлекательные, как и везде. Все лечебные процедуры здесь платные, с точки зрения стоимости самой путёвки, кроме двух, которые мне позволили. Вообще чепуха какая-то. Это типичные рыночные отношения, а не санаторий. 9 декабря. Мой лечащий врач, Гайворонский, живёт в Кисловодске, но работает в Ессентуках. Я, в полдень, прогуливаясь в общем холле для обоих корпусов, остановил его, когда он стремительно направлялся в столовую, и задал ему вопрос. Он, в свою очередь: - Почему вы не поверили, когда я вам сказал об экстрасистолах?.. - Почему, поверил. Просто происходит изменение погоды, а я к тому же – человек мнительный, тревожный. Последнее – это национальная еврейская черта – сказал я ему с улыбкой. Он промолчал. - Ну, я пошёл? – вдруг встрепенулся он. И повторил вновь. - Ну конечно! – с готовностью ответил я. Оказывается, что я оставил дома все телефоны, и теперь отсюда не смогу никому позвонить. «Пропадай моя телега, все четыре колеса». Второй день, как я - в Ессентуках, однако меняется погода, как в Москве. Вчера, несмотря на сильнейший туман, с моим телом было всё в порядке. Сегодня же меня рвёт на куски. Вернуться бы живым в Москву, подумал я, не без основания… Питание дико не вкусное. Не вызывает никакого аппетита. Странно, значит такие повара. Ведь хороший портной даже из плохого материала может пошить красивое платье. Выходит, всё дело в умении, любви к делу. Видимо, повара действительно неважные. Я сказал об этом диэт сёстрам. Они удивились, как будто это для них было новостью. Бордельный санаторий. Боюсь, чтобы на сей раз Северный Кавказ мне не выпал боком. Невозможно спокойно переносить, когда тебе болит всё время, не переставая, да ещё обморочно. Не мудрено, что не знающие меня медработники, хватаются за голову, так как не могут ничем помочь. Взаимная грубость, но я в таких случаях, нахожусь в худшем положении, ибо лежащего ведь не бьют, а меня колотят. Медсестра Гайворонского меня предупредила талончиком на приём к заведующему отделением. Я, почуяв неладное, спросил Гайворонского, зачем? Он мне сказал: - Встретитесь с ним, расскажете о своих успехах в музыке. Я понял его. Он опасался ответственности за меня, за состояние моей сердечной деятельности. Волей неволей пришлось пойти сделать ЭКГ, которая, к моему визиту, у него (заведующего отделением) на столе ещё не была. Но Игорь Иванович, 50 –летний лысоватый мужчина небольшого роста встретил меня приветливо. Он меня послушал, а я ни на что не жаловался, и своей волею назначил мне ещё массаж. Но, правда, я его об этом попросил. Поскольку эта процедура платная, как говорил мне Гайворонский, я Игоря Ивановича переспросил. И он сказал мне, что назначает в пределах правил. Так что визит к нему, напротив, оказался мне на руку. Санаторий «Виктория» - помпа, туфта. Его территория, вне всякого сомнения – источник отмывания грязных денег. Галерея минеральных вод, водолечебница и лечебный корпус – очень далеко от спальных корпусов, особенно третьего и четвёртого. Это – не для больных, которых масса, это – для здоровых людей. Повторяю, очень и очень непродуманно строилось. Санаторий не должен быть местом для отдыха. Для этого существуют Дома отдыха. Санаторий должен быть предназначен для лечения больных людей, или профилактики здоровых. С большим трудом досталась мне эта путёвка, хотя Ессентуков я не просил. Это – взамен Кисловодска, который – совсем другой компот. Очень проблематичное у меня пребывание в Ессентуках уже третий день. Кошмарная ночь из-за плече - лопаточной боли. Одного меня в палате не оставили. Как видно дежурная врач и дежурная медсестра настучали. Заведующий отделением назначил мне к лечебным процедурам и шесть сеансов массажа. Какое никакое, но всё же лечение. А для чего же я сюда ехал?.. В столовой мне удалось наладить время посещения из-за процедур, и добиться, в конечном счёте, отдельного столика для обслуживания, так как я серьёзно задыхался при столовании такой массы больных. Напротив меня, за противоположным столиком, сидит очень стройная молодая женщина, лет тридцати с девочкой, или дочкой, я этого не знаю. Её стройность особенно подчёркивалась чрезвычайно короткой юбочкой, явно выше колен, и обнажавшей её длинные ноги. Но я её только лишь замечал, не более. Она быстро всё поедала и, с такой же скоростью покидала столовую. Сопалатник оказался очень сумбурным и вздорным человеком. Он назвал меня «бодрым старичком». Ему было года 64. Однако горничная мне сказала, что ко мне подселили дедушку. Вид в солнечную погоду с высоты на сверкающие крыши лежащего в ложбине города был шикарный. На солнце всё это отливалось особым разноцветьем. Вдали над ним, но в большом отдалении от него, как бы нависали две горы, о которых я уже упоминал. То есть яма, или ложбина, на дне которой был упакован город, между резко очерченными, в чёрном цвете, вершинами Бештау, значительно слева. И по центру, в сероватой дымке, горой Железной, но, повторяю, - очень далеко.
Однако пока я прыгаю от смены обеденной к смене, так как не отрегулировал ещё время принятия лечебных процедур. Потом это оказалось всё проще. Можно было приходить в лечебный корпус в любое время, в которое мне было удобно, и проблемы со столовой отпали сами собой. 10 декабря. Где нет уважения к человеку, там не может быть и речи о равноправии. Верное понимание ценностей жизни выковывается в страданиях. Только жизненный опыт учит, ничего более. Капитализм, это такая фармация, которая приводит к борьбе за выживаемость. Близкая к животной форма жизни приводит к тому, что выживает сильнейший. Вот тогда-то и нужна церковь, призывающая к гуманизму. Покой мне всё-таки роднее, ибо сосед – очень разговорчивый и шумливый. Ночи у меня бессонные из-за его сумасшедшего и беспардонно - громкого кашля. Не понимает, чтоб не будить другого, надо хотя бы рот прикрывать одеялом. Я встаю рано, а у него – вторая смена, и он отсыпается. А вечером поздно бегает на танцы, словно молодой. Пустота и всё. С 8-го начались хронические и постоянные боли лопаток и рук. Встаёшь утром, и ощущаешь уже необыкновенную усталость. В старости становишься ко всему терпимее, ибо уединение и покой требует само тело. А это – веское и прямое ощущение своей физической немощи. Но есть у меня колоссальная метео зависимость, да плюс плохое кровообращение, и это очень тяжелит физическую жизнь. Когда человек ощущает свою физическую немощь, он начинает очень ценить время, и всё то, что происходит в нём. Хотя и солнце, но воздух холодный. Но ведь месяц декабрь, несмотря на плюсовую температуру и повсеместно зелёную траву. Зима сюда ещё не приходила, а территория санатория находится на самом высоком плато – плоскогорье Ессентуков, и ничем не защищена от ветров и любых иных атмосферных явлений. И погода в целом стоит нездоровая. Она – не по сезону. В такое время здесь тоже должен лежать снег. У нынешних женщин очень много внешнего антуража, чтобы быть красивее, чем они есть на самом деле. Да, подлинной красоты крайне мало. Хотя ведь есть в санатории и молодые. Во второй половине дня опять появился очень сильный туман. Странное сочетание очень холодного ветра на следующий день и ярко ослепительного солнца на совершенно чистом голубом небе. Но микроклимат для меня тяжёлый. Боли не оставляют меня. Зашёл в медсёстринскую. Медсестра Наташа, внешностью словно кубаночка, хотя, на самом деле - из глубокой России. Небольшого росточка, полненькая, хотела обработать больное место меновазином. Меновазин какая-то дремучая дура из медсестёр держит почему-то в холодильнике, что есть глупость несусветная. Я закричал, что мне холодно. Она в ответ, истошно: - Я согрею сейчас! Я почувствовал себя оскорблённым. - Не раздевайтесь! (Она держала меновазин под струёй горячей воды из-под крана). Грела наверно минуты две, а затем растёрла мне левую руку от плеча до локтя. Но мне было обидно, что она меня так неприветливо, в штыки, встретила. Неужели я так внешне непривлекателен? Ну да, я стар, а она - молодая. Так что, поэтому можно на меня накричать? А я бы мог такой увлечься. Сделал двести шагов по коридору с пустым кошельком на голове, для координации позвоночника. Навстречу мне улыбаются, видя этот фокус, а мне хотя бы немного помочь себе вот таким путём. Затем сделал ещё двести шагов. А результатов-то - никаких. Может быть, приехал я сюда зря? Но рано ещё подводить итоги… Медсестра Наташа к Кубани никакого отношения не имеет. Напротив, с Севера. Она симпатична своею молодостью. Широкое личико с большими и ясными, синими глазами. Стройненькая женщина в столовой, о которой упоминал, настоящая длинноножка. Личико простоватое, глупенькое, в очках. Напоминает курицу. Юбочка настолько коротка, что дальше некуда, а девочка рядом носит брючки. Прошли уже три многострадальных с точки зрения болей дня, особенно сегодняшний. Микроклимат Ессентуков мне прямо противопоказан. Аристократия была в России дореволюционной и послереволюционной. В нынешней же России её не может быть по определению, притом ни в каком смысле её просто нет. Весь народ серый и убогий, и по внешности, и в своём кругозоре. Отчаянная серость власти прямо пропорциональна её народонаселению. Такие это не то, что неяркие, а попросту некрасивые времена. Ни тёплые, ни в коем разе, ни задушевные (этого и не может быть), а оловянные, инкубационные, искусственные. 11 декабря. Четвёртый день, как с моим скелетом просто плохо, а душа моя всё равно живая. Старым мой сосед себя не считает. Носится по Ессентукам весь день. Фотографирует, покупает. Натаскал с собой полно всякой всячины из дому, словно женщина, даже хуже женщины, я бы сказал. Насколько проще было бы болеть венерическим заболеванием, нежели периартритом. Во всяком случае, первое хотя бы можно излечить, а периартрит нет. 11 декабря оказалось для меня очень тяжёлым днём. Вся правая сторона словно немела. Медсестра Света всё время ворчит. Она-то этих болей не знает и себе не представляет. _- Чем я могу помочь? – притворно и недовольно спрашивает эта стервоза. А я просил меновазином мне левую руку растереть. Ну а кому вообще-то дело, что у тебя что-то болит, да ещё так болит? Теперь такие люди. Помочь мне, это её обязанность, но об обязанностях уже не говорят, только о выгоде, так что надо её просить. У бога ни в чём, кроме смерти, нет равенства и справедливости. Физические страдания – не беспредельны. Не может быть бесконечного запаса сил. Помнить всегда, что движение, в его любом виде, всегда способствует улучшению кровоснабжения. Хватит ли меня на пребывание в Ессентуках из-за его чёртовой аномальной погоды? В самом санатории красивых женщин не вижу, но ведь больные красивыми не бывают. А тут, в основном, больные старухи с палками и клюками, и их полно. Это, видимо, их курорт. Им лишь бы только на солнышко. Города я не знаю вовсе, да и знать его не хочу. Не можется мне из-за бесконечных хронических и ежедневных болей. Вообще есть ли предел человеческим физическим страданиям? С девятого у меня начались тотальные боли в связках и хрящах. Россия к настоящему моменту, как, полагаю, впрочем, и всё остальное человечество, оскотинилась до неузнаваемости. Познаётся всё только ценой опыта. Другого пути просто нет. День, несмотря на боли, не должен быть зря прожит. День потерять нельзя, как бы тебе не было плохо. Официантка моего столика будет, безусловно, ко мне внимательна, так как знает, что меня опекает администратор (Анджела, крупная молодая женщина с большими, выразительными глазами, напоминающими, мне, кстати сказать, безумно - выпученные глаза Петра Первого). А выбор пищи (это её заказ) – штука немаловажная. Ведь во вкусной пище тоже есть немалая доля удовлетворения, считай даже толика счастья. За страданиями стоит немалая цена. Хорошо прожитый день – стимул для его повторения. Нельзя тупо или автоматически следовать принципу, что это (данное) лучше, чем ничего. 12 декабря. Сегодня первый воскресный день моего пребывания на курорте. Тепло и не ветрено. Дышится хорошо. Именно это обстоятельство я всегда замечаю, ибо очень его ценю. Однако состояние моё сонное, так как АД низкое (110 на 80). Уже почти неделю солнце появляется каждый день. Процедур сегодня нет, но и нет желания побывать в городе, которого я никогда не видел. Тем более, что физическое утомление у меня постоянное. Но, честно говоря, просто бродить по городу, даже не знакомому, мне просто неинтересно. А вот сосед мой - неуёмный. Мотается везде, несмотря на возраст. Значит, есть ещё у него физические силы для всяких поездок в город. Главное всё-таки не корить себя ни в чём, да и ничего особенного не желать. Помнить, что чистый воздух, это – основное, ради чего я сюда приехал, ибо этого воздуха в Москве-то совсем нет. Решил всё же походить по свежему воздуху и пошёл вправо от своего корпуса к жилым строениям, точнее особнякам. Особняки роскошные. Похоже, что и в Ессентуках «подворовывают» не хуже, чем в Москве, а, вернее сказать, умеют воровать. Но меня разочаровали, сказав, что особняки здесь и строят сами москвичи. Строения действительно роскошные. А к «Виктории», оказывается, примыкает (вернее находится рядом) и санаторий Минатома «Жемчужина Кавказа», с большим спальным корпусом, красивой оградой, парковым зелёным газоном и теннисным кортом внутри. Словом всё, как надо, как на курорте. Внешне жителей Ессентуков не отличишь от приезжих, а город мне представляется по более, чем Кисловодск. Солнце заходит, естественно во второй половине дня, и довольно рано, где-то к 16.00. Зима ведь всё-таки, на дворе - месяц декабрь, который здесь не ощущается, к удивлению самих ессентучан. Обычно у них в такое время лежит снег, или идут холодные дожди, как было в прошлом сезоне. После захода солнца становится и потемнее, начинает пронизывать, и настроение понемногу падает. Каждому человеку определено своё время для жизни. Я – человек общительный, обязательно по пути с кем-то поговорю. Но старость и немощь уже усиливают одиночество. В санатории, да ещё в декабре (это же не сезон), дружить не с кем. Хоть шаром покати, приличных людей нет, одни старые бабы. Интеллигентных людей и вовсе нет, наверное уже и не бывает, в отличие хотя бы от прошлогоднего Кисловодска. Примечательно, что много улиц со старыми названиями. То есть в Москве бы их давно переименовали. Есть улица Артёма Сергеева. Спросил у трёх встречных молодых женщин, знают ли они, кто это такой. Они все замотали головами, вернее пожали плечиками. Я им объяснил, что это – революционер, захороненный ещё в 1920 году у кремлёвской стены, в братской могиле. Что Артём, это партийная кличка революционера Сергеева, и что фамилия Сергеев в наименовании улицы, по которой они шли, должна была быть взята в скобки. Рассказал, что в моём родном городе Днепропетровске есть старейший в России горный институт, имени Артёма. Всё это было для них новостью. Естественно ничего они об Артёме не знали. Но, в общем, дело это обычное. Откуда им это знать, когда этому ничему не учат, а история этой страны переписывается уже почти двадцать лет подряд. Естественно, круглыми невеждами, которым, вдобавок, это нужно и выгодно. С заходом солнца всё посерело. После 16.00 очень быстро стало смеркаться. У меня, естественно, во второй половине дня резко только падает энергия и портится настроение. Но как никак уже почти середина декабря. Негостеприимный санаторий, заселённый негостеприимными, случайными людьми. Это не просто нелюдь, это, с позволения сказать, в основном – мусор. С таким мусором жизнь не построить, и её не одолеть. Не хватает жизни, чтобы полностью осмыслить её. Жизнь красна жизнью. Уже неделю живу в Ессентуках, но никакого сравнения по отношению к Кисловодску. Нет той душевности и уюта, который всегда ощущаю в Кисловодске. Кисловодск действительно вместилище подлинного воздуха. Когда сидел я в сёстринской, ожидали её и две женщины. Я им рассказал, что в Ессентуках 8 апреля 1994 года состоялась премьера моей Пятой симфонии. - Как, вашей? - Да. - А у Шостаковича же есть Пятая симфония. - Не только у него. Как замечательно, что эта женщина знает про Пятую симфонию Шостаковича. Подошёл в столовой к прежнему столику, за которым сидел. Поздоровался с белгородчанами и извинился, что часто прохожу мимо них, к своему столику, их не замечая. - Вы, москвичи, все такие – сказала, улыбаясь, интересная пятидесятилетняя блондинка, со следами уже меркнущей красоты. - Нет, определение москвича ещё ни о чём не говорит. Москвич – это не лучшая характеристика – мягко возразил я. - Так вы – композитор? Тогда вам должны дать отдельные апартаменты. - Апартаменты? Так могло быть только при советской власти, когда уважалась профессия, талант – возразил я. От обаяния одной из диэтсестёр можно сойти с ума. Она просто очаровательна в свои 37 лет, и, заходя в столовую, я всегда ищу её глазами, и слежу за её телодвижениями, очень плавными и обаятельными. Она очень внимательна ко мне. - Ну, как вас обслуживают? – приветливо обратилась она ко мне, в очередной раз. - Да я ему уже несу – торопливо возопила пожилая разносчица кавказской наружности, спешившая ко мне и обслуживавшая мой ряд. Следующий день был молчаливо - грустный. И так питание у меня отлажено. С соседом нет. Он очень часто уносит ключи от комнаты, не сдаёт ключ на вахту. А когда я его об этом предупреждаю, не считает долгом это выполнять. Я сказал ему, что уйду от него. Насколько понял я, он этого и добивается. И, через пару - тройку дней покинул этого прохвоста, который совершенно зря надеялся, что он в палате останется один. В целом же неделя оказалось тяжкой, хотя вчера и сегодня днём дышалось хорошо. 13 декабря. С сегодняшнего дня уже пошла вторая неделя моего «отдыха» в санатории. Утро спокойное, мягкое, без бесконечно гуляющего ветра, столь характерного для такого большого простора – плато, или плоскогорья самой высокой точки Ессентуков, но с слегка моросящим дождём. АД 120 на 70. Нижняя цифра меня не интересует никогда, ибо у меня стоит кардиостимулятор. Массажистка у меня Виктория Викторовна, очень крупная, спокойная и мягкая, лет 28. Я шучу, что нахожусь в санатории «Виктория», и в Кисловодске тоже был в «Виктории», где была Вика (Ковалькова), и самого меня зовут Виктор, и т. д. Массаж длится всего 5 минут. В момент сеанса я ей (массажистке) обычно о чём-либо говорил или что-либо рассказывал, и она всегда добавляла после моего изложения: «с ума сойти». Это её высказывание свидетельствовало о впечатлении, которое производили мои слова на неё, и меня её реплика тоже не оставляла равнодушным... Чем дольше живёшь, тем всё меньше хорошего ощущаешь. Питание отлажено. Таки добился привилегированного, а, точнее, избирательного отношения ко мне. Ну что ж, это совсем немаловажно. Когда-то покойный Гуров, мой учитель по композиции, говорил мне, что я очень люблю исключения. Он, конечно, был прав. Сюда часто ездил покойный Соломон Моисеевич Лобель, известный молдавский композитор. Имеется ввиду Ессентуки. Но не по путёвке, а приезжал сюда, снимал квартиру и покупал курсовку. Видимо у него был больной желудок, так как ездил он сюда очень часто летом, то есть в отпускной период, так как преподавал в консерватории. Соглашаться или не соглашаться, но сама жизнь диктует нам законы поведения, и никуда от этого не деться. А, между прочим, через две недели уже Новый год, праздник для меня давно ничего не значащий, не нужный, никчемный и неинтересный. Так, пустая традиция не менее пустых и вздорных ожиданий, которых у меня давным давно уж нет. Правильно сказано, что это – кроме календарного, элементарно детский праздник, когда дети ждут подарков и ожидают чудес. Если это и праздник, то не сбывающихся чаще всего надежд и пожеланий. Словом – пустое. А то, что Новый год есть праздник бессодержательный, я ощутил ещё уже в далёком, 1993 году. Когда, находясь в его канун в благословенном Кисловодске, спас от головной боли прекрасный и радостный для моего здоровья и духа солнечный день 1 января, отказавшись от массовой и традиционной новогодней встречи в Кардиологической Клинике, которая тогда сохраняла ещё в полной мере свои лечебные традиции и полный комплекс лечебных процедур. Потом там стало всё очень намного беднее и бессодержательнее, хотя она существует, эта Клиника, и по сей день. Ессентуки, конечно, курорт известный и перворазрядный, но не для моего здоровья. Вода минеральная мне нисколечко не нужна. Другое дело – процедуры. А местность эта, ну совершенно открытая небу и всем ветрам, которые гуляют по этому плоскогорью безо всяких препятствий. Такое впечатление вообще, что ты, и те, которые находятся на этой территории, расположены очень близко к небу и находятся наедине с ним. Ибо вокруг этого места-плато, только овраги, и ты находишься на вершине их. Но воздух конечно, пусть не всегда комфортный с точки зрения сухого тепла, или, напротив, влажности, но всегда чистый и свежий, и в этом сомнения нет. Ведь по большому счёту, а там об этом я забыл, ехал то я в эти края именно и в первую очередь за воздухом, которого я совсем лишён в г. Москве, в этой клоаке грязи и всяческого мусора. 14 декабря. С утра день был для меня чудесный. Но я как чувствовал, что после повышенного настроения меня ждёт подвох. Действительно, ключа от моей комнаты на вахте не было. Этот обалдуй, в который раз, ключ утащил с собой, уехав в Ессентуки. С соседом, как уже писал, мне совершенно не повезло. Надо было поменять палату проживания, а я всё медлил с этим. Этот жук, уже трижды уносивший с собой ключ от палаты, определённо настроен меня выжить. Нашёл я горничную этажа и попросил у неё ключи, так как есть запасные. Дала мне ключ с условием, что я за это куплю ей плитку шоколада. Пришлось мне в этом случае ей пообещать. Потом оторвалась у меня на моей дублёнке пуговица, что вызвало и вовсе моё замешательство. Пуговицу то я нашёл, но она просто обломалась, так что задача состояла в том, чтобы искать новую пуговицу, любую, и пришить её. Стечение для меня столь неприятных обстоятельств, которые для других людей есть пустяк, для меня – почти катаклизм, способный действительно испортить в некотором смысле чуть ли не пребывание, вернее отравить его, что и происходило на самом деле. Ну а вообще дни протекают вяло, скучно. Сосед, унёсший ключ, меня не понимает, и мне не обещает главного, что этого более не будет повторяться. Когда потребовал, чтоб ключ он оставлял на вахте, он мне сказал, в который раз: « - Не обещаю». Я, уходя, не хотел отдавать ему ключа в руки, когда он собирался спуститься на этаж к своей знакомой. - Только на вахту! - Дай ключ. Отдай ключ! А то я тебе сейчас врежу, вот так, по – русски… - Как вам не стыдно. Я же старше вас… Но я нисколько не обиделся на него, а понял, что мне просто надо уходить в другое место. 15 декабря. Пошёл в отдел приёма и размещения санаторников, к очень внешне неплохой Елене Олеговне, и попросил её меня перевести. Она мне написала на листке номера нескольких палат третьего корпуса, и один номер палаты во втором. Конечно, меня интересовали, в первую очередь, люди, так как палаты все были одинаковы. В 504 оказался молодой, лет тридцати, работавший за ноут-буком, который вёл себя в палате, как хозяин. - Мне говорили, что вы меня ищите. У нас с вами большая разница в возрасте. - Какое это имеет значение? – мягко возразил ему я. - Вы будете ночью ворочаться. А я хочу как следует отдохнуть. Я же заплатил за это. Но это было неправдой. Ведь если бы он действительно свободное место оплатил, то меня к нему бы не направили. Словом, в разговоре со мной распоряжался, словно это его имущество. Я понял, что это – элементарный нахал и хам. Мне был понятен смысл его желаний, да и меня он, откровенно, более не интересовал. Тогда пошёл в 522-ю. Стучался несколько раз, пока мне не открыли. Лет сорока, тёмноволосый дагестанец болезненного вида, который очень слабо сопротивлялся моему визиту: - Я мажу ноги мазями, и они пахнут. - Да какое это имеет значение? - возразил я ему. У него слегка тряслись руки. Он мне сказал, что страдает паркинсонизмом. Наверно это так, но для меня вопрос и в этом случае уже был решён. Раз он не хочет, я не останусь. Пошёл я к регистратору, к той же Елене Олеговне. Но она уже всё решила за меня. - Вы будете во втором корпусе. Там вам будет ближе и удобнее ходить на процедуры, да и пищеблок на этом же этаже. И это всё было правдой. Когда она мне заявила решительно, что жить мне нужно во втором корпусе, я уже понял, хотя и повторяюсь, что она сделала это - за меня, и я как будто ждал этого. И, конечно, вздохнул с облегчением. Она заметила меня, когда я поступал. Но я же рассказал ей о премьере моей симфонии в 1994 году в Ессентуках. Теперь я чуть побольше, как бы вблизи, рассмотрел её, и нашёл её не просто симпатичной, а даже красивой. Про себя я уже называл её Леночкой. Зашёл в 212-ю познакомиться с соседом. Конечно, я хотел почувствовать очередной человеческий настрой. Мы оба произвели приятное впечатление друг на друга, хотя по профессии он был шахтёр из г. Новошахтинска Ростовской области. Оказался словоохотливый и дружелюбный, 60 лет. Ему удаётся ездить часто, и сюда, и в Кисловодск. Погода в этот день оказалась отчаянно холодной из-за колючего ветра. Но я уже упоминал об этом. Ессентуки, во всяком случае, та местность Ессентуков, на которой я находился, самая её высокая точка – плоская вершина, была во власти любой стихии, и, главным образом, свободно гуляющих ветров. Однако шахтёр, по моём переходе к нему, стал жаловаться, что я храплю. Это тогда, когда ночи от боли были преимущественно у меня бессонными. А если засыпал, то буквально урывками. То, что ворочаюсь от боли, он тоже слышал, и, как иногда я тихо стонал. Он клал подушку себе на голову, однако, по-видимому, я всё-таки ему «мешал». Мне это было очень неприятно, но это же происходило всё помимо моей воли. Местность Ессентуков – это предгорья Кавказа, но есть проход к ним и из сальских степей, то есть ветрам и холоду из Казахстана, что сильно влияет на характер погоды с точки зрения его комфортности. Это не мягкость Кисловодска, не его сочный и ласковый колорит бесспорно климатического курорта. А вообще метеоусловия этой части Ессентуков, где жил я, настолько обнажены и неустойчивы, что порою трудно дышать. Да и ландшафт санатория не простой, и внутренних построек тоже. Уж очень много крутых лестниц внутри, и расстояний от корпусов друг к другу. Преодоление этих сопротивлений немало утомляло меня. Стараюсь всё равно ходить при температурном режиме 9 – 10 градусов тепла с очень большой долей высотной влажности, то есть тогда, когда очень ощутимы боли в хрящах и связках. Завтра уже 16 декабря. Из-за хронических болей у меня часто пропадает желание писать. Всему причиной гадкое кровоснабжение организма. Как это ни парадоксально звучит, но самое приятное впечатление от курорта Ессентуки осталось у меня от главного регистратора Леночки Олеговны. И как от женщины, и как человека, проявившего ко мне внимание на уровне пусть маленькой, но заинтересованности, очень важной для меня, «страдавшего» в былые, советские времена, когда человеческие способности всё-таки были заметны, высокой самооценкой. Так что я достаточно самолюбив, хотя и не менее самокритичен. Я хотел при отъезде ей об этом сказать, чтобы она знала об этом, но не получилось. А вообще она оказалась совсем не так проста, как первоначально мне представлялось. Я и сейчас вспоминаю о ней с несомненной симпатией. И, как это ни странно звучит, была ближе всех ко мне, по воле судьбы, на этом курорте. Я как бы оказался с ней связанным самыми незримыми нитями. Местность санатория не везде ровная. От лечебных корпусов приходится всё время нудно и медленно ползти вверх. Ступени везде - это просто бич, не говоря уж о калеках, которых здесь очень немало. После моего перехода во второй корпус вспомнил, наконец, о главной причине или цели моего приезда. Чистый воздух! Стараюсь по возможности больше ходить и дышать, но только по территории, так как мне тяжело спускаться к парку Победы, а затем ползти назад вверх. Двигаюсь, в зависимости от того, насколько мне это позволяют мои хрящи и мышцы, то есть соединительные связки, насколько я в этом понимаю. 16 декабря. А ушёл я из палаты прежнего корпуса тихо, вечером того же дня, в отсутствие моего обидчика. И он был несколько напуган своей дерзостью по отношению ко мне, и вполне логично решил, что я собрал свои вещички, ибо место моё подозрительно пустовало, и уехал на вокзал, благо поезда на Москву уходили вечером. И так я – в столовой второго корпуса, за отдельным столиком у входа. Это меня очень устраивает. Покой превыше всего. Но из-за постоянных болей у меня начинает пропадать даже желание, что-либо вообще замечать и об этом писать. Очень плохое кровоснабжение у меня, то есть плохая кровеносная система. Но рано и очень быстро темнеет, ведь уже вторая половина декабря, а темнота всегда удручает. Вялотекущая декабрьская темень. И всё-таки складывается впечатление, несмотря на солнце, что Ессентуки – курорт гнилой, то есть нездоровый. С 7 по 15 декабря, я констатирую, пребывание моё неинтересное и суматошное. И со вчерашнего дня я окончательно обосновался в корпусе втором, в котором, слава богу, отсутствует обилие ступеней, которые так изнуряли меня в третьем, прежнем корпусе. «Царь Борис», как я его именую, мой сосед, шахтёр, прошедший всё трудности этой профессии, а ныне пенсионер, обладает большой хозяйственной и предпринимательской жилкой. Сам построил себе добротный дом. Конечно, есть у него машина, гараж. Выращивает до 17 сортов винограда, цветы, которыми и приторговывал в трудное время, помидоры ранние, делает вино полусухое. Ростовская земля, как и кубанская, ведь очень плодородна, и на ней всё растёт, только хозяйствуй. Бутыль вина он захватил с собой, и каждый день выпивал по стаканчику. Словом умеет жить, а, главное, он – в силе. В последнем я уступаю ему, так как физически я уже слаб, а он более, чем на 10 лет меня моложе. Умеет и вязать и шить.
В Ессентуках начинается господство солнца. Синева чистого неба - прямо с утра, как будто это лето, причём под козырьком Галереи минеральных вод уже с семи утра температура воздуха в тени, то семь градусов тепла, то девять, а то и все 12 или 13. К полудню начинает припекать. Для Ессентуков и ессентучан нынешняя погода не есть нормальная. Это – не Кисловодск, который прячется в горах, а здесь местность открытая. Такой декабрь у них уже не первый, когда всё-таки уже должен лежать снег. А теперь сухо, и трава по-прежнему зелёная. Солнце и плюс 6 прямо с 7 утра, но погода, лестницы, и пешие переходы безумно утомляют меня. А то и ветрища. Отдыха у меня – ни на гран. До сего дня всё складывается очень сложно. Плечевой пояс, то есть ключицы безумно давят меня вниз. Если Кисловодск – курорт универсальный, то Ессентуки – специализированный. Засилье гарнирной гречки в санаторном меню. По-моему Россия помешалась на этой крупе. Её кругом – пруд пруди. И в вагоне - ресторане, и в столовой, и вообще везде. Но всё-таки солнце в зимнюю пору – это приятно. Всё же с солнцем веселее жить. Хуже, когда погода угрюмая, да ещё зимой. Я порываю только с плохими. А иначе мне теперь жить нельзя. Дежурная медсестра, Людмила Николаевна, назвала меня «страдальцем». В этом народе столько разного, которого я не приемлю, так как и понятия у него разные. Они мне по духу все, без исключения, чужие. Правда, один, парень из Первоуральска, лет ему 38, показался мне очень душевным. Этим он и был близок мне, хотя профессия у него рабочая, да ещё и чеченец спортивного вида, лет около пятидесяти, жаловавшийся на скуку в санатории. - Волейбола нет. Никаких других спортивных игр нет, как было прежде. Даже настольного тенниса. Такая санаторная жизнь его не удовлетворяла. Аномальная погода в Ессентуках для декабря сказалась на моих ежедневных и ежесуточных болях. Она не давала о себе знать лишь в присутственных местах, когда приходилось её не замечать. Так подгадала природа, чтобы мне всё время болеть. Суставникам всё помогало, мне же – нет. Так со мной уже девять дней. Но нельзя же ходить, словно по ниточке. Надо жить, коли ещё жив. Она, то есть жизнь и есть жизнь, и нужно мириться с её жестокостью, неожиданностями и поворотами. На сопалатников тоже должно везти, иначе жить в санатории трудно. Так же «надо благодарно принимать… и по этому поводу (слова Э. Рязанова), как пела Алиса Фрейндлих. Отдельный столик в столовой и в этом корпусе – вещь стоящая, меня бы остальные раздражали. Мой этаж, тоже льготный, он, преимущественно – для больных. Аномальный декабрь, повторяю, а потому, что солнечный, и никогда не наблюдающийся в такое время на этих широтах. Обычно – снег. Оставшееся мне время тем более не терпит пустоты. Но развлечения давно мне ни к чему. «Не до жиру, быть бы живу…». Хорошего, даже на фоне плохого ведь так мало. Плохого же и неинтересного уж очень и чересчур много. Внезапное головокружение. Ну что деется в атмосфере, то сразу же передаётся и мне. Так неудачно я устроен. Шкурно собственническая суть человека всегда проявится. Не правовое обладание хоть чем-то, всегда рождает и проявит его собственнический инстинкт. Поэтому считаю лозунг о защите собственности элементарно непорядочным и воровским. В общем, Ессентуки мне впрок не идут. Я больше страдаю, чем лечусь и отдыхаю. Из-за плюсовой температуры – большая влажность, и ежедневно болят хрящи. В Кисловодске в прошлом году таких упорных болей у меня не было. Мне кажется, что из-за позвоночника у меня начинает слабеть память. 17 декабря. Борис, мой сосед, называл меня всегда уважительно: «Мироныч». Как-то он обратился ко мне: - Слушай, Мироныч. Хоть и родом ты с Украины, но что-то фамилия у тебя не хохляцкая. Вопрос, который я всегда предполагаю, поэтому вполне готов выслушивать его. - Борис, фамилия никогда ничего не определяет. Это к вопросу о том, а его это интересовало, хотя я далёк был от мысли, что у него могли быть стереотипы на этот счёт. - Я - казацкий еврей, или еврейский казак – говорил я шутливо. Ведь на сей счёт, сколько бы чего в жизни я не испытал от «хозяев» земли русской, комплексов у меня нет. Он смеялся. Но, как понял, потому заразительно смеялся, что угадал, вернее не ошибся, кто я - в вопросе национальности. -А чего ты не едешь в Израиль? – спросил он без оттенка пренебрежительности. – Я бы лично уехал. - Понимаешь, Борис, человек я – одинокий, и - русский композитор (намекая на то, что сделано то мною много на этой земле, для этой земли). - А начинать жизнь сначала, с нуля, в моём возрасте, это уже невозможно. А вопрос Борис поставил так, почему я на родину не уезжаю? - Какая же это родина? Это - пра, пра, пра, пра родина. Существует закон о репатриации, который разрешает мне ехать, но это для меня не всё. - Так ведь и русские уезжают. Вот у нас, в Новошахтинске. Фамилия его Милицын, и он совсем не еврей. Правда бабушка у него, то ли у его жены, не знаю, была еврейкой. - Правильно. И таких очень много. Ессентуки, или скорее территория, на которой нахожусь – дьявольское место. То мне не можется, то мне неймётся. У кого больной желудок – другое дело, для других же категорий больных, в том числе и сердечных – место гиблое. Хотя ванны, которые я принимал, углекисло – минеральные, здесь сильнее, вернее мощнее кисловодских, то есть нарзанных, так как химических элементов в них больше. Я это сразу почувствовал. Ибо после нарзанных ванн требовался мне отдых 15 минут, а после этих, углекисло – минеральных, я, в течение получаса, ещё не мог придти в себя. Такое было ощущение разбитости. И в этом их бесспорная польза. Вообще приём ванн был для меня просто удовольствием. Лазер, который так квалифицированно отпускала мне медсестра Таня, мне тоже, к сожалению, никак не помог, хотя это уже - в третий раз. А сеансов массажа было мало. Всего то шесть процедур. Но кисловодский массаж, несомненно, был намного сильнее и квалифицированнее. Но массажистом был всё-таки мужчина, закончивший массажной училище. В выходные дни, когда процедур не было, я откровенно скучал, так как не был ничем занят. Солнце притомляло и ленивило меня, когда я заходил на спортплощадку, и садился на скамейку, спиной к нему, слушать постоянно транслируемую в записи музыку, которая лилась из Галереи, в исполнении оркестра под управлением Поля Мориа. Я получал удовольствие, слушая её, и как бы дирижировал ею. А то и как бы играл на скрипке, когда звучали струнные, вступала труба, или ладошками отбивал ритм. Это было моим время провождением очень часто. Где-то, после 10.30 часов утра, когда Галерея закрывалась для приёма минеральных вод до очередного, дневного открытия, видел подъезжавшую ко входу малолитражку, за рулём которой был словоохотливый и довольный жизнью мужчина средних лет. Он рассказал мне, что родом он из Сибири, но, каким-то счастливым образом поменял квартиру на Белый уголь, райцентр, как я полагаю, между Кисловодском и Ессентуками. У него много земли, на которой он выращивает всё, что угодно, ну и, конечно, виноград. Климат для него прекрасный. Везде ему здесь близко и очень хорошо. Он обычно забирал из Галереи двух сотрудниц, одетых в белые халаты, и отвозил их, видимо, на обед, по домам, ибо потом, к часам 12 дня, они возвращались в Галерею сами. Одна из них, средних лет, в сапожках на каблучках, и в кожаном демисезонном пальто с пушистым воротником, поверх халатика, которое плотно облегало её фигуру, мне запомнилась. Была она, быть может лицом и не очень красива, но женственна необыкновенно. Она тоже меня примечала, особенно тогда, когда водитель увидел меня невдалеке, и просигналил мне в знак приветствия. Мы даже здоровались, и она мне как-то сказала, что знает, что я – композитор. Но я, относительно своей симфонии, им, в Галерее, по моём приезде, рассказал. Вспоминая о ней и сейчас, во мне просыпается мужское чувство…
Уже 11-й день страдаю от ветров зловредной «Виктории». Частая изменчивость, а скорее ежедневная, атмосферных процессов на этой земле. В этом причина постоянного моего недомогания. Человеческого мусора здесь много. Был заезд из Воронежа, преимущественно очень зловредных старух. Наконец большой заезд из Екатеринбурга, притом со сроком и на Новый год. Мой лечащий врач знает, что он не нужен мне, впрочем, ещё больше не нужен я ему. В этом сомнений нет. Но воздух, конечно, здесь чистый, по определению. И им стоит дорожить, тем более, что я живу в Москве. Завтрак в столовой беден и плох, причём с любой стороны. Обед и ужин – другое дело. С утра – солнце, вторая же половина дня – уже пасмурно, и, как следствие, грустно. Насколько грустнее было бы, наверное, в Москве. Не сомневаюсь. Разность людей именно с плохой стороны. Их одинаковость с точки зрения серости просто поразительна. Не с кем двух слов связать, настолько они пусты. А старость, разумеется, вообще никого не украшает. Много людей с палочками, а то и откровенных калек. Масса мамаш с детьми, с диагнозом церебрального паралича. Всё-таки надо бы откровенно больных людей отделять. То есть не в массе людей их размещать, а отдельно. Но об этом никто не думает. Постоянные изменения атмосферных процессов, о которых я уже упоминал, есть причина нарушения кровообращения, которое, в свою очередь, вызывает то мор, то головокружение, то мышечную усталость и удушье, а то и тяжесть и в теле и голове. И постоянно вызываются боли в связках (хрящах) и мышцах. Для метео зависимых, таких, как я – место однозначно гиблое. «Типичное не то», как говорят в Одессе. И так, на протяжении всех уже прожитых здесь дней. Интеллектуальных людей в санатории – ноль, молодёжи почти нет, зато обилие биологических особей женского пола, то есть старух. Не просто много их, а изобилие.
Приехав сюда 7 декабря, лишь 27 понял, что ехал-то я за чистым воздухом. И, таким образом, надо было максимально им пользоваться. И поэтому я, благодаря всё-таки солнечной погоде, пошёл вниз, по направлению к городу, в парк Победы. В самом начале парка, у основания его – огромная стела, вернее очень высокая, на постаменте которой, мраморном, была высечена надпись: «Ессентучанам, павшим в борьбе за независимость нашей родины, в годы гражданской и отечественной войн». И - вечный огонь. Вопрос лишь в том, от кого ессентучане боролись в период гражданской войны, от белых или красных?.. Я сказал об этом сопровождавшей группу школьников. Они были на экскурсии. Она засмеялась… Где-то, после обеда, бежала навстречу мне миловидная женщина, из лечебного корпуса, в сапожках оловянного цвета и розовом пуховичке. Я ей: - Конечно, домой? - Конечно – рассмеявшись, подтвердила она, и села в такси, которое круто развернулось. Но я, когда она побежала, остановился, и смотрел ей вслед. К вечеру сгустился туман. Значит повышенная влажность. Вчера провёл «благотворительную» акцию. Хлеб «Семь злаков», который я не съел в вагоне по пути в Ессентуки, разложил по кормушкам для птиц и белок. Всё оказалось съедено. Но это голуби съедают всё. Однако провёл я эту акцию не без задней мысли, то есть побыть на воздухе, что и осуществил. И это было для меня просто необходимо, хотя мой «поступок» с уже покрытым плесенью хлебом превышал личную выгоду и был мне просто необходим. Не выбрасывать же хлеб зря… Трое кавказцев шли к лифту, то ли из Армении, то ли из Азербайджана, но вряд ли, так как их внешность всё-таки более определённая, то есть типичная. В этом же случае, нет. И, конечно, мог я мог очень ошибаться в их национальной принадлежности, ибо находился на землях Северного Кавказа, где различных народностей очень много. Но лица их были свирепыми, и, на мой взгляд, явно криминального характера. Как будто подобранные и нарочно не придумаешь. Один из них как карлик. Я спросил в шутку, кто из них есть глава преступной группировки. Один из них, указывая на того, кто самого маленького роста: « - Вот! Во главе - аденома простаты!». А в столовой случился курьёз. За столом напротив сидел инвалид, два металлических костыля которого были прислонены к стене, сзади него. Юный вандал–сорванец, «вождь краснокожих», схватил один из них, и приложил к глазу, словно прицеливаясь. Будто это был автомат, и, присев на одно колено, стал угрожающе фырчать. Инвалид всполошился, но этот маленький проказник его не слушал. Безликий курорт, по моему мнению. Мне кажется, что только одна вода, без иных, каких-либо благоприятных факторов, не определяет его характеристики, как известного курорта на КМВ. Но вода, безусловно, высоко целебная.
Ловлю себя на мысли, что не могу дождаться окончания срока путёвки. Что-то со мной прежде такого не случалось. Это – впервые за мою жизнь, ибо микроклимат в прямом и переносном смысле, оказался для меня с трудом переносимым. Ставлю оценку за всё: лечение, досуг, которого ни в каком виде не было, действующих лиц (окружение), настроение, ну и конечно самочувствие в первую очередь – кол, то есть ниже пояса, ниже колен; самую низкую оценку за потерю времени за все годы моих приездов когда-либо куда-либо на отдых. Впечатлений – ноль. Зато масса трудностей, и отрицательных эмоций - миллион. 18 декабря. 7 утра. Бегу на «случку» с Дмитрием Николаевичем (из Белгорода) в Галерею минеральных вод. Он снимает с женой квартиру. Он - суставник, и ему ессентукская вода хорошо помогает. Встречусь с ним ля рекомендации мне «рецепта здоровья» (рекламы какой-то целебной каши). Небо чистое, голубое. Надолго ли? Но солнце заливает всё кругом. Не спал всю ночь из-за болей. Ну что, в первый раз что ли? Это у меня почти постоянно. А накануне медсестра растирала мне индометацином (мазь) левую половину тела. Меновазина не было. Глупость, конечно, так как у меня из-за этой мази тело не дышало, были забиты все клетки тела. Нельзя закрывать все поры тела, чтобы они не дышали. Тем более на ночь. Поднялся утром просто едва. Сосед, шахтёр, мне сказал: - Мироныч, посмотри мне в глаза. - Хорошо. - Тебе уже ничего не поможет! (Как будто я сам этого не знаю). Я согласился. Эту боль мне уже не утихомирить до конца своих дней, да ещё при таком низком уровне нынешней медицины. Столик в столовой по-прежнему у меня персональный. Это успокаивает, но это едва ли единственное достоинство моего пребывания здесь. Признаться всё-таки, что отсутствие снега и наличие зелёной травы, а также солнца, настроение повышают. Жаль всё же, что во второй половине дня солнце уже светить не будет, так как будет облачно, и начнёт быстро темнеть. И в отрицательном всегда можно найти что-то положительное. И всё-таки Ессентуки лучше, чем ничего. В этом сомнений нет и не должно быть. Как только исчезает солнце за горизонтом, воцаряется холод, струящийся с гор, и влажность повышается. Из-за неё коченеет тело. Декабрь всё же, точнее вторая половина его. Промёрз, потому что не двигался. Неужели дублёнка моя, американская, прохудилась?.. Но ей уж несколько десятков лет. Пусть покороче, но чаще (речь о прогулках). Я чувствую со стороны человека малейший нюанс его души, то есть чем он дышит.
Территория санатория (я уже об этом писал), словно плоскогорье на вершине горы, окружённой со всех сторон оврагами, максимально приближенное к небу, объясняет такую погодную нестабильность, и открыта всем явлениям непогоды. Бывает и здесь молодёжь, да дух у неё гнилой. А у меня наоборот, то есть тело гнилое, да дух молодой. Пронзительно - яркое, до слепоты, и даже до дурноты, вызывающее солнце 19 декабря, на синем, совершенно чистом небе – предвестник видимо, так показалось мне, уже недалёкого в будущем ненастья. Первая половина дня была полна впечатлений, что у меня здесь - редко. Звонила из Беслана Джульетта. Она обещала приехать ко мне, повидаться. Но только на неделе, а не на выходные дни, которые у неё будут заняты. Спустился я в парк Победы, и, через подземный переход (а наверху – железнодорожные пути на Кисловодск) сразу попадаю в город. Небольшие, но очень густо застроенные кварталы Ессентуков в этой части свидетельствовали, что город этот - совсем не маленький, и застроен весьма представительными строениями. Каменные особняки и новые санатории, и старые, государственные и ведомственные: «Воронеж», «Шахтёр», «Надежда»… И архитектурный декор интересный, но последнее касается дореволюционных особняков. Дом полковника Зарецкого, 1904 года, дом профессора Белявского, строение 1906 года. На углу – строительная высотка дома в 10 этажей, видимо санатория.
После обеда вновь вышел на простор, но только ради воздуха. Но уже к 16.00 дрожал от холода. Солнце далеко опустилось за горизонт. Когда был в городе, то зашёл в скверик небольшого, но очень уютного внешне санатория «Надежда», и присел на скамейке отдохнуть. Но меня тут же «отогнал» охранник – креатура господствующей ныне власти, то есть заставил уйти, так как я - не отдыхающий этого санатория. Сторожевой пёс отнёсся ко мне, как к уличной собаке. Я, человек пожилой, и прилично одетый, хотел посидеть, чтобы отдохнуть. А скамейка - перед его охранной будкой. Что-то я ему сказал в ответ, правда, не оскорбительное, но он всё равно не понял, шкура. Затем мне навстречу пара: - Где бювет минеральных вод?» - торопливо спросил меня, развернувшийся ко мне уже немолодой мужчина, одетый по-осеннему, в тёмно синий макинтош, с аккуратно зачёсанными назад волосами. Я пожал плечами. Хабаровчане. У них – минус сорок градусов. Летели 8 часов до Москвы, а затем поездом - через Украину. В Ессентуки везли 300 граммов красной икры, но по дороге, на российской таможне, пришлось отдать 100 грамм. Он – видимо военнослужащий в отставке – очень интеллигентный, но в штатском. Я им – про Кисловодск и про Ессентуки, в которых на протяжении двух кварталов меня поразила старинность зданий и обилие санаториев с парковой зоной.
Встретил в парке Победы пожилого жителя Ессентуков, очень приличного и интеллигентного вида, в потёртой курточке. Мне показалось, да так оно, по сути, и было, что это – одинокий пенсионер. Он – родом из Москвы, Учился тоже. Но отец – военнослужащий, и семья переехала на Кавказ. Он так и остался жить в Ессентуках. Он сообщил мне, что атмосферное давление на территории «Виктории» - 720мм ртутного столба, в то время как на широтах Москвы – 745. Что место санатория – открыто всем ветрам и холоду, а в городе, так как он внизу – теплее, но и загрязнённее конечно. Вот откуда берётся моё плохое самочувствие! И я совсем, а если точнее, то не совсем виноват в моём неважном состоянии на этой территории, которая – для ненормальных, а не для нормальных людей. Но что поделаешь, ведь строили без головы… А посередине улицы стоял невысокого роста пожилой армянин, насколько понял я, бывший шофёр, и очень мирно и здраво рассуждал. Закваска у него была советская. Ленин, по его мнению – еврей. Но я согласился лишь отчасти. Он утверждал, что и Сталин – еврей, так как у грузин нет имени «Иосиф». Но я ему популярно объяснял, что этого никак не могло быть, а имя Иосиф – библейское. С чем-то он соглашался, а с чем-то нет. Но я его не переубеждал, так как весь он был во власти стереотипов, то есть бытующих в народе устойчивых мнений. Как только заходит солнце, на территории санатория воцаряется холод. Сегодня температура воздуха в тени утром - плюс 12, на солнце – плюс 18. Но после полудня поднялся ветер. Вот в этой огромной нестабильности, повторяю. кроется причина моих недомоганий. Я стал буквально околевать. Ну а эти несколько кварталов мне подсказали, что в городе, возможно, всё же интересно, так как совсем немало, видимо, старинных зданий. Жаль только, что физических сил не хватит у меня, чтобы побывать в городе, так как я нахожусь наверху, и должен идти на спуск, а потом мне надо долго и нудно ползти вверх. Это очень утомительно. Скелетный плечевой пояс тяжелит меня и тянет вниз до такой степени, что не могу я стоять на ногах. Сосед шахтёр мне говорит: « - Воздушный столб на тебя давит». И это очень близко к истине, так как погода резко изменилась. Метео зависимость у меня неуправляемая. 20 декабря. Утро для меня всегда есть благо, так как хотя бы какие-то силы с утра есть. Словом, курорт Ессентуки прошёл у меня под знаком усталости, притом страшной, плюс к этому ежедневная, почти непрекращающаяся боль. Воздух, конечно, здесь очень свежий, но вместе с большой влажностью – просто гибель. Нет положительных эмоций вследствие плохого самочувствия, которое усугублялось отчаянной серостью людского окружения. Не с кем было даже душу отвести. Оставит ли сама по себе хоть какое-то положительное впечатление, хоть в чём-то, это моя поездка в Ессентуки, покажет время. Пока что эмоции – самые негативные. Мои заметки или записи, это есть самое главное для меня во всей этой истории. Хочу так думать, что время, проведенное в Ессентуках в декабре, 2010 года всё же не пропало зря. Сегодня редкий по сонливости день. В такую пору люди, а тем более пожилые, никогда не едут ни лечиться, ни отдыхать. Но кто вообще зимою едет? Но это «ноу-хау» господина Путина. Мерзкий, серый, холодный день, что, как говорят, даже собаку жалко выпустить на улицу. А за стеной без конца орёт телевизор. В соседней палате – глухие старухи, а потому они и включают телевизор на полную мощь. Как-то я к ним тихонько постучал, и было это в 22 часа. Дверь мне не открыли, но я чётко услышал, как одна говорит другой: - А мы имеем право смотреть телевизор до одиннадцати… Надо зарубить себе на носу, что зимой нельзя больше никуда ездить, так как это, в первую очередь, очень тяжело физически. Возраст уже не тот. Ну, в Кисловодск я ещё допускаю, но больше никуда. Однако пока я жив, складывать оружия нельзя. Из трёх недель у меня осталась одна неделя. Но ни лечение, ни отдых впрок не идут. Сегодня ночью были заморозки, хотя под козырьком Галереи утром значилась температура плюс 3. Но солнце! Против теперешнего такого тяжёлого и злого дня. Справа виден на четверть его высоты заснеженный Эльбрус. Но он другим и не бывает. А потому что небо - синее и очень, очень ясно. АД у меня 110 на 70 и чувствую себя на редкость нормально. Престариум не принимаю. Встретил славную пару из Дагестана, ну просто благородной внешности. Он, Он - роста небольшого, но с очень и очень добрыми глазами. Она - типичная внешне мусульманка, но с очень выразительным лицом. Вот вам и кавказская женщина. И фигура, и тонкие черты лица (узенькие щёлочки чёрных глаз). Да это просто совершенство. Сидела рядом со своим мужем на скамейке, прижавшись к нему, словно голубка
21 декабря. Не день, а чудо. С утра в тени плюс 19, но я всё равно тяжело переношу это перепад. Зашла горничная и принесла мне настольную лампу. Я её прежде об этом попросил. Но писать-то мне уже не о чём. Очень устаю от солнца не по сезону, но оно зайдёт, и станет холодно.
Немало уже начинает надоедать. Конечно, всего всегда должно быть понемножку. И не только плохого. В лечебном корпусе в кабинете эндокринолога дверь была открыта. Я сел напротив, а потому, что был стул, в ожидании процедуры лазера. Эндокринолог, сидя в кабинете, мне подтвердила, что «Виктория» находится на высоте, так что это и есть фактически почти среднегорье. По высоте, наверное, но в Кисловодске вся местность – среднегорье, но она везде защищена горами. Вот потому-то это и есть настоящий климатический курорт, в котором и дышится, и чувствуешь себя несравненно. Мне никогда прежде не было тоскливо. Только на заре моих приездов в Кисловодск. В «Виктории», на это раз - да, притом, в последние дни особенно и часто. Ещё и потому, что на душе у меня было пусто. А ландшафт парка напоминал мне скорее парк культуры, нежели территорию санатория, настолько было всё внешне картинно, красиво, просторно, но не душевно, а потому и холодно, и, главным образом конечно на душе. Горы Кисловодска всегда были загадочны, и радовали глаз. А «Виктория» в Ессентуках – облагороженная пустошь, ничем вокруг не защищённая, и подверженная всем причудам неба. Солнце, выходит, меня в этом году ещё не допекло, настолько много его стало в 20-числах декабря. В палате – духота, и – ни капли свежего воздуха, на манер моей несчастной квартиры в нещадный период конца июля, начала августа клятого 2010 года. А потому, что тоже была солнечная сторона. И солнце тоже било, как и летом, прямой наводкой. В Галерее как-то заметил пульты для нот. Иногда, по выходным, приезжают из Кисловодска музыканты духовой группы Кисловодского симфонического оркестра и играют популярную музыку. Один из них, сравнительно моложавый, подтвердил, что вспомнил, когда оркестр исполнял мою Пятую симфонию. Я же спросил его, а где инспектор оркестра, в то время сорокалетний, высокий мужчина с чёрными глазами, трубач, русский человек, родом из Грозного? – Он есть, он сейчас приедет. Я его встретил на пороге, вернее у входной лестницы, ведущей в Галерею. Он уже был белый, как лунь. Вряд ли он мог меня узнать, ведь времени прошло с тех пор то больше 16 лет. Но говорил мне много о недостатках их бытия, то есть о том, как плохо стало теперь работать в симфоническом оркестре, об отсутствии главного дирижёра, а управляют ими дирижёры по контракту, о малых зарплатах, и т. д., хотя и были у них поездки за рубеж.
Сегодня – начало трёх самых тёмных дней в году и месяца декабря - дни зимнего солнцестояния. И днём, после 15.00, очень обострённо почувствовал тоску, явно депрессивного характера, просто приступ отчаяния и пустоты. И это, несмотря на яркое и ослепительное солнце утра и дня. Так хотелось с кем-то поговорить, но не находилось с кем, или хотя бы со встречной женщиной, которая могла б привлечь моё внимание. Но тщетно, не было никого. Встретил Гайворонского, моего санаторного врача, спешившего домой, в Кисловодск. Я высказал ему свои пожелания, чтобы в Новом году он стал, по меньшей мере, заместителем главврача какого-нибудь кисловодского санатория. И вы сможет обеспечить меня социальной путёвкой в Кисловодск. При этом, я говорил всё это ему, с улыбкой. -Нет! – закричал он, - мне не нужны проблемы. Вы видели Игоря Ивановича (зав. отделением – В.Л.), - как он бегает. Я хочу быть свободным, отработал и всё! Все социальные проблемы надо решать по месту жительства! Попробуйте такой путь. Вернут ли вам стоимость путёвки потом, если вы сами купите её? – И побежал к своей машине. Всё-таки живёт он в благословенном месте. Женщина, продававшая орехи, когда я ей пожаловался на свой недуг, мне посоветовала купить водки, два стручковых перца, 200 грамм чеснока плюс мяту. Разогревающий или скорее согревающий компресс. 10 дней подержать, чтобы получился настой, и класть потом на болящее место. Но кто этим будет заниматься? Я это не умею делать, да и не буду… Я полагаю, что Джульетта не приедет. Уже идёт третий день недели. Одно дело пообещать, другое дело действительно приехать. Всё-таки это совсем не близко… Гайворонский, несмотря на его кажущуюся неприветливость, представляется мне человеком с характером.
22 декабря. Солнце заливает всё обозримое и необозримое пространство. Осталось мне быть вместе с днём отъезда пять дней. Душевности пребывания у меня не получилось. Это впервые за все пребывания в санаториях за всю мою жизнь. Однако Джульетта всё-таки приехала. На вахте 2-го корпуса записка мне: Виталий, уважаемый! Я – в Ессентуках! Тел. Сот 8 918 827 18 53.Сидела, сидела у корпуса… и Я приехала сегодня в час дня. Я остановилась в небольшом отеле «КрасОтель», 2-11-60, к.31, 3 этаж. Джульетта Рубаева. Сегодня дайте о себе знать, пожалуйста. 22.12.2010. 15 ч. 50 мин. А я сидел на скамейке в это время, когда она пришла в санаторий, совсем рядом, в туевой аллее. Я тут же позвонил. Джульетта была на месте, словно ожидая моего звонка. - Я буду у вас через 15 минут. Встретьте меня, пожалуйста. Сейчас, когда пишу я эти строки, даже не представляю себе, как она волновалась, позвоню я ей или не позвоню. Ведь приехала же, как и обещала. Джульетта, безусловно, друг. Села в Беслане на проходящий автобус «Владикавказ – Кисловодск, через Минеральные Воды, и - в Ессентуки. Ехала 4 часа, чтобы меня повидать. Со времён молодости моей такой самоотверженности по отношению ко мне, ни с какой другой стороны я не наблюдал.
Сегодня 21 градус тепла. Перепады температур дня и ночи очень большие. В первой половине дня, на дорожке к 4-му корпусу, встретил пробегавшего мимо меня Игоря Ивановича. Пожаловался на непрерывные боли. Он считает, что у меня обострение. Господи, если бы он был прав. Боюсь, как бы боль не воспрепятствовала моему возвращению в Москву. Я же человек мнительный, да и кто мне поможет?.. И никакого противоядия от этой боли у меня до сих пор нет. Сегодня новый заезд, а так хотелось бы хоть несколько оставшихся дней прожить спокойно. Мой сосед накануне меня оставил, переселился на этаж выше, тоже к шахтёру. - Не могу я, Мироныч, с тобой. Ты ворочаешься, чешешься, кряхтишь и стонешь. Уйду я в другое место. Я был встревожен не на шутку. И, он, действительно, ушёл. Джульетту я встретил как родную, и крепко обнял. Привезла мне большую отварную курицу, чтобы я съел её за один раз. - Но это же невозможно. Вообще таким визитом надо очень дорожить, ибо я прожил очень нелёгкую жизнь и могу вполне оценить человеческий поступок. А день был сложный, как раз по причине солнца, которое я переношу тяжело, не в пример другим, особенно старухам из Воронежа, которых было почему-то тьма тьмущая. Ни на что не пригодный человеческий сор, биологического вида. А на ночном небе звёзды, так что и завтра будет аномальная погода. 23 декабря. Жду Джульетту, которая должна с 11 до 12 подъехать ко мне. Очень я неудовлетворён ни контингентом людей, ни пищей, ни самим курортом. И проснувшаяся тоска, которая довольно часто стала меня посещать из-за непрекращающихся болей. Но это случалось со мной и в прежние дни, до появления Джульетты. Я успел съесть половину курицы, которую она мне привезла, и, таким образом, перестал быть вегетарианцем… Человеческая отзывчивость была, не скрою, но место само, сам санаторий, его расположение, его тональность плюс метео условия не вызывали, я повторяю, душевного отклика, и в хорошем смысле покоя. А это так важно для меня, давно живущего безвыездно и уединённо. Откровенно хочется поскорее отсюда удрать, такая это неприветливая местность. И это мне, человеку, которого в Москве никто не ждёт. Уверен, мои карандашные записи, когда я их помещу в компьютере, будут носить печать душевной неудовлетворённости, то есть разлада в моей душе. Увечно больные более человечны, так как они знают цену страданий. Джульетта – единственный пример, ну, может быть, кроме лет молодости, подлинного поступка дружественной мне женщины. Звонить мне целый год, со дня нашего знакомства в Кисловодске в 2009 году, дорогого стоит. Её приезд ко мне, конечно же, украсил моё пребывание в злополучной «Виктории». Она пробыла у меня до четырёх часов дня, ничего не кушая, хотя я предлагал ей разделаться с курицей, выпить и поесть вместе. Её бескорыстие и следование традициям взволновали меня. Хотя я и страдал от боли, и чувствовал себя в целом неважно, Джульетта проявила большое понимание. Я чувствовал себя защищённым рядом с ней. Она ко мне – как к родному человеку.
24 декабря. Бежал от солнца ещё с апреля 2010, чтобы заполучить его в Ессентуках в таком количестве (днём – до 20 градусов тепла). В лазерной я прямо задыхался. На дорожке, ведущей к 4-му корпусу, встретил рабочего, из Первоуральска, который сел ко мне за обеденный стол в тот день, когда я переселялся во второй корпус. Жаловался мне на АД, которое прыгало, вследствие постоянных изменений в атмосфере. Пробегал мимо Игорь Иванович, которого я, как врача – специалиста очень уважал. Он мне как-то сказал, хотя я ему этого о себе не сообщал, что у меня – кардиальная астма. Значит, он смотрел ЭКГ, и смог это увидеть там, чего, честно говоря, я никак не ожидал. Я никому из них не сообщал о том, что я – глубокий инфарктник. Я его успел спросить о погоде. - 100 процентно аномальная! – бросил он, спеша вниз от четвёртого корпуса. А в четвёртом корпусе находился его кабинет. 25 декабря. Джульетта приезжала ко мне на один час, как и обещала, так как в 12 она должна была уже уехать автобусом к себе домой. Накануне она привезла мне «стекло», то есть три запечатанные бутылки, среди которых одна – её зелье, второе – спиртное, магазинное и водка – перцовка из Беслана. Вот чудачка, для моих неблагополучных рук с точки зрения боли, это же – груз! Тем не менее, она всё это тащила для меня, с собой, предполагая, или будучи уверена, что любой мужчина любит выпить. Добрая и хорошая женщина. В этом вопросе она не угадала, но это совсем неважно. Моя палата во втором корпусе – на таком же солнцепёке, как и моя квартира в Москве. Духота стояла отчаянная. Я даже открыл на время дверь лоджии, чтобы хотя бы немного палату проветрить. Дышать в палате днём было невозможно. Вообще последняя неделя моего пребывания в Ессентуках прошла под знаком обильного солнца. Но атмосферные сдвиги, повторяю, ужасны, и на солнце я едва держусь. Говорят, что, несмотря на декабрь месяц, где-то в Северной Осетии даже поспела клубника. Всем суставникам здесь значительно полегче. Они мне об этом говорят. Мне же нет, ибо у меня дело в другом, то есть в плохом кровообращении и нервных окончаниях. Я против них был более сложным больным. Судя по природным катаклизмам на планете за последнее время, планета Земля, выходит, сходит с ума. Но у нашей планеты тоже своя жизнь, своя геофизика… Иппликатор Кузнецова мне помогает, хотя и не всегда и не во всех случаях. Но часто ослабляет силу боли в области лопатки. Заметил очень для меня неприятную вещь, что позвоночная боль, когда она есть, очень влияет на память, которая у меня всегда была отличной.
Подводя некоторые итоги, могу сказать, что очень жаль, что так всё сложилось, ибо социалка 2010 не пошла мне на пользу, хотя я принимал углекисло – минеральные ванны, действие которых было посильнее нарзанных, лазер, и был небольшой массаж. Договорился с бывшим моим соседом, как я его называю «Царь Борис», что он проводит меня, вернее хотя бы втолкнёт в микроавтобус, когда я буду уезжать на вокзал, ибо заезд мой был большой, а это будет 27 числа. Не знаю, писал ли я подробно о нём, но он - человек, родившийся в шахтёрском краю, и иной судьбы, как стать шахтёром, у него было. Прошёл все тяготы шахтёрской жизни, то есть работал в забое, был проходчиком, дышал вредными газами, ну и, конечно, рос по службе. Теперь на пенсии. У него - хороший и тёплый дом, земельный участник в 11 соток, на котором растёт у него 17 сортов винограда и всякая сельскохозяйственная продукция. Выращивал он и цветы, и в трудное для него время их продавал. Он даже шил и вязал. Словом мастер на все руки. Но земля в Ростовской области, несмотря на угольные шахты, везде очень хорошая. Это уже почти Кубань, с её плодородием. А в Галерее – выставка ювелирных изделий из Пятигорска. В зале были выставлены столы с драгоценностями. Народу почти не было, но было ещё рано. На ум мне пришло такое определение, что это – «факультет ненужных вещей», по одноименному названию романа Юрия Домбровского, который печатался в журнале «Новой мир», в конце восьмидесятых. Домбровский ведь отсидел в сталинских лагерях.
Нет, это были, бесспорно, красивые, но очень дорогие изделия, без которых в жизни вполне можно обойтись. Это совсем не главное. Мне сказали, что в Галерее нашли кошелёк с 125 тыс. рублей. Нашли «хозяйку» кошелька довольно быстро. Наверное «челночница».Видимо такая большая сумма денег была связана с желанием что-то дорогое купить, а потом перепродать. Ну что поделаешь, эта особь честно жить не хочет, а только спекулировать… Утра, да и разбросанные на приличном расстоянии друг от друга служебные помещения санатория, как-то жилые корпуса, водолечебница, и лечебный корпус, да и сама Галерея минеральных вод, не создают впечатления уюта, а, следовательно, душевности, о чём я уже не раз писал. Это всё – потусторонний, холодный ландшафт - декор большущей территории. Следовало бы посоветовать, для пущей важности, отодвинуть Галерею ещё на пару километров дальше от жилых корпусов. Изюминки нет во всём этом. Желания быть здесь вообще или ещё, ни в коем разе. Я хорошо запомню эту «высоту», если мне ещё суждено когда-нибудь или куда-нибудь съездить. Всё сделано по схеме. Нет теплоты, а аномальное солнце лишь усугубляло впечатление отчуждённости. Полное отсутствие ума, меры, координации и вкуса. Деньги использованы зря. Создаётся впечатление, глядя на выстроенную с таким размахом и роскошью, причём без надобности, Галерею, трудно отвязаться от мысли, что деньги тут израсходованы без целевого назначения, мягко говоря. Чужая территория, не своя… Чтобы в конце декабря так разгулялось солнце, и началась прямо таки жара, уму непостижимо. Курицу одолел лишь за четыре дня, такая она попалась крупная и жирная. Джульетта, когда её покупала, знала, что делала. Она меня накормила этой курицей просто впрок. 26 декабря. Начало этого дня вообще было очень свежим и ликующе-романтическим. Очень устал, но был счастливый. И даже днём, в котором напряжённость солнца была умерена ветерком и чистым воздухом, и съеденным, буквально последним, оставшимся кусочком курицы . Культурные мероприятия в санатории были весьма ничтожны, и, только усилиями слабой филармонии из Кисловодска, а танцы у меня не могут вызвать интереса, и, это, вполне естественно, так как для мыслящих элементарно людей, это - очень пустое и глупое время провождение. Ведь для того, чтобы потанцевать, люди тоже должны быть интересны, так полагаю я. Да и нет у меня такой, интересующей меня женской особи, чтобы можно было заниматься такой публичной глупостью. Глотаю воздух настолько, насколько помогают мне это делать мои лёгкие. К концу дня чувствовал себя окончательно разбитым, так как в течение дня элементарно не прилёг. При сильных болях в позвоночнике, организм быстро обезвоживается, так как появляется большая потребность в жидкости. Никогда ещё на курорте не тянулось время так медленно, как в этот раз. Засилье старух потому, что они более живучи от природы. Старость - тогда, когда человек уже не справляется с изменениями погоды. А с природой бороться невозможно. 27 декабря, последний день моего пребывания в санатории. Сегодня мёртвая, бес кислородная погода, отягощённая или утомлённая опять к тому же солнцем. Пришёл ко мне какой-то бестолковый старый человечек. Оказывается, он просто ошибся этажом, и, вместо 112 палаты пришёл ко мне, в 212. Он перепутал ещё раз. До последнего дня это декабрьское пребывание здесь портит мне жизнь. Ненормальные чувствуют себя в такую погоду хорошо, а нормальные, напротив. Игорь Иванович вновь подтверждает, что погода в Ессентуках аномальная, то есть не по сезону. Тоска зелёная, а главное – духота. Чувствую себя как сонная муха, то есть заторможено. Потеря энергии и сил. Обилие мамаш с детьми ДПЦ. И постоянные заезды старья кругом. Орбита заездов широчайшая – отовсюду. Новый год, не Новый год, не имеет значения, едут и всё. А потому, что санаторное лечение было монетизировано в 2002 году гигантом мысли. Люди не хотят терять то, за что им недоплачивают к пенсии. Раньше мало кто из стариков ездил по путёвкам. Это не санаторий, а какой-то заезжий двор, или парк культуры и отдыха. Странное у меня всё-таки ощущение здесь. Как это ни странно звучит, но в Москве я был крепче и духом и плотью. Города Ессентуки я так не увидел, так как у меня не было физических сил поехать его посмотреть. А потому всё моё бытие аккумулировалось в санатории, который не оправдал моих надежд и практически отравил существование. Кисловодск за все годы моих поездок меня не остудил, Ессентуки же просто разочаровали. Они – против моей души, в которой плохое, явно негативное самочувствие сыграло очень далеко не последнюю роль, хотя люди, живущие в Ессентуках, в этом нисколечко не виноваты Разряжал в предыдущие дни пару раз своё настроение в комнате № 235 с четой, где Анатолий Моисеевич, который, не в пример мне, а ему 84 года, чувствовал себя прекрасно, равно как и его жена, которая, несмотря на возраст, ездила во 2-й половине дня в Кисловодск. Я делился с ними своими отрицательными эмоциями и убегал, таким образом, от разогревавшейся у меня тоски. Затем выходил во двор, но дышать не мог, так как не было даже ветерка. Затем, уже попозднее, шёл в медсёстринскую, к красивой Наташе, где она растирала мне лопатку меновазином, и прихватывал с собой индийский чай, который я взял в дорогу «с умыслом», в случае падения АД. Но вот один раз и понадобилась эта заварка. Я ею «угостил» и Наташу, которая заварила мне чай. Вообще последние два дня перед отъездом, и после приезда ко мне Джульетты, чувствовал себя весьма неважно, если не просто паршиво. В 3-м корпусе, в котором я жил до перехода во второй, было чуть больше людей приличных, я полагаю людей более здоровых, так как во втором преимущественно жили калеки да мамки с детьми, коих было совсем немало. Не могу понять, почему для этой категории больных не могли выделить отдельное помещение в санатории, а так все были неудобно вместе. Публика второго корпуса была малоинтеллигентной, я бы даже сказал, что какой-то безродной. Есть одна женщина, на которую засматриваюсь, но она этого, видимо, не замечает. Как раз живёт на моём, втором этаже. Но женщина очень желанная. Но в основном публика второго корпуса - простофильная.
И так итог можно расценивать, как самый низкий, за всю историю моего «досуга» за пределами моей текущей жизни. На этой, антипатичной для меня территории, повторяю, было потеряно главное, это желание жить, и что-то делать активное, без чего вообще до сего времени было немыслимо моё человеческое существование. Даже будучи в больницах бессчётное количество раз, я находил возможность для активной жизни. В Ессентуках же эту волю я потерял, и до сих пор считал дни и часы до моего отъезда, настолько пребывание здесь оказалось для меня отрицательным во всех смыслах. Этот упадок духа, казалось бы в Ессентуках, столь щедро одаряемых солнцем на последних днях декабря – самый скверный и негативный опыт уходящего и аномального во всём 2010 года. Данные записи, таким образом, в отличие от всех моих прежних писательских опытов, есть очерк не событий, и не открытий или наблюдений, а результаты моего физического и душевного не равновесия там. Ведь даже этот, бесспорно главный интерес для меня, был на этой стадии потерян. Из всех издержек моего пребывания в Ессентуках есть только одно исключение. Чистый и свежий воздух, за которым я всё же ехал, я получил. Но воздух, конечно, был мне необходим, после грязной и вонючей смеси дыхательного пространства улицы, на которой я живу в Москве, и которая постоянно лезла и лезет во все поры моего естества. Но, одновременно, это преимущество и уничтожало, приводя меня к физической разбитости. И я не только здесь не отдохнул, но, повторяю, аномалии погоды истомили и истощили меня вконец. Будь у меня решимость уехать раньше, я, несомненно, это бы сделал, но у меня не было никаких возможностей менять билет на обратный проезд. Был ли бы я в выигрыше от такого исхода, это уже другой вопрос. Наверняка бы нет, но справиться с тем состоянием, в которое повергнут, мне было чрезвычайно трудно. Реабилитацией потерянного и загубленного настроения на территории, которая была мне предоставлена на этот раз, как место моего лечения и отдыха, быть может, послужит мой правдивый рассказ о том, что же со мной в действительности происходило и произошло, что я и делаю сейчас, подводя итоги прожитому и пережитому. В последние дни я уже, практически, не фиксировал своего внимания, ни к чему, на бумаге, то есть в своём дневнике. И поделиться было не с кем. Ну, медсестра Наташа, и только, при условии, что она была не занята. Ну а кругом такая серость: Воронеж, Екатеринбург. С Белгородом в третьем корпусе было намного веселее.
В последние полтора дня к моему столику прикрепили мамашу с девочкой лет восьми. Мне показалось, что ребёнок, несмотря на то, что была очень серьёзно нарушена координация движений от рождения, - очень смышлёным.
Вспомнил слова пожилого кавказца, в палату которого, по ошибке регистратуры, был направлен вначале, который меня уверял, что всё у меня наладится. А я ведь тогда подумал, что это может быть совсем не так. Выходит, оказался я прав в своём предчувствии. А кто мог это знать, или даже предполагать. Ведь с Кисловодском у меня никогда осечек не было, хотя понятно, что мои поездки не могли быть одинаково равнозначны. С другой стороны, ну если б эта поездка не состоялась, то не возникли бы мои записки о пребывании в Ессентуках. Но речь о том, что с точки зрения лечения, курорт для меня не удался, и просто противопоказан. «Закрыл» год я совершенно неудачно. До самой последней минуты пребывания здесь, мне приходится быть настороже. Мало безликости из самой Москвы, так на тебе – Воронеж. Я думаю мои заметки по ходу пребывания здесь, смогут сделать окончательный вывод о пользе или вреде вообще декабря для меня. Но однозначно можно сказать, что пребывание в Ессентуках всё же скостило месяц зимы, что очень не маловажно, ибо январь оказался жесточайшим. Но вот не с точки зрения отрицательных температур, а по свирепости переносимых с огромной затратой сил болей. А вообще там, где царит бездуховность, ничего хорошего не может быть. А она была во всём. Поскорее бы окунуться в мир вещей, среди которых мне нескучно. Этаж, на котором живу – не этаж, а какая-то коммунальная кухня, в коридоре которого мамаши, как дома, судачат о своих делах, вместо того, чтобы находиться в палате. Коротко памятные, забыв о прошедшем трагическом лете, радуются аномальному солнцу. Нет ничего гаже человеческой простоватости. Их скученность в этом комбинате реабилитационных услуг, просто поражает. Конечно, когда удаётся немного поспать, и проснуться без боли, и отношение к бытию другое. Упоминал о тридцатилетней женщине, которая заходила в столовую при помощи палочки, с необыкновенно прямой спиной, подобно изваянию. Я несколько дней назад подошёл к ней в коридоре, и спросил, почему у неё такой изумительно–стройный стан. Но она уже ходила без палочки (трости), и осторожно. Говорите, говорите, говорите! – захлёбывающим от счастья голосом восклицала она. Я чувствовал, эти мои слова для неё прекрасны, что ей их так не хватает в обычной жизни. Но что-то не совсем ясно и сбивчиво говорила о мужчинах. Я ничего не понял. И пошла к себе. Как-то я не обнаружил её на ужине. Она возвратилась поздно, как видно из города. И я повторно задал ей этот вопрос, на который она опятьь мне внятного ответа не дала. Я полагаю, что у неё были какие-то аномалии с позвоночником. Она мне в этом не противоречила, но, улыбнувшись, и не останавливаясь, пошла к себе. Я больше её не видел, так как уже уезжал, однако внешностью своей она была немного простовата, хотя фигурой - поразительно стройна. Новый год – это домашний праздник, но болваны почему-то всё равно рвутся сюда. Или им надоел их дом, или по бесплатной жратве соскучились. Попросил всё-таки сделать мне на дорогу укол. А 28 декабря я благополучно вернулся в Москву. На этом свой дневниковый очерк я заканчиваю. В башке у меня образ Леночки Олеговны. Всё-таки привлекала меня она. Я даже не успел зайти и сказать ей «до свидания». Она оказалась самой интеллигентной среди всех, и была внутренне мне близка, хотя никакого общения, кроме тех исключений, о которых писал, у меня с ней не было. Она, безусловно, совсем не так проста, как мне показалось по прибытии… 25 января 2011 года. г. Москва. автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения © Виталий Лоринов. E-mail: lorinov@gmail.com Тел. в Москве 486-80-09 |
