Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Продолжение жизни.

В Кисловодскую кардиологическую Клинику имени Ленина я попал не случайно. Через 8 месяцев после операции на сердце, реабилитационный центр НЦХ в Москве направил меня туда на долечивание. И 26 декабря 1992 года, в самые короткие и тёмные дни, то есть в дни зимнего солнцестояния, я и приехал в Кисловодск. Было уже поздно, то есть 11 часов вечера. Мне говорили, что не надо брать с собой тёплых вещей, а только ветровку. Однако, Кисловодск встретил меня отнюдь не теплом, а настоящей зимой, и поразил чистотой и белоснежностью снега (ну настоящее белое одеяло). Город буквально утопал в снегу. По этой то причине было чрезвычайно светло, и я легко добрался до Клиники, несмотря на приезд в поздний час.

Вообще я полагал, что увижу красивые постройки санаторного типа, а увидел угрюмое, массивное, старинное здание, с мрачными, лишёнными окон длинными больничными коридорами, в которых едва мерцал электрический свет. Клиника оказалась полустационаром научно – лечебного типа. Настроение у меня было настолько подавленное, что тут же возникла мысль наутро уехать назад, в Москву, иначе я не справлюсь с резко нахлынувшим на меня упадком духа., не выдержу, и всё тут. Ведь само понятие Кисловодск, прежде поражало моё воображение, ещё задолго до приезда. Какое счастье, что был одет в демисезонное пальто, ибо было до 6 градусов мороза.

Приняла меня дежурный врач, М.Г. Сулейменова, лачка по происхождению, родом из дагестанского аула, закончившая Краснодарский мединститут, и, спустя несколько лет, буквально сбежавшая в Москву, оставив в Кисловодске всё. На то были семейные и прочие причины. Но приняла она меня в ту бытность очень хорошо, и напоила чаем. Для Майечки было так ново и очень необычно, что прибыл к ним живой композитор, что вряд ли, когда-нибудь, вообще могло случиться. Я ей сказал, что ни в какую палату я не пойду, так как ужасно разочарован увиденным, и, видимо, уеду. Она до чрезвычайности прониклась пониманием моего угнетённого состояния и предложила остаться ночевать в её кабинете, где был диван со свежей постелью. Мало того, она сказала, что я могу вообще остаться в этом кабинете, так как есть отдельно кабинет дежурного врача, где она будет проводить дневной приём больных. Я полагаю, что это было очень смело, с её стороны (она же – не главврач), но авторитет и престиж профессии композитора, в начале 90-х, да ещё из Москвы, был высок, и для неё ещё, как равно и для других, превыше всего. К тому же, в это время, она замещала главврача, ввиду его отсутствия в Клинике.

Моего старшего брата, Михаила Мироновича Лоринова, часто вызывали в Кисловодск (вернее приглашали) для проектирования городских теплосетей. Он был главным специалистом теплотехнического отдела (сектора) Днепропетровского Укргипромеза, то есть Украинского института по проектированию металлургических заводов. Начальник местных теплосетей Кисловодск – курорта, А.М. Шаржукова, была фигурой в местной инфраструктуре. А что такое тепло в зимнее время, и подача горячей воды для санаториев, можно себе только представить. Она имела неограниченную власть над главврачами всех санаториев, да и над городом вообще. Брат рекомендовал мне немедленно обращаться к ней, от его имени, в случае каких либо трудностей. Естественно, что я пошёл к ней познакомиться. Она звонила в Клинику к главвврачу, и он, через неделю, перевёл меня в 2-хместный номер 6-го корпуса (бывшей дворянской усадьбы), где я находился один. Теперь этот корпус ремонтируется, и будет иметь статус коммерческого, так как все номера – с удобствами. Мне приходилось в январе огткрывать окно настежь, настолько было жарко в этой комнатёнке, из-за непомерно больших размеров радиатора, который находился прямо у моего изголовья. Однако я был счастлив свободой и самостоятельностью, возможностью работать, то есть, кроме лечения, ещё и что-то делать для себя.

А незадолго до отьезда в Кисловодск, встречался пару раз в Москве я с очень миловидной и привлекательной молоденькой медсестрой из «волынской» больницы (ЛДО номер 1). Больница – на территории самой ближней дачи Сталина, в Матвеевской. Я успел там полежать в ссентябре-октябре 1992, после сердечного приступа, который настиг меня в кафе, у станции метро «Смоленская», в необыкновенно душный августовский день конца месяца. Это явилось следствием того, что я решил пройти пешком Садовое кольцо, дабы проверить эффективность моей операции на сердце. Не говоря уже о преждевременности такого шага (ведь не прошло и 8 месяцев после операции). И это, рискованное предприятие, я предпринял в один из самых жарких дней конца лета. Естественно, что спровоцировал серьёзное ухудшение моего пост операционного состояния. А 18-тилетнюю красотку, медсестричку, звали Леной. Была она до чрезвычайности скромной, во всяком случае по отношению ко мне, да и по своему внешнему виду. Но скромность поведения, вероятнее всего, была связана с тем, что в «волынскую» больницу (ныне думскую), просто, кого-то, не госпитализировали, а только именитых больных, и, главным образом (как было прежде), партийную номенклатуру. И, в её представлении, я тоже был, если не крупным чиновником, то всё равно заметной фигурой. Эта больница (до ельцинского термидора) предназначалась для первых секретарей крайкомов и обкомов СССР. Но я туда попал в период естественного раздрая во всем, который лишь только начинал набирать свои обороты в стране, попавшей в беду. Несмотря на мой пятидесятичетырехлетний возраст, Леночке, на тот период, было без меня скучно. Сердечко её было свободно, но она часто грустила по тому поводу, что ею, до меня, ещё никто не увлекался. И она вполне искренно недоумевала, зачем же мне бросать ее, и ехать на курорт, да ещё зимой, не летом. И все же, не без внутренних колебаний, я поехал, и там, конечно, немножечко скучал по «молодухе». Я, как всегда, бездумно увлекался. Но как же могло быть иначе, когда она была так хороша собой. Однажды, когда позвонил ей из Кисловодска в Москву, по телефону-автомату, набрав номер ее домашнего телефона, случайно вклинился в её московский разговор. Подруга приглашала ее на встречу Нового года в какую-то компанию, и на что-то намекала. При том услышал я (а как можно было мне не слушать!?) разговор, касающийся Леночки, неясных и волнующих меня интимных подробностей ее молодой жизни. И, наконец, подруга ее спросила, имея в виду меня:

-«А как поживает твой старпёр?».

-«Он уехал в Кисловодск, отдыхать и работать» – скромно, стеснительно и робко, отвечала Леночка. После всего услышанного я уже стал мучаться и ревновать, и приготовил для нее большое, большущее письмо, которое, после некоторых раздумий и колебаний, так и не отправил. Предчувствие мне подсказало, что после моего отъезда, нашим «взаимоотношениям» буде положен конец.

В канун Нового, 1993 года, отдыхающие Клиники собирали деньги для встречи Нового года «вскладчину». Однако мне вовсе не хотелось общаться и пить с незнакомыми мне людьми, тем более, что в голове вертелась Леночка. В душе я сокрушался, что встреча Нового года порознь с ней будет для меня роковой. И я лёг спать ранее новогодних курантов, впервые нигде не встречая новогодний праздник, мысленно и вслух пожелав счастья и здоровья в Новом году моему брату и его семье, а также Леночке. Проснулся я от яркого солнца, буквально бившего в окно, и был в прекрасном настроении, отдохнувший и т.д. Пошел в столовую на завтрак, но там почти никого не было. Все спали после ночного веселья. Оказывается, на собранные деньги, отдыхающие накупили много выпивки, а фруктов и закуски, почти не было. В иноге к вечеру первого числа у всех болела голова, и все плохо себя чувствовали, так как весьма перебрали по части спиртного. Подумал я, ну настоящие же они дураки. И впрямь ведь это было так. Я же спокойно ел праздничную столовскую еду по случаю Нового года, и много гулял. Все остальные отдыхавшие, за небольшим исключением, день 1 января ну, просто «провалили».

3.01, нового 1993 года, погода резко изменилась, то есть испортилась. Было хмуро, и до 10 мороза. Дул резкий ветер, но я пошёл на «Красное солнышко», и сделал попытку залезть на Олимпийский комплекс. Тогда такой хорошей дороги как сейчас, там не было. Ступеньки были вырублены в скале. И я, по пояс, стоял в снегу, на участке длительного подьёма от «Красного солнышка» вверх, держась за отвесную стену нависшей скалы, и опасаясь, чтоб сильный, резкий и порывистый ветер меня не «сдул», мягко говоря, в противоположную сторону, где был огромный обрыв. Когда добрался до ступенек, то постоянно сьезжал вниз, пытаясь ползком взбираться, так как они обледенели. Кругом же – ни души, и только я один – на верхотуре. «Побойся Бога» – подумал я, и принял решение оставить свою рискованную затею, и пустился в обратный путь. Переусердствовал в тот день, и на моей электрокардиограмме была зарегистрирована отрицательная динамика. Я был предупреждён об этом, но, подождав хорошего и солнечного дня, я всё-таки достиг поставленной накануне цели.

Солнечные дни января перемежались с пасмурными, и откровенно холодными. Порою злился оттого, что мёрз, в своём демисезонном, что не ожидал зимы воообще в этих краях. Но меня так настроили.

В сумеречные дни смотрел на небо, и, с надеждой наблюдал за солнцем, которое изредка прорывалось через завесу туч. Тогда и в голове возник мотив, ставший затем лейттемой моей 5 симфонии (солнце пытается пробиться сквозь марево облаков).

Моё первое пребывание в зимнем Кисловодске оказалось плодотворным. Мною была задумана 5 симфония, получившая название «кисловодской», в основу которой легли сильнейшие впечатления от панорамы города-курорта зимой. Уже в следующем году симфония была включена в концертный план осенне-зимнего сезона 1993-1994 симфонического оркестра на КМВ, то есть Кисловодской филармонии, премьера которой и состоялась дважды в незабываемо памятные для меня дни 8 и 9 апреля 1994 года в Ессентуках и Кисловодске.

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения