Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Печальная одиссея

Жизненный и творческий путь мой был словно усеян гвоздями. Оглядываясь на прошлое, которое было для меня, естественно, непредсказуемым, скажу, что это было добровольное, ибо я страстно желал быть творцом, на алтарь чего с готовность клал всё, и счастье личное, и всякие жизненные блага, но обрёл я, к сожалению, лишь великое рабство. Если бы была возможность заново начать мне жить, честно скажу, я на такой путь не согласился бы. Меня же обижали налево и направо во все поры моей жизни. Я сполна испил горечь неудач, предательств, поражений, неудовлетворённости, но я жертвовал всем ради того, чтобы быть композитором, и не щадя собственных сил, я писал музыку всю свою жизнь. А, главное, что к концу своего, очень несчастливого пути, я оказался в том же положении, полным лишений, и творческой несвободы. Да, такой судьбы я не пожелал бы никому. В конечном счёте, я отошёл от этой жизни, подобно Жану Кристофу Ромен Роллана.

Вынужден был отойти от активной жизни, и уйти в другую, то есть стать, практически, затворником, и быть наедине с самим собой, ибо к этому меня вынудили обстоятельства, а вовсе не отсутствие бойцовских качеств и энергии, которая, благодаря хорошей наследственности, у меня была неукротимой. Начинал я свой творческий путь в Молдавии, приехав туда первоначально учиться. Уверен, что дело было вовсе не в качестве моей музыки, а в том, что в условиях национальной республики, где ставка делалась на воспитание национальных кадров (которых, увы, не было, или было очень мало), я был человеком второго сорта, то есть не коренной национальности. Так что обстоятельства оказались сильнее меня, пожалуй, на всех этапах моей многострадальной жизни. Если в Молдавии меня угнетали как еврея, когда существовал СССР, то по приезде в Москву меня дискредитировали уже в России, как молдованина.

Я полагаю, что Ромен Роллан, созданный им образ Жана Кристофа, с кого-то списал. То есть этот образ существовал реально. Либо это есть обобщённый образ художника.

По сути дела, я, глубоко и незаслуженно обиженный жизнью человек. Сколько музыки моей было не исполнено, либо исполнено плохо, сколько сочинений не приобретено, не куплено, и т. д. и т. п. А я ведь вкладывал в сочинение музыки все фибры моей души. Я был фанатиком своего дела, но в творчестве иначе и не могло быть. Однако изменить, или исправить положение, никак не мог, да мне это теперь уже и не дано. Я постарел, и у меня нет больше сил бороться.

Конечно, вся жизнь была заполнена переживаниями по поводу судьбы моих творческих детищ, то есть моих музыкальных произведений, одним из мерилом общественного признания которых, было приобретение их, то есть закупка репертуарной коллегией Министерства культуры. Я никогда не жил для зарабатывания денег сочинениями. Но их покупка была всё-таки очень важна для психики моего самознания, так как сам факт приобретения свидетельствовал о том, что я не зря работаю, так как музыка моя нужна, так как я – профессионал, и т. д., и т. п. Однако платили мне за мою музыку всегда почему – то очень мало, и очень часто случалось, что и не покупали. В этом вопросе я, почти всю мою творческую жизнь, был обделён. Покупали, практически, за бесценок, будто музыка моя была второсортной. Но это вовсе было не так. Конечно, масса музыки моей не была закуплена, в числе которых две полномасштабных оперы. Но они не были поставлены, вот в чём вопрос. А так как писались не по заказу, то рассчитывать на вознаграждение за такую огромную работу я и не мог. И масса моей музыки осталась никем не приобретённой. Но я не считаю, что работал впустую; ведь музыка, которая писалась, была, в первую очередь нужна самому автору, и я не мог этой музыки не написать.

Попробую я проложить основные вехи, в своём повествовании.

Одно из лучших сочинений, написанных мною за долголетнюю творческую жизнь, вокальный цикл на стихи Федерико Гарсиа Лорки, был приобретён Минкультом Молдавии в лице Павла Ривилиса, и то после препирательств, связанных с недооценкой сочинения, по самой низкой цене. Ну ладно, решил я, но всё же его купили. Такой заниженной оценке моих романсов очень удивлялся покойный Лобель, Соломон Моисеевич, известный в Молдавии композитор. Та же судьба постигла и весьма удачное моё сочинение, Увертюру для симфонического оркестра. Вместо 800 рублей, купили за 400. Дога, возглавлявший до Ривилиса, репертуарную коллегию того же министерства (тогда его ещё никто не знал), заключил со мною договор на приобретение моей Сонаты для валторны по самой низкой, первой шкале тарифной сетки по закупке музыкальных произведений у композиторов. Трагикомедия случилась с моей 1-й симфонией, несомненной моей удачей. Она прозвучала в одном концерте с 1-й симфонией Серафима Бузиле, человека очень амбициозного и упрямого. Симфония ему не удалась. Но казуистика заключалась в том, что приобрести сочинение у меня, и не приобрести - у Бузиле, молдованина, по мнению перестраховщика Ривилиса, и председателя СК Молдавии Загорского, не представлялось возможным, так как противоречила доктрине всяческого содействия национальным кадрам республики. Этот, глубоко националистический тезис, был очень незаслуженно применён по отношению ко мне, случайно прозвучавшему в концерте, одновременно с симфонией Бузиле. Какое, по сути дело, имел я отношение к Бузиле, равно, как и он ко мне, спрашивается? Но Ривилису было удобно угнетать меня, ибо, в моём случае, никакой ответственности он за это не нёс (как, впрочем, и все остальные). Причины такого отношения понятны, и расшифровке не подлежат. Конечно, чистой воды компромисс и приспособленчество, как Ривилиса, так и Загорского. Поэтому и было принято следующее решение: заключить договоры на приобретение той и другой симфоний на одинаковую сумму, но с тем условием, чтобы Бузиле симфонию пересочинил, а я поправил бы начало 3-й части своей симфонии, которое Ривилису не понравилось. Но относительно меня это было не только несправедливо, это был просто предлог. Как Ривилис, так и Загорский, не допускали мысли, что можно у меня купить, а у Бузиле – нет, хотя, по логике вещей, это бы соответствовало истине. Так что я должен был ждать, когда Бузиле поправит или пересочинит свою симфонию, иначе мне вознаграждения за своё сочинение не получить.

Необъективность и злокозненность, мягко говоря, преследовали меня всегда. Писал для местного, республиканского радио, я оркестровые миниатюры, в стиле Полиа Мориа. Платили так же низко, ну как за песню.

Я полагаю, что обижают тех, кто даёт себя обижать. А что же мог я этому противопоставить? Да ничего…

Усилиями Хренникова я перебрался в Москву в 1988 году. Первые два года жизни в Москве были для меня благополучными. Я обращался в репертуарную коллегию Министерства культуры СССР дважды в год. Её главным музыкальным редактором был музыковед Краснов, а председательствовал там композитор Балтин. В комиссию входили Агафонников, и хорошо знавшие меня Леденёв Роман Семёнович и Эдик Лазарев. Однако с крушением СССР ликвидировалось и Министерство культуры СССР. Пришлось мне обращаться, по поводу закупки моих произведений, в закупочную комиссию Министерства культуры РСФСР, которая меня, как композитора, не знала. Естественно, что дважды меня проваливали, и мою музыку не покупали. Тогда, набравшись храбрости, пошёл я к главному редактору этой комиссии, покойному Дьяченко, поговорить.

- Но мы не можем брать у всех – очень спокойно и откровенно сказал он мне.

- В следующий раз возьмём у вас.

И это обнадёживало.

Но прежде случилось вот что. Шёл 1991 год. Мне предстояло решиться на очень рискованную в те времена операцию на сердце, то есть аорто коронарное шунтирование. Самой операции, как пояснили мне, бояться-то не следовало, другое дело – послеоперационный период, который, как показало время, был очень длительным и оказался не простым, даже опасным для здоровья. Ведь я же был один. Нужна была сиделка. Такое приглашение с точки зрения финансовой было очень дорогим, и мне, конечно, нужны были деньги. Я обратился в СК за содействием для обращения в репертуарную Коллегию, чтобы у меня что-либо закупили. Конечно, шаг этот был рискованным, ибо рассматривали сочинение неисполненное. Оценивали его только глазами, а не ушами, как следовало бы. И это сказалось в последствии на судьбе представленных мною сочинений. Они либо не были приняты (как Концерт для скрипки с оркестром), то есть не закуплены, либо всё-таки приобретены, как моя 3-я симфония, но по минимально низкой цене. И это, никак не решало положения. Операцию я перенёс один, и очень успешно. Мне суждено было жить, в отличие от моего родного брата. Об этой трагедии я писал. Так что вырученные мною деньги никак бы не решили вопроса, настолько они были мизерны, но, к счастью, они и не понадобились. Но на этой, преждевременной и срочной закупке моих сочинений, я много потерял.

Концерт для скрипки с оркестром, был действительно одним из самых лучших моих творений. Пожалуй, лучше музыки Концерта, я ничего не написал, хотя писал я очень много. Премьера Концерта состоялась в Кисловодске, в 1996 году, и запись его я хотел использовать для представления в закупочную комиссию Минкульта РФ, о которой уже упоминал. Однако прежде, в Кисловодске, была очень памятная для меня премьера моей Пятой симфонии, и было это в очень счастливом для меня в начале 1994 года и, одновременно, трагическом году, так как в конце этого года, 28 октября, погиб единственный на свете родной для меня человек, мой старший брат, Михаил Миронович. Запись симфонии я представил для закупки. Председательствовал в этой комиссии бессменно Галахов, ставший к тому же в этом году одновременно и Председателем СК Москвы, что укрепляло его главенствующую роль в этой комиссии. Он обладал правом иметь как бы два голоса в решении комиссии приобретать данное сочинение; короче, его мнение было, конечно, главным, насколько я понимаю, и это было в действительности так.

Итак, мою Пятую симфонию оценили…всего в 400 руб. (!). В тарифной сетке по симфонии вообще такой унизительной цены для композитора и нет. Вокальную сюиту (камерное сочинение) композитора Назаровой - Метнер оценили в полторы тысячи, а мне, за симфоническое произведение, да ещё такого высокого ранга – вышеупомянутую сумму. Назарова – Метнер, когда я ей рассказал об этом, была искренне удивлена. Однако всё же, скрепя сердце, я подписал договор на эту сумму, в очередной раз, решив, что всё-таки сам факт закупки важнее столь мизерных, позорных денег.

А в 1996 году на Северном Кавказе, опять же в Кисловодске, блестяще прозвучал мой многострадальный скрипичный Концерт, партитура которого была отвергнута в 1991. И я решил представить запись на очередную закупочную комиссию, предварительно согласовав этот вопрос с Галаховым.

Однако непосредственно перед заседанием Комиссии мне позвонила редактор Коллегии, Эльмира Камильевна, и предложила, вместо Концерта, срочно принести какое-либо другое сочинение, уверив меня, что оно обязательно будет приобретено. Я тут же ей привёз мои хоры, о Христе, на стихи поэтов русского зарубежья. И я решил на следующий раз пойти на хитрость, раз с Концертом меня опять постигла неудача, так как решение не брать у меня скрипичный Концерт, когда я представил партитуру лишь в рукописном виде, обратной силы не имело. Однако ведь уже существовала запись. Но это положение не меняло. Тогда я заменил обложку 1-го скрипичного концерта на 2-й скрипичный концерт, так как музыки они всё равно не знали, так как его не слышали. Но и в следующий раз мне было отказано в представлении Концерта на комиссию. И, таким образом, одно из моих лучших сочинений, так приобретено и не было. Конечно, это был прецедент, так как по уставу творческой организации всё то, что прозвучало в концерте, должно было быть автоматически приобретено. Но этого не произошло и по сей день (!).

Однако с 1999 года у меня вообще перестали покупать мою музыку.

Началось это со 2-го струнного квартета, прозвучавшего в одном из концертов камерной музыки международного фестиваля современной музыки «Московская осень». Я спросил тогда Галахова, как председателя закупочной комиссии, почему моё сочинение не приобрели. На что он мне зло ответил:

-Теперь капитализм! И вспомоществование окончилось.

Вот, оказывается, откуда ноги росли. Ведь я уже писал о том, что он, как председатель, имел право решающего голоса при голосовании по поводу приобретения сочинений Министерством культуры. К тому же – и председатель СКМ, то есть главное действующее лицо. Так что инициатива моего сочинения не приобретать, всецело принадлежала ему. Я это чувствовал нутром, и преодолевая боязнь его спросить, всё-таки спросил.

Та же судьба постигла и Трио для фагота, ксилофона и деревянной коробочки. Хотя Ефрем Подгайц (член Правления СК и член закупочной комиссии) поздравил меня после концерта с исполнением. И тот же результат - в последующем году, где «жертвой» стала Камерная композиция для трубы, арфы, вибрафона и контрабаса, также прозвучавшая в рамках фестиваля «Московская осень». Затем всё повторилось вновь и с вокальным циклом «Эпитафии» на стихи Якова Козловского. Симптоматично, что представляемые мною записи исполненных в концертах произведений, даже не прослушивались, что противоречило практике приёма и обсуждения сочинений, предлагаемых для приобретения. А, главное, что после очередной комиссии, я попадал в «чёрный» список сочинений, не принятых к закупке, и я, таким образом, лишался права на повторное представление этого сочинения на следующую закупочную комиссию. Таким вот образом на протяжении 4-х лет «пали» четыре моих крупных сочинения, которые, естественно, писались не один день. Четыре года подряд, с 1999 по 2002 годы. А чтобы не повторялись ситуации, противоречащие Уставу творческой организации, когда прозвучавшее в концерте сочинение автоматически подлежало закупке, меня и вовсе перестали включать в концерты фестиваля, единственной возможности для пишущего композитора услышать своё сочинение, то есть прозвучать. А программы камерных концертов формировал Голубев, естественно член Правления, и первый заместитель председателя СК Галахова, который, с подачи Галахова, мои сочинения в программы концертов больше не включал, хотя я представлял всегда по два сочинения различных жанров для выбора… Голубев, к тому же, просто издевательски относился ко мне, проявляя бестактность по отношению ко мне и моей музыке, и всячески оттягивая решение вопроса о включении меня в концерт, прекрасно сознавая, что результат всецело зависит от него.

На этом моя активная творческая жизнь в Союзе композиторов Москвы закончилась, так как дальнейшая «борьба» была элементарно лишена целесообразности. Вот эти двое и решили мою дальнейшую судьбу, полагая, что этим они вынудят меня вернуться в Молдавию, с которой меня не связывало ничего, и никаких корней у меня там и подавно не было. Они открыто в лицо мне это говорили.

Четыре года подряд проваливать «сизифов» труд! При этом удивляет жестокость членов закупочной комиссии (но туда также входил тот же Голубев, и другие члены Правления творческой организации). Они же знали цену творческому труду, и ни у кого из шести членов комиссии не возникало ни капли сочувствия в понимании того, что на каждое сочинение затрачен был огромный труд их коллеги. И как же можно было так наплевательски относиться к композитору, совершенно не жалея его, и не замечая его усилий. Просто поразительно! А потому, что «ход» всему давал Галахов.

Дальнейшее сопротивление с моей стороны было просто бессмысленно. То, что происходило, было явным глумлением надо мной. Конечно, я написал письмо на Секретариат СК России, однако ответа никакого не получил. И, с молчаливого согласия Казенина, который не захотел вмешаться в ситуацию, возникшую по вине одного из его заместителей, секретарей СК России, всё осталось не разрешённым. Я перестал приходить в Союз, и больше никаких концертов не посещал, хотя как член Союза, взносы я исправно плачу ежегодно и по сей день.

В одном из писем по электронной почте, мой земляк, уроженец Днепропетровска, живущий ныне в Балтиморе (США), Вадим Лившиц пишет о том, какая у меня замечательная биография. И что с того, что он – доктор наук, и ещё работает помимо пенсии. И что у него - прекрасный дом, жена и дети, и даже внуки уже есть. Но всё это, по его мнению, так скучно и обыденно («жена и дети»). А я, столько создал и в области литературы (у меня же есть свой сайт в Интернете), и, он уверен, хотя и не слышал, что и в области сочинения музыки я много чего успел. И я ему ответил, что мой жизненный и творческий путь был постоянно усеян терниями и кровоподтёками. И если бы знал я, клятвенно отказываясь в молодые годы от всех жизненных благ во имя творчества, что так конфликтно сложится моя жизнь, наверняка я этот путь, если б была возможность начать жить сначала, никогда не выбрал бы. А итог таков: разбитость, неудовлетворённость и ненужность никому на свете.

Вот бы спросить его, Галахова, во имя чего, за что, и почему, он поломал мне жизнь. Я полагаю потому, что сам то, как творец, он ничего не мог. И потому мстил мне, за мою активность. Чиновничья судьба спасла его…

Да, кстати, всё-таки накопленным мною гонорарам, было суждено пропасть в 1991 году также из – за жизненных обстоятельств, гибели СССР, вследствие ельцинского термидора.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения