Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

ЮБК

Последний раз я побывал на ЮБК в 1981 году, через год после смерти моего отца. Я отдыхал в музфондовском корпусе Союза композиторов СССР, который находился на территории санатория имени Пальмиро Тольятти (почтовое отделение «Курпаты»), где когда-то лечился и умер видный деятель международного рабочего движения Пальмиро Тольятти. Санаторий был расположен на нижне-мисхорской дороге в полукилометре от знаменитого «Ласточкиного гнезда». 4-хэтажный корпус с номерами «люкс» был построен на месте прежнего, двухэтажного, совместно с Харьковским турбинным заводом. Строился на средства Музфонда СССР, а техника – со стороны харьковского завода. Благодаря такому долевому участию и харьковчане имели право на курортные путёвки. Стоял июль, самый жаркий месяц в Крыму. Бессемейными в корпусе были, кроме меня, лишь литовский композитор Антанас Рекашюс, да 80-тилетний Александр Арутюнян из Армении. «Люксы» Арутюняна и Рекашюса смотрели на море, мой – в сторону крымских гор. Жара стояла нестерпимая, столь характерная для июля в Крыму. Мы с Рекашюсом были на море с 6 до 8 утра. Затем мы уходили, каждый к себе, чтобы работать, то есть сочинять музыку. Перед самым обедом мы заходили на территорию «Золотого пляжа» (к которому примыкал санаторий) вновь, чтоб посмотреть на дымящихся от крымского зноя отдыхающих, часами лежавших и загоравших на разогревшихся пляжных камнях, то есть крупнозернистой раскалённой гальке. Иронизируя и посмеиваясь по этому поводу, мы возвращались в наш корпус к обеду, не мучимые зноем. Но приходили в очередной раз на пляж лишь к 5 дня, то есть когда жара уже спадала.

Как я уже упоминал, наш корпус находился недалеко от «Ласточкиного гнезда». В те годы оно ещё не было восстановлено, и имело тот же разрушенный вид, что и после землетрясения 1922 года. Скала тогда, на вершине которой находился замок, дала трещину, вследствие чего обветшало и само здание. А сооружено оно было в 1912 году, и подарено когда-то царём Николаем 2-м балерине Матильде Кшесинской. Я шёл туда дорогой через турбазу «Кичкинэ» (Киевского военного округа), и санаторий «Парус», принимавший тогда туристов из капиталистических стран. А далее я направлялся к бухте, где у подножия скалы (на гребне которой находилось «Ласточкино гнездо») был расположен санаторий Министерства обороны СССР. Конечно, в бухту я не спускался. Какая то неведомая, зачарованная и фантастическая сила тащила меня вверх. Меня волновала какая-то таинственность, связанная уже с далёким прошлым этого места, одним из ярких достопримечательностей на ЮБК. Я быстро взбирался вверх по крутым, давно заросшим тропкам, перелезал через ржавую колючую проволоку, то есть ограждения этого аварийного места. Ходил туда – сюда, то есть вперёд и назад по выложенному из мелких каменных плиточек парапету перед дворцом, где когда-то кипела жизнь, то есть сновали люди и торговали киоски. Порталы и балкончики едва висели. Казалось, что они вот-вот сорвутся в море, эти, столь зримые и явственные следы разрушения. Большая зала была без дверей и с давно выбитыми окнами. Какая то фатальность сквозила во всём. Теперь на этом месте, то есть в «Ласточкином гнезде» - роскошный и дорогой ресторан, где на 2-м этаже - кухня. Ну а в бытность мою большая зала была, как водится, загажена. Проникнуть же на 2-й этаж было просто невозможно, из-за отсутствовавших, то есть разрушенных лестниц. Вот это запустение и отдалённость времени (от начала уже прошлого века), будило моё воображение, буквально завораживало меня, и я довольно часто, частенько, забирался туда. Внизу, когда смотрел я с головокружительной высоты (высоты птичьего полёта) вниз, то на меня глядело необозримое пространство моря. Я видел теплоход, и слышал голос экскурсовода на борту, вещавшего через громкоговоритель о прошлом и легендах «Ласточкиного гнезда». Но восстановлено всё было значительно позднее.

А «своего» участка пляжа, то есть отгороженного, у композиторов не было. Зато был редкий для южного побережья мягкий спуск к морю по асфальтированному шоссе, к территории «Золотого пляжа», уже относившегося к акватории Большой Ялты. Правее этой, общей для всех отдыхающих территории, была небольшая загородка, отделявшая узкую полоску пляжа от общего, между морем и скалами, с тыльной стороны скал. Это был пляж санатория «Горный», построенного для космонавтов, и там существовал, естественно, пропускной режим. Сам санаторий располагался вверху, в горах, и отдыхавших к морю доставлял фуникулёр. Конечно, пляж у космонавтов был прекрасно оборудован, и мы с Рекашюсом сделали попытку проникнуть туда, но нас попросту не впустили. Тогда решили мы пойти за разрешением к администрации санатория. Нас принял совсем молоденький и белобрысый заместитель главного врача. В ответ на нашу просьбу, он, ничуть не смутившись, сказал, что разрешить он нам не может по той причине, что космонавты – народ засекреченный, а композиторы, по его мнению, часто бывают заграницей, и могут, выведав у космонавтов наши секреты, кому-то их передать. Вот где болван! Мы выслушали бред этого ископаемого патриота, и разочарованные, лишь покачав головой, ушли. По сути он обвинил нас, так сказать «авансом», в попытке шпионажа. Ну, надо же было придумать такое, в оправдание отказа нам.

Но время для нас с Рекашюсом было весёлое, мы безобразничали как могли. Я, как всегда на отдыхе,

влюбился, но цели не достиг. На нижнем этаже нашего корпуса отдыхала 27 – летняя, довольно симпатичная, но легкомысленная москвичка. Была она замужней, и, неведомо, какими путями попала на отдых в Крым, в музфондовский корпус. И я пытался наладить связи с ней. Однажды с Рекашюсом мы наведались в её номер. Сидели в лоджии её комнаты, на 1-м этаже. Но старый лис Рекашюс не «дремал», а всё точно рассчитал, что ему было нужно. Он подпоил меня, ну и, конечно, и её, литовской водкой. При этом она притворно оказывала мне преимущественные знаки внимания, которые я принял, не без влияния алкоголя, за чистую монету, то есть на свой счёт. Ведь я так жаждал этого. Не менее, по-женски, опытная, чем Рекашюс, она тем самым хотела добиться внимания к себе со стороны него. Он же – прибалт, и этим всё было сказано. Все женщины им отдавали предпочтение, благодаря весьма распространённому в те времена мифу, о их, якобы, «западности». Обоим это удалось, ибо цели относительно друг друга у них были едиными. Рекашюс почти насильно препроводил меня в мой «люкс». Её же, также изрядно выпившую, если не пьяную совсем, после меня забрал к себе. Когда же я остался наедине с собой, меня, естественно так увлечённого ею, поразила мысль, вогнавшая ну просто меня в дрожь (да, меня охватил ужас), что он, Рекашюс, её уведёт. Так оно и случилось. Я не спал всю ночь, и рано утром, когда едва забрезжило, решил проверить свою догадку. Обычно мы с Рекашюсом вставали в 5 утра, чтобы к 6 пойти на море. Я заходил за ним, так как жил этажом выше. Зайдя взволнованный, взьерошенный, не выспавшийся к нему, и мучимый невероятной ревностью, я тут же задал ему провокационный вопрос, сказав при этом, что она не так давно была у меня.

«-Как?» - изумлённо воскликнул он, « - она же, только что, ушла от меня». Пришлось мне (в который раз) съесть кислый виноград неразделённой любви. Затем она ещё раз приходила к нему. Она, наверняка, считала, что этим приключением весьма «плодотворно» провела время на курорте, как было принято считать у женщин, состоящих в браке, и отдыхавших без мужей. Мне же пришлось простить Рекашюсу его умение и хитрость, хотя он не страдал и не «вздыхал» по ней, как я. Легко и просто он утащил её, такую для меня желанную, от меня. Ведь ею он не дорожил, а потому всё у него и получилось…

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения