Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Юрий Гринштейн – учёный и композитор.

Мы жили на одной улице в Днепропетровске, на улице Комсомольской, и учились в одной школе, школе №2, на ул. Кооперативной. Юра жил посередине квартала, в дореволюционном, каменном, двухэтажном доме, я же – на углу улиц Комсомольской и Серова, в доме Андриевского (домовладельца до революции). Это был большой, 6-ти этажный, доходный дом со шпилем.

Юра, идя в школу, всегда проходил мимо моих окон. Но в наши отроческие годы мы как-то мало общались. К тому же был он на два года старше меня. Когда учился он в 10 –м классе, я был в девятом. Но после окончания школы пути наши разошлись. Я – ученик местного музыкального училища, а Юра – студент Днепропетровского химико- технологического института имени Дзержинского. Затем я поступил в консерваторию, а Юра – в аспирантуру, в Москве. Впервые, в 1966 году поехал я на семинар молодых композиторов в Дом творчества «Иваново». Но я не знал тогда, что Юра уже живёт в Москве. А, будучи в Москве проездом, зашёл я на центральный телеграф, чтобы звонить родителям в Днепропетровск, и заказал междугородний разговор. (В те времена автоматической междугородней связи ещё не было). Когда объявили номер моего заказа, я тут же бросился к переговорной кабине. И вдруг, внезапно, столкнулся с Юрой, который тоже заказывал разговор, но, видимо, ошибся номером заказа. Хотя уже не помню, кто из нас действительно ошибся, но мы необыкновенно обрадовались встрече друг с другом. Ну, ведь не просто земляки, а выросли то на одной улице.

Конечно мы обменялись и адресами и телефонами. И с этого момента началась наша подлинная и неразрывная дружба, вплоть до внезапной, безвременной кончины Юры в ночь на 26 января 2004 года. Мы переписывались с ним всегда, традиционно обменивались поздравлениями к каждому празднику, как было принято всегда, в советской время. А праздники, до ельцинского термидора, всегда были значительными вехами (датами) в нашей жизни. 7 ноября и 1-е мая, не говоря о днях рождения или Новом годе. Приезжая в Москву, в командировку, я обязательно встречался с Юрой, притом не раз я останавливался у него. А Юра знал о моём стремлении переселиться в Москву, и всячески поддерживал его. Он даже ездил в Банный переулок, по моей просьбе, где размещалось тогда местное, московское междугороднее Бюро обмена, чтобы поискать для меня приемлемый, или возможный вариант обмена квартиры на Москву. Однажды я приехал к Юре летом, когда он, с женой Таней, уезжали в отпуск, и прожил у него, в его отсутствие, почти целый месяц. Он неизменно принимал участие во всех моих делах, и посещал концерты, где я звучал как композитор. Да и вообще, он слушал всё, что привозил я. Однако Юра и сам уже много сочинял, имея в своём образовательном «анамнезе» всего лишь музыкальную школу, которую он окончил в Днепропетровске по классу скрипки. И он самостоятельно изучал гармонию и контрапункт, и, таким образом, он - автор 3-х симфоний, одну из которых слушал, живший тогда маститый композитор Николай Иванович Пейко.

Работал Юра заведующим отделом в НИИ стекла, и вместе с академиком Бреховских он издал книгу. Но это не мешало ему, одновременно, и в самом значимом смысле этого слова, быть композитором, играть в группе альтов в единственном, и уникальном в мире, полу- профессиональном симфоническом оркестре Дома учёных.

Роль Юры в моей жизни трудно переоценить. Друзей же никогда не бывает много, а он был для меня единственным, и, притом, действительно другом. Он знал моих родных и брата, а после их кончины морально поддерживал меня. Он был не просто советчиком, а человеком, который приходил на помощь в трудные минуты.

Он и его жена были увлечены занятиями искусством. И деятельность их на этой ниве была весьма разнообразной, и даже поразительной. Ведь Юра – ещё и участник театра одного актёра, да и вообще организатор театральных представлений и капустников. Писал не только музыку для них, но и сценарии. Словом вёл полную, и деятельную, насыщенную жизнь.

В Москве территориально мы жили далеко друг от друга, фактически в разных концах (я – в Коровино, а Юра – в Новых Черёмушках). По этой то причине мы виделись весьма не часто. Но что касается звонков по телефону, и, разумеется, советов, то связь была, бесспорно, постоянной. Ирония судьбы, наверно это не то слово. Прошлой осенью меня одолевала мысль, что околею, и знать об этом то никто не будет. Моё воображение рисовало, что так как одинокий я, то моё тело никем не будет востребовано, а потому меня заберут в исследовательскую лабораторию, и там изрежут на куски. (В этой, мизантропической стране такая вероятность есть). Ведь во все времена совесть на этой земле – понятие скорее эмпирическое. Словом стал я серьёзно беспокоиться, что некому будет меня похоронить.

«Запиши, на всякий случай, и мой телефон, среди подобных телефонов» - успокоительно сказал мне Юра. Это было буквально за несколько дней до его отъезда в Днепропетровск, на юбилей его матери, которой исполнилось 85. Поездка оказалась роковой. Он возвратился в Москву в добром здравии, и очень хорошем настроении. А в ночь на 26 января случился у него не то инсульт, не то диабетическая кома (подробностей я не знаю), и Юры, моей единственной опоры в этой жизни, не стало. Вот так трагично и незаметно подкралась к Юре смерть. Я позвонил ему 26-го вечером, в надежде услышать его голос, но трубку взяла Таня. Она сказала, ну как бы между прочим, и, словно, как перед тарелкой супа, что Юра умер. Я полагаю, что она просто была в шоке. И я уронил трубку от в одночасье потрясшей меня вести. Я даже не поверил. Мне показалось, что я чего-то недопонял, или ослышался. Я даже думал, ждал, вот-вот он мне перезвонит. Такая мысль меня иногда не оставляет до сих пор. Ведь жизнь моя в Москве, когда нет Юры, казалась мне немыслимой. Однако Юра уже никак не мог мне позвонить, и это было горькой правдой. На следующее утро я встал, почти как отрешённый от жизни.

«-К чему всё это?» - вопрошал я сам себя вслух, смотря отсутствующим взглядом на пианино, книги, разбросанные вокруг, на мой рабочий стол. Зачем же жить, трудиться, да и стремиться ещё к чему-нибудь, когда такой нелепый, внезапный, жизненный исход. Да, мы не вечны, да и кто вечен? Однако смерть редко бывает ожидаемой, она всегда – врасплох. Всё это я подразумевал. И началась депрессия, хотя я продолжал как-то не верить в то, что произошло, но позвонить к нему домой, ещё раз, не решался.

Недели через три, его жена, вновь так же бесстрастно, как и в первый раз, мне подтвердила факт его смерти, не помня, что я звонил ей утром, 26 января.

Похоронили Юру на Ваганьковском, рядом с бабушкой его жены. На похоронах я не был, да и не смог бы быть. Мне, одинокому и депрессивному, это бы просто было не под силу. Да Юра, несомненно, простил бы меня, зная мои физические и психические возможности, мой дух. Конечно, был повержен. Как следствие - кардиореанимация в мою «любимую» РКБ- 2 (теперь – национальный госпиталь для ветеранов всех войн имени Жукова). Очередной инфаркт, к счастью, не подтвердился. Конечно, ещё не аннулированная 2-я кардиология подкрепила меня, на тот период, но настроение оставалось подавленным. Никак не думал я, и не гадал, что вот возможен такой жизненный расклад. Ведь Юра оптимистом был, живым и энергичным человеком. Его мне не хватает до сих пор.

Его мать, с момента похорон, пробыла до 40 –дневной годовщины его смерти, потом уехала домой. Это – трагедия, когда родители, при жизни, теряют своих детей, когда их дети умирают прежде них. Но такова жизнь, с неё нигде не не спросишь. Но остаются внуки, слава Богу.

Мне больше нечего сказать обо всём этом. Я приведу слова Ромена Роллана, из его бессмертного романа «Жан Кристоф»:

«Друг придаёт жизни ценность».

А разве это не так? Разве моя реакция на его смерть не подтверждение этому? Да был он был больше, чем просто друг, да был он ближе, чем просто родственник.

И вот ещё, из Ромена Роллана:

«Убожество мира в том, что у человека почти никогда нет товарища. Друг уходит - и жизнь пуста» (там же).

И это полностью применимо ко мне, в связи с уходом из жизни Гринштейна, Юрия Леоновича.

В течение прошедшего года пытался я звонить к нему домой, поговорить с его женой, Таней. И каждый раз я с замиранием сердца ждал ответа. Но не дождался. По воле судьбы, и именно в годовщину смерти Юры, того же 25. 01, узнал я, что Таня умерла 6 месяцев тому назад, пережив Юру лишь на полгода. И вновь, как и в те дни, у меня было ужасное состояние. И говорить то теперь не с кем. Я позвонил знакомому, рабочему, 30-тилетнему Павлу Гладышеву.

«-Виталий Миронович! Бросьте унывать, вам надо жить. У вас нет иного выбора».

Эти, последние слова, словно отрезвили меня. Надо жить, сколько отпущено, иного не дано. Смерть – удел вечности.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения