Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Мудрые мысли

Каждый индивидуум - это клубок противоречий, тем более личность одарённая (Т. Драйзер).

Сильнее всех – владеющий собою (Сенека).

Другим прощай многое, себе ничего (Публий Сир).

Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий (Бетховен).

В том и состоит пагубность дурного поступка, что он таит в себе зародыш новых мерзостей (Шиллер).

Счастлив тот, кто быть самим собою может (Ф. Гагедорн).

Будь одинаково равнодушным и к порицанию, и к похвале (Пифагор).

Час разговора лучше пятидесяти писем (М. Севинье).

Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения (А. Сент – Экзюпери).

Порядочный человек с течением времени почти всегда становится нечувствительным к похвале и почестям.

(Дж. Леопарди).

Нет злейшего страдания, чем ничего не делать (Герцен).

Праздность – мать скуки (Стендаль).

Отдых – это перемена занятий (Павлов).

Ложь возникает там, где проявляется принуждение.

(К. Федин).

В болтливости скрывается ложь, а ложь, как известно, мать всех пороков (Салтыков-Щедрин).

Я признаю движение самым эффективным средством борьбы со старостью (В. Гориневский).

Гимнастика удлиняет молодость человека (Д. Локк).

Когда человек обнаруживает, что он постарел? Когда перестаёт жить надеждами и живёт лишь воспоминаниями (Ф. Зандерс).

Кто в старости может обходиться без любви, тот не любил и в юности, ибо для любви годы не помеха (Жан Поль).

Ничего так не следует остерегаться в старости, как лени и безделья (Цицерон).

В старости надо больше делать, чем в молодости (И. Гёте).

Труд и творчество заменяют приход дряхлости и увядания (С. Коненков).

Страх смерти заставляет нас любить труд, в котором вся жизнь (Жюль Ренар).

Не полагайтесь на уважение и доверие человека, который, входя во все ваши интересы, не говорит вам о своих

(Л. Вовенарг).

Друг всем – ничей друг (Аристотель).

Кто не знал любви, тот всё равно, что не жил (Мольер).

Тот, кто никогда не искал ни дружбы, ни любви, в тысячу раз беднее того, кто их утратил (Жан Поль).

Не человек тот, кто не влюбляется (Кабус).

Любовь к женщине всегда плодотворна для мужчин, какова бы она ни была, даже если она даёт только страдания, и в них всегда есть много ценного (М. Горький).

Я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито, не в чувствах, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается, и переживает всё.

(О. Бальзак).

Брак приносит много огорчений, однако безбрачие не даёт никаких радостей (С. Джонсон).

Женись, несмотря ни на что. Если попадётся хорошая жена, будешь исключением, а если плохая – станешь философом (Сократ).

Старайся не влюбляться под старость (Кабус).

Жизнь человека – вот его характер (Гёте).

Помни, что чем труднее и тяжелее обстоятельства, тем необходимее твёрдость, деятельность и решимость, и тем вреднее апатия (Л. Н. Толстой).

1.Чем больше заполняется наша душа, тем вместительней она становится.

2.Тому, кто не постиг науки добра, всякая иная наука приносит лишь вред.

(Монтень, Опыты, кн.1, гл. ХХУ)

1.Труд притупляет боль (лат.)

2.Кто медлит упорядочить свою жизнь, подобен тому простаку, который дожидается у реки, когда она пронесёт все свои воды;

(Монтень, Опыты, Кн.1, гл. ХХУ1).

Надо, чтобы он видел в своей науке не похвальбу своей осведомлённости, но закон своей жизни, и чтобы он умел подчиняться себе самому и повиноваться своим решениям (лат.)

(Монтень, там же).

1.Половина нашей жизни уходит на разговоры.

2.Когда суть дела обдумана заранее, слова приходят сами собой.

(Монтень, там же).

Любовь есть стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой.

(Монтень, кн.1, гл. ХХУ111).

И мудрого могут назвать безумцем, справедливого – несправедливым, если их стремление к добродетели превосходит всякую меру (лат.)

(Монтень, кн.1.гл. ХХХ).

1.Хорошие люди редки; едва ли наберётся их столько же, сколько насчитывается ворот в Фивах или устьев у плодоносного Нила (лат.).

2…ведь если что-нибудь тяготит душу, она уже полностью отдаётся этому.

3.Кто, покинув Отчизну, сможет убежать от себя?

4.Когда ты в одиночестве, будь сам себе толпой (лат.)

5.Кто бы не согласился с превеликой охотой отдать своё здоровье, покой, или самую жизнь в обмен на известность и славу – самые бесполезные, ненужные и фальшивые из всех монет, находящихся у нас в обращении?

6.Самая великая вещь на свете – это владеть собой.

(Монтень, Опыты, кн.1 гл. ХХХ1Х).

Одиночество рождает неуверенность в себе и повышенную боязнь холода (Лоринов).

1.Сократ говорил…старикам отстраняться от всяких дел… и жить по своему усмотрению без каких-либо определённых обязанностей.

2.Когда я в бедности, я довольствуюсь своим небольшим доходом, сохраняя твёрдость духа и в скудности (лат.)

3…неустанно обращаюсь к богу с главнейшей моей просьбой, а именно, чтобы он даровал мне способность довольствоваться самим собою и благами, порождаемыми мной самим.

4…»воспользовавшись своим полным и окончательным уединением, целиком отдаться наукам, чтобы оставить после себя крупицу такого, что принадлежало бы только тебе» (Плиний Младший).

(Монтень, Опыты, кн.1)

1.Разве твоё знание не имеет цены, если кто-то другой не знает, что ты это знаешь? (лат.)

2…их плотские вожделения, будучи подавляемы, успокаиваются и замирают, ибо они поддерживаются в нас исключительно тем, что мы беспрепятственно удовлетворяем их.

3.Будем наслаждаться. Нынешний день – наш, а позже ты станешь прахом, тенью, преданием (лат.)

4.Всю свою жизнь вы отдали свету – проведите остаток её в тени.

(Монтень, Опыты. Кн.1, гл. ХХХ1Х).

1.Слишком горячая и пылкая любовь нагоняет на нас, в конце концов, скуку и вредна точно так же, как слишком вкусная пища вредна для желудка (лат.)

2…кому не приходится испытывать жажды, тот не станет пить с удовольствием.

3.Ничто так не раздражает и не вызывает такого пресыщения, как изобилие.

4.Любая изысканность великим мира сего; (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.1, гл.42).

1.Наша судьба зависит от наших нравов (лат.)

2…ибо поистине люди более жадны к славе, чем к добродетели (лат.).

3…ибо необходимость – жестокая наставница.

4.Укусы разъярённой необходимости наиболее опасны (лат.)

(Монтень, опыты, кн. 1).

И на долю неблагоразумия выпадает успех: благоразумие часто обманывает, и Фортуна, мало разбираясь в заслугах, не всегда благоприятствует правому делу. Непостоянная, она переходит от одного к другому, не делая никакого различия. Стало быть, есть над нами высшая власть, которая вершит дела смертных, руководствуясь собственными законами (лат.)

(Монтень, гл. 47)

1.Каждая мелочь, каждое занятие человека выдаёт его полностью и показывает во весь рост так же, как и любой пустяк.

2. Над чем смеются, не придают никакой цены.

3.Ибо раз мы ненавидим что-либо, значит, принимаем это близко к сердцу.

(Монтень, Опыты, кн.1, гл.50).

1.Вожделение и пресыщение в равной степени заставляют страдать нас и когда мы ещё не достигли наслаждения, и когда мы перешли его границы.

2.Детство и старческая зрелость сходны умственной слабостью. Алчность и расточительность – стремлением приобретать, увеличивать своё достояние.

(Монтень, гл. 54).

1.Женщина пахнет хорошо, когда она ничем не пахнет (лат.).

2.Лучше всего ведёт себя та женщина, о поведении которой ничего не знают и не слышат.

(Монтень, гл.55).

1.В этом мире человек борется с худшим. Он борется с силами, которые отвергают его собственное существование. В этом мире то высшее, ради чего и создан человек, то есть его божественное бытие становится адским, непостижимым, нетерпимым существованием.

2.Но мы ведь знаем, что люди злы.

3. Вначале вы меня спросили, что такое «еврей». Я ответил: «Человек, который несёт другому дар избрания». Именно по этой причине он был выброшен и убит.

4. Образ невинности – вот что содержится в самом сердце веры Израиля: увиденный пророком Исаией образ Служителя.

5.»Моё назначение для меня» (архиепископом Парижа)

« - это как если бы на всех распятиях вдруг засияла жёлтая звезда».

(Кардинал Мари Люстиже).

После того, как тело расслабили тяжкие удары времени, после того, как руки и ноги отяжелели, утратили силу, разум тоже начинает прихрамывать, язык заплетаться и ум убывать (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.1, гл. 57).

1…непостоянство представляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы.

2…мудрость – это «всегда желать и всегда не желать той же самой вещи».

3.»Началом всякой добродетели является взвешивание и размышление, а конечной целью и увенчанием её – постоянство» (Демосфен).

4.»Если ты, будучи тих и скромен, натолкнулся на отпор со стороны женщины, не торопись делать из этого вывод о её неприступности: придёт час – и погонщик мулов своё получит» (присловье).

5.Что удивительного, если человек этот стал иным при иных, противоположных обстоятельствах?

6. Наши поступки - не что иное, как разрозненные, не слаженные между собой действия («брезгуют наслаждением, но поддаются горю; презирают славу, но не выносят бесчестья» (лат.).

7.Нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань он хочет приплыть.

8.Знай: великое дело играть одну и ту же роль (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.2. гл.1).

1.Мир – не что иное, как бесконечное разнообразие и несходство.

2.Очень опасно не различать характер и степень прегрешения. Это было бы весьма выгодно убийцам, предателям, тиранам.

3.Сократ говорил, что главная задача мудрости в том, чтобы различать добро и зло; то же самое и мы, в чьих глазах нет безгрешных, должны сказать об умении различать пороки, ибо без этого точного знания нельзя отличить добродетельного человека от злодея.

4.Поэтому самый грубый из всех существующих народов – тот, у которого распространён этот порок (пьянство).

5.И хотя нет, как полагают, такого удовольствия,

которое мы могли бы доставить себе так, чтобы оно нам ничего не стоило…

6.Докуки старости, нуждающейся в опоре и каком-то освежении,

7.Ты можешь быть сколько угодно мудрым, и всё же, в конечном счёте ты – человек; а есть ли что - нибудь более хрупкое, более жалкое и ничтожное? Мудрость нисколько не укрепляет нашей природы.

8.И как Платон говорит, что тщетно стучится в дверь поэзии человек бесстрастный, точно так же и Аристотель утверждает, что ни одна выдающаяся душа не чужда до известной степени безумия.

9. Ведь мудрость – это умение владеть своей душой, которой она руководит осмотрительно, с тактом и чувством ответственности за неё.

(Монтень, Опыты, кн.2 гл. 11)

1.Если философствовать, как утверждают философы, значит сомневаться, то с тем большим основанием заниматься пустяками и фантазировать, как поступаю я, тоже должно означать сомнение.

2.Кто-то спросил Агиса: «Как следует человеку жить, чтобы чувствовать себя свободным?»

«Презирая смерть» – ответил он.

3.Нам может не хватать земли для прожития, но, чтобы умереть, человеку всегда её хватит.

4.Спрятаться в яме под плотной крышкой гроба, чтобы избежать ударов судьбы, - таков удел трусости, а не добродетели.

5.Все бедствия не стоят того, чтобы, желая избежать их, стремиться к смерти.

Кроме того, в судьбе человеческой бывает иной раз столько внезапных перемен, что трудно судить, в какой мере мы правы, полагая, будто не остаётся больше никакой надежды.

6.В пылком порыве, охватывающем толпу, гаснет разум отдельных людей.

7.Невыносимые боли и опасения худшей смерти являются вполне оправданными побуждениями к самоубийству.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. 111)

Наши действия порождают в нас надежды или страх в зависимости от наших побуждений (лат.).

1.Говорить о себе уничижительно хуже, чем ты есть на деле, - не скромность, а глупость.

2.Стремление избегнуть ошибки ведёт к промаху (лат.)

3.Никакая добродетель не улучшается от искажения, а истина никогда не покоится на лжи.

(Монтень, Опыты, кн.2,гл.6)

1.»Делающий кому-либо добро любит его сильнее, чем сам им любим» (наблюдение Аристотеля).

2.Мы больше ценим те вещи, которые достались нам дорогой ценой; и давать труднее, чем брать.

3.Не только старость, но и всякая вообще умственная слабость порождает скупость (Аристотель).

4.Следует внушать уважение своими добродетелями и рассудительностью, а любовь – добротой и мягкостью.

5.Следует отказываться от всяких несвоевременных действий.

6…подозрительность, которая старикам весьма свойственна.

7.При старческой немощи большим облегчением является благодетельная способность многого не замечать, не знать и легко поддаваться обману.

8.Деньги со стороны всегда приносят в семью беду.

9.Взбалмошной женщине ничего не стоит менять свои намерения. Женщины больше всего довольны собой в тех случаях, когда они кругом не правы.

10. Из всех творцов именно поэты больше всего влюблены в свои творения.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. 8).

1…и погружаюсь в чтение только в те часы, когда меня начинает охватывать тоска от безделья.

2.Чем у них меньше таланта, тем важнее для них сюжет.

3.Для меня, который хочет стать только более мудрым, а не более учёным или красноречивым…

4.Я предпочитаю лучше недолго быть старым, нежели состариться до наступления старости.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. Х).

1.Люди по природе своей добропорядочные и с хорошими задатками идут тем же путём и поступают так же, как и люди добродетельные.

2.Делать зло – вещь слишком лёгкая и слишком низкая; делать добро в тех случаях, когда с этим не сопряжено никакой опасности, - призвание добродетельного человека (Метелл).

3.Добродетель возрастает, если её подвергают испытаниям (лат.).

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. Х1).

1…благородство и величие его – «она неустрашима, так как решила умереть» (лат.) вдохновлены не мыслью о грядущей славе (как это бывает у некоторых слабых и заурядных людей; но для души столь благородной, сильной и гордой это был бы слишком низменный стимул), а красотой самого поступка.

2.Аристотель считает, что человек благоразумный и справедливый может быть и невоздержанным, и распутным.

3.И по природе своей и по велению разума я жестоко ненавижу жестокость.

(Монтень, Опыты, кн.2,гл.Х1).

1.Поэтому нет ничего невероятного в том, что на всей вселенной лежит некий отпечаток руки этого великого ваятеля и что в земных вещах есть некий образ, до известной степени схожий с создавшим и сформировавшим их творцом. Он наложил на эти возвышенные творения печать своей божественности, и только по не разумению нашему мы не в состоянии её обнаружить.

2. В самом деле, наш мир – не что иное, как священный храм, открытый для человека, чтобы он мог созерцать в нём предметы, не созданные смертной рукой, а такие, как солнце, звёзды, вода и земля, которые божественное провидение сотворило доступными чувствам для того, чтобы дать нам представление о вещах, доступных лишь высшему разуму. «Ибо невидимое Его» - как говорит апостол Павел, - «вечная сила Его и божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимых, так что они безответны».

3.Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать (лат.).

4.Человек понимает, что эти издали глядящие светила властвуют над ним в силу сокровенных законов, что вся вселенная движется благодаря череде причин и что исход судеб можно различить по определённым законам (лат.).

5.Самомнение – наша прирождённая и естественная болезнь. Человек - самое злополучное и хрупкое создание, и, тем не менее, самое высокомерное.

6.Трудно сказать, кто виноват в том, что люди и животные не понимают друг друга, ибо ведь мы не понимаем их так же, как и они нас. На этом основании они также вправе считать нас животными, как мы их.

7…если учесть наличие множества других языков, каждый из которых принят лишь в определённых областях или государствах, то язык движения следует, пожалуй, признать наиболее пригодным для человеческого рода.

8.Всё связано неизбежными узами судьбы (лат.)

9.Всякая вещь следует своим правилам, все вещи твёрдо блюдут законы природы и сохраняют свои отличия (лат.)

10.Мы больше восхищаемся вещами необычными, нежели повседневными, и больше ценим первые;

11.Животные, как и мы, разборчивы в любви и выбирают, подобно нам, себе самок; они также не чужды ревности или бурных и неутолимых желаний.

12.Что касается дружбы, то в ней животные проявляют несравненно больше постоянства и глубины, чем люди.

13.Вожделения бывают либо естественные и необходимые, как, например, голод или жажда; либо естественные, но не необходимые, как, например, половое общение; либо и неестественные и не необходимые; таковы почти все человеческие вожделения, которые и искусственны и излишни. В самом деле, поразительно, как немного человеку нужно для его подлинного удовлетворения и как мало природа оставила нам такого, чего ещё можно пожелать.

14. Многие полагают, что супруги должны были бы зачинать по способу четвероногих зверей, ибо семя лучше доходит до цели, когда грудь опущена вниз, а чресла приподнять (лат.)

15. Женщина задерживает зачатие и препятствует ему, если, охваченная похотью она отклоняется от мужчины и возбуждает его гибкими движениями своего тела, ибо этим она сворачивает лемех с его прямого пути и мешает семени попасть в должное место (лат.).

16.Души императоров и сапожников скроены на один и тот же манер. Наблюдая, с каким важным видом и торжественностью действуют государи, мы воображаем, что их действия вызываются столь же важными и вескими причинами. Но мы ошибаемся, ибо на самом деле они руководствуются в своих действиях теми же побуждениями, что и мы.

17…какие блага приходятся на долю человека. Наш удел – это непостоянство, колебания, неуверенность, страдание, суеверие, забота о будущем – а значит, и об ожидающем нас после смерти, - честолюбие, жадность, ревность, зависть, необузданные, неукротимые и неистовые желания, война, ложь, вероломство, злословие и любопытство.

18. Я видел на своём веку сотни ремесленников и пахарей, которые были более мудры и счастливы, чем ректоры университетов, и предпочёл бы походить на этих простых людей. Знание, по-моему, относится к вещам, столь же необходимым в жизни, как слава, доблесть, высокое звание или же – в лучшем случае – как красота, богатство и тому подобные качества, которые, конечно, имеют в жизни значение, но не решающее, а гораздо более отдалённое и скорее благодаря нашему воображению, чем сами по себе.

19. Если бы человек был мудр, он расценивал бы всякую вещь в зависимости от того, насколько она полезна и нужна ему в жизни.

20…смирение и послушание отличают добродетельного человека.

21.Из повиновения и смирения рождаются все другие добродетели, из умствования же – все греховные помыслы. Знание было первым искушением, которым дьявол соблазнил человека, первым ядом, который мы впитали, поверив тому, что он обещал наделить нас высшим знанием и пониманием, сказав: «и вы будете как боги, знающие добро и зло» (лат.)

22.Бич человека – это воображаемое знание.

23.Философы всех школ согласны в том, что высшее благо состоит в спокойствии души и тела. Но где его найдёшь?

24.Право, похоже на то, что природа, видя нашу несчастную и жалкую долю, дала нам в утешение лишь одно высокомерие. Это утверждает Эпиктет, говоря: «У человека нет ничего своего, кроме мнений». Наш удел – лишь дым и пепел. Философы утверждают, что боги обладают подлинным здоровьем и воображаемыми болезнями, человек же, наоборот, подвержен подлинным болезням, а все получаемые им блага – лишь мнимые.

25.Душевное волнение ослабляет и подрывает обычно и телесные силы, а вместе с тем также и саму душу. Что делает её болезненной, что доводит её так часто до маний, как не её собственная порывистость, острота, пылкость, и в конце концов её собственная сила. Разве самая утончённая мудрость не превращается в самое явное безумие?

26.Глубочайшие умы бывают разрушены своей собственной силой и тонкостью.

27. Если вы хотите видеть человека здоровым и уравновешенным, в спокойном и нормальном расположении духа, позаботьтесь, чтобы он не был мрачным, ленивым и вялым. Нам следует поглупеть, чтобы умудриться…

28.Даже вожделение, испытываемое нами к женщине, направлено лишь к стремлению избавиться от мучения, порождаемого пылким и неистовым желанием; мы жаждем лишь утолить его и успокоиться, освободившись от этой лихорадки. Так же обстоит и в других случаях.

Поэтому я говорю, что если простота приближает нас к избавлению от боли, то она тем самым приближает нас к блаженному состоянию, учитывая то, как мы по природе своей устроены.

29.Люди более чувствительны к боли, чем к наслаждению.

30.Действительно, нет ничего, что так сильно врезывалось бы в память, как именно то, что мы желали бы забыть; вернейший способ сохранить и запечатлеть что-нибудь в вашей душе – это стараться изгладить его из памяти.

31. Да и в «Экклезиасте» сказано: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания – умножает скорбь».

32.Кратет утверждал, что если не время, то голод исцеляет от любви, а кому оба эти средства не по вкусу, пусть запасается верёвкой.

33…лишь страх смерти, а вовсе не жажда жизни, привязывают глупца к телу.

34.Простота делает жизнь не только более приятной, но и более чистой и прекрасной. Простые и бесхитростные мира сего, по словам апостола Павла, возвысятся и обретут небо, мы же, со всей нашей мудростью, обречены бездне адовой.

35. Когда зрелая старость уже предупредила Демокрита о том, что разум его ослабел, он сам, памятуя о неизбежном, добровольно пошёл навстречу смерти (лат.)

36…насколько тамошние народы, не знающие ни властей, ни законов, ни способов управления, живут более примерно и честно, чем наши европейские народы, у которых больше чиновников и законов, чем других граждан и деяний;

повесток, исков, вызовов на суд,

и актов о взыскании убытков.

Полны все руки у неё – и груд

различных кляуз толкований свитков,

из-за которых бедняки живут,

дрожа за целость нищенских пожитков;

и множество сопутствовало ей

нотариусов, стряпчих и судей (ит.)

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. Х11).

37.Неотёсанность, необразованность, невежество, простота нередко прикрывают невинность и чистоту, меж тем как любопытство, изощрённость, знание порождают влечение к злу. Смирение, боязнь, покорность, благочестие (являющиеся важнейшим залогом сохранения общества) требуют души, ничем не отягчённой, послушной и лишённой самомнения.

38…бог видит большую глупость в том, что человек так превозносит своё знание и мудрость, ибо наилучшей наукой для человека является наука незнания и величайшей мудростью – простота.

Священное Писание зовёт жалкими тех людей, которые много мнят о себе. «Чем гордится земля и пепел? Чем ты кичишься?» - говорит оно человеку. А в другом месте писания сказано: «Бог сделал человека подобным тени; кто сможет судить о ней, когда с заходом солнца она исчезнет?» От нас действительно ничего не останется.

39. Бог лучше познаётся неведением (лат.)

40.Божественная истина открывается нам с помощью нашего неведения, чем наших познаний. Нет ничего удивительного в том, что мы не в состоянии постигнуть это сверхъестественное и небесное знание с помощью наших земных и естественных средств; поэтому отнесёмся к нему со смирением и покорностью, ибо сказано в Писании: «погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну». Где он, мудрец? Где писатель? Где спорщик века сего? Разве не сделал бог глупой мудрость мира сего?

41.С подлинно учёными людьми случилось то же, что происходит с колосьями пшеницы: они гордо высятся, пока стоят пустые, но стоит им созреть и наполниться семенами, как они начинают клониться к долу и никнуть. Точно так же и люди: после того, как они всё испробовали, исследовали и убедились, что нет ничего прочного и устойчивого во всём этом хаосе наук и ворохе разнородных накопленных знаний, что всё это суета, - они отреклись от своей гордыни и оценили своё естественное состояние.

42…даже то, что мы знаем, есть лишь часть – и притом ничтожная часть – того, чего мы не знаем.

43.Оставим в стороне обычных людей, «Кто, бодрствуя, храпит; чья жизнь, хоть он живой и зрячий, подобна смерти» (лат.), которые не анализируют себя, не разбираются в себе, и природные способности которых дремлют. Я хочу взять для рассмотрения самую высокую разновидность людей. Посмотрим, что представляет собой человек из того небольшого круга выдающихся и избранных людей, которые, будучи наделены превосходными и исключительными природными способностями ещё развили их и усовершенствовали с помощью воспитания, науки и искусства, достигнув вершин мудрости. Они изощрили свою душу во всех отношениях… посмотрим же, к чему они пришли, каковы их достижения. Пороки и недостатки, которые мы найдём у такого рода людей, все остальные смело могут признать присущими и им.

44.Почти все древние философы утверждали, что нельзя ничего постигнуть, узнать, изучить, ибо чувства наши ограниченны, разум слаб, а жизнь коротка (лат.)

45. Ибо установить пределы наших возможностей, познать и судить о трудностях вещей уже само по себе – большая и сложная наука, которая вряд ли под силу человеку.

46.Принимай, говорит Экклезиаст, за благо вещи такими, как они представляются тебе и видом и вкусом своим повседневно, всё остальное выше твоих познаний. Господь знает мысли человеческие, что они суетны (лат.)

47. Непонятное изложение, к которым прибегают учёные, это тот же приём, который применяют фокусники, чтобы скрыть ничтожество своего искусства, приём, на который легко попадается человеческая глупость.

48.Лучше изучить лишнее, чем ничего не изучить (лат.)

49.Все радости смертных тоже смертны.

50.То, что однажды прекратило существование, того больше нет (о живом организме).

51…религия приводила людей ко многим дурным поступкам:

52.Еврипид сомневался не без основания; действительно, почему называть жизнью тот миг, который является только просветом в бесконечном течении вечной ночи и очень кратким перерывом в нашем постоянном и естественном состоянии, ибо смерть занимает всё будущее и всё прошлое этого момента, да ещё и немалую часть его самого?

53.Ничто, лишённое души и разума, не может породить что-либо одушевлённое и обладающее разумом. Мир порождает нас; следовательно, он имеет душу и разум. Любая наша часть меньше, чем мы, мы – часть мира; следовательно, мир наделён мудростью и разумом в большей степени, чем мы.

54.Разве не Платону принадлежит божественное изречение, что природа есть не что иное, как загадочная поэзия.

55…правильно посоветовала ему смотреть больше на себя,

чем на небо, ибо, как говорит Демокрит устами Цицерона:

«никто из исследующих беспредельность небесного свода не смотрит на то, что у него под ногами» (лат.)

56. Как говорит Сократ у Платона, всякого, кто занимается философствованием можно упрекнуть… - что он не замечает, что у него под носом.

57.Что укрощает море и регулирует год; блуждают ли звёзды по своей воле или движение их предопределено; почему серп луны то растёт, то убывает; к чему стремятся и на что способны гармония и раздор в мире? (лат.)

58. Все эти вещи скрыты от нас вследствие слабости нашего ума и величия природы (лат.)

59.Ведь способ, каким соединяются души с телами, весьма поразителен и решительно непонятен для человека; а между тем это и есть сам человек (лат.)

60.Уверенность в несомненности есть вернейший показатель неразумия и крайней недостоверности;

61…мы научились считать себя судьями мира… представление, что человеческий разум является главным смотрителем всего, что находится вне и внутри небесного свода, что он способен всё охватить, всё может, что с помощью его всё познаётся и постигается.

62.Природа души неизвестна, неизвестно, рождается ли она вместе с телом или потом внедряется в тех, кто родился, погибает ли она вместе с нами, прекращая существование со смертью, спускается ли она во тьму… (лат.)

63…Гиппократа человеческий разум учил тому, что душа -

это дух, разлитый в теле;

64.Каков был строй моей жизни, я узнал после того, как она была прожита и близка к завершению;

65.Вместе с Эпикуром и Демокритом, чьи взгляды на природу души были наиболее приняты, философы считали, что жизнь души разделяет общую судьбу вещей, в том числе и жизни человека; они считали, что душа рождается так же, как и тело; что её силы прибывают одновременно с телесными; что в детстве она слаба, а затем наступает период её зрелости и силы, сменяющийся периодом упадка и старостью, и под конец душа впадает в дряхлость:

«Мы видим, что душа рождается вместе с телом, что она растёт вместе с ним и одновременно стареет» (лат.)

66.Мы видим, что душу можно точно так же врачевать, как и больное тело, и что она вполне поддаётся лечению (лат.)

67. Значит, природа души должна быть телесна, раз она страдает от оружия и телесных ударов (лат.)

68…душа умирает подобно телу: «Она погибает вместе с ним под бременем старости» (лат.)

69. Человеческий разум, желающий до всего доискаться и всё решительно проверить, под конец теряется и вынужден сдаться, подобно тому, как и вообще человек, утомлённый и измученный долгим жизненным путём, снова впадает в детство. Таковы достоверные и прочные выводы, которые можно извлечь из рассмотрения человеческой науки по вопросу о нашей душе!

70. Большая смелость - рисковать собой ради уничтожения другого.

71. Не следует идти на смерть только для того, чтобы отомстить врагу…

72.При чрезмерной утончённости рискуешь впасть в ошибку (ит.)

73.Эпикур утверждал, что людям необходимы даже самые дурные законы, ибо, не будь их, люди бы пожрали друг друга. Платон подтверждает это почти теми же словами, говоря, что без законов мы жили бы как дикие звери. Наш разум – это подвижный, опасный, своенравный инструмент; его нелегко умерить и втиснуть в рамки.

74.Разум – это такая скользкая вещь, что её ни за что не ухватишь и никак не удержишь, он столь многолик и изменчив, что невозможно ни поймать его, ни связать.

Поистине мало таких уравновешенных, сильных и благородных душ, которым можно было бы предоставить поступать по их собственному разумению и которые благодаря своей умеренности и осмотрительности, могли бы свободно руководствоваться своими суждениями, не считаясь с общепринятыми мнениями.

75.Разум – оружие, опасное для самого его владельца, если только он не умеет пользоваться им благоразумно и осторожно.

76.Однако, нелегко установить границы нашему разуму: он любознателен, жаден и столь же мало склонен остановиться, пройдя тысячу шагов, как и пройдя пятьдесят.

77. Иногда нас осеняют некоторые проблески истинного сознания, но это бывает только случайно, и так как наша душа тем же путём воспринимает заблуждения, то она не в состоянии отличить их и отделить истину от лжи.

78. Несомненно, что наши суждения, наш разум и наши душевные способности всегда зависят от телесных изменений, которые совершаются непрерывно. Разве мы не замечаем, что, когда мы здоровы, наш ум работает быстрее, память проворнее, а речь живее, чем когда мы больны? Разве, когда мы радостны и веселы, мы не воспринимаем вещи совсем по-другому, чем когда мы печальны и удручены.

79. На нас действуют даже воздух и ясное небо,

80.Если апоплексический удар вызывает полное помрачение или ослабление наших умственных способностей, то на них действует и простой насморк; и, следовательно, вряд ли можно найти хотя бы час в нашей жизни, когда наше суждение не подвергалось бы тому или иному воздействию, поскольку наше тело подвержено непрерывным изменениям и имеет столь сложное устройство, что я согласен с врачами, утверждающими, будто трудно уловить мгновение, когда хоть какой-нибудь из его винтиков не был неисправен.

81.Я, следящий за собой самым пристальным образом, неустанно всматривающийся в себя самого, подобного тому, кто не имеет других забот, едва ли в состоянии буду сознаться во всех тех слабостях и изъянах, которые мне присущи. Я столь нетвёрд на ногах и шаток, и так плохо соображаю и разбираюсь в вещах, что натощак я ни на что не годен и чувствую себя лучше только когда поем; если у меня прекрасное самочувствие и надо мною ясное небо, то я обходительный человек; если меня мучит мозоль на ноге, я становлюсь хмурым, нелюбезным и не общительным.

82. То я готов делать всё, что угодно, то не хочу делать ничего; вещь, которая в данный момент доставляет мне удовольствие, в другое время мне тягостна. Я обуреваем тысячью безрассудных и случайных волнений; то я нахожусь в подавленном настроении, то в приподнятом; то печаль безраздельно владеет мной, то веселье. Читая книги, я иногда наталкиваюсь в некоторых местах на красоты, пленяющие мою душу; но в другие разы, когда я возвращаюсь к этим местам, они остаются для меня ничего не говорящими, тусклыми словами, сколько бы я на все лады ни читал и не перечитывал их.

82.Я топчусь на месте; мой разум не всегда устремляется вперёд; он блуждает и мечется, «подобно утлому судёнышку, застигнутому в открытом море ветром» (лат.)

83. Всякий, кто, как я, присмотрится к себе, сможет сказать о себе примерно то же самое.

84.На нашу душу сильно действуют потрясения и переживания, вызываемые телесными ощущениями, но ещё больше действуют на неё её собственные страсти, имеющие над ней такую власть, что можно без преувеличения сказать, что ими определяются все её движения, и что, не будь их, она оставалась бы недвижима, подобно кораблю в открытом море, не подгоняемому ветром.

85.Подобно тому, как о спокойствии моря судят по отсутствию малейшего ветерка, колышащего его гладь, точно так же спокойствие и невозмутимость души узнаются по тому, что никакое волнение не в состоянии их нарушить (лат.)

86.Какой достоверности можем мы ждать от нашего суждения, если оно зависит от потрясения и болезненного состояния, если оно вынуждено получать впечатления от вещей под влиянием исступления и безрассудства?

87. Желая сдержать и покорить страсть, я когда-то пытался держать себя в узде; но я чувствовал, как она зарождается, растёт и ширится, несмотря на моё сопротивление, и под конец, хотя я всё видел и понимал, она захватила меня и овладела мной до такой степени, что, точно под влиянием опьянения, вещи стали представляться мне иными, чем обычно, и я ясно видел, как увеличиваются и вырастают достоинства существа, к которому устремлялись мои желания; я наблюдал, как развивал их вихрь моего воображения, как уменьшались и сглаживались мои затруднения в этом деле, как мой разум и моё сознание отступали на задний план. Но лишь только погасло это любовное пламя, как в одно мгновение душа моя, словно при вспышке молнии, увидела всё в ином свете, пришла в иное состояние и стала судить по иному; трудности отступления стали казаться мне огромными, непреодолимыми, и те же самые вещи, приобрели совсем иной вкус, иной вид, чем они имели под влиянием пыла моего желания.

88.Познав эту изменчивость, я как-то выработал в себе известную устойчивость взглядов и старался не менять своих первых и безыскусственных мнений. Ибо, какую бы видимость истины не имело новое мнение, я не легко меняю свои старые взгляды из опасения, что потеряю на обмене;

89.Кто сам слаб, должен, как водится, ответить, что будет судить о новом взгляде в меру своего понимания; либо же он должен обратиться к более знающим людям, у которых учился.

90.Так вместе с ходом времени меняется значение вещей; что раньше было в цене, то вовсе перестаёт быть в почёте; следом появляется другая вещь, которую до этого презирали, теперь она с каждым днём становится всё более для всех желанной, её всё более прославляют и люди окружают её особым уважением (лат.)

91. Апулей говорит о людях: «Каждый человек в отдельности смертен, но в своей совокупности люди вечны».

92. Мне кажется, что среди показателей нашей слабости нельзя забывать и того, что даже при всём желании человек не умеет определить, что ему нужно. Мы не в состоянии прийти к соглашению, даже в нашем воображении и в наших пожеланиях, относительно того, что нам необходимо для нашего удовлетворения.

93.Климат придаёт силы не только нашему телу. Но и духу (лат.)

94. Чего мы разумно боимся или хотим? Что когда-либо так удачно замыслили, чтобы после, когда желание исполнилось, нам не приходилось жалеть (лат.)

95.Мы стремимся к браку и хотим иметь потомство от жены, но богу известно, каковы будут эти дети и какова будет жена (лат.)

96.Аристотель считает проявлением величия души способность ничему не удивляться. Аркесилай утверждал, что благом является стойкость и невозмутимость, объявляя уступчивость и податливость злом и пороком.

97.Истина должна быть общепризнанной и повсюду одинаковой.

98.Ничто так не подвержено постоянным изменениям, как законы.

99.Это приводит меня к рассмотрению вопроса о роли чувств, которые составляют главное основание и доказательство нашего неведения. Всё, что познаётся, без сомнения познаётся благодаря способности познающего; ибо, поскольку суждение получается в результате действия того, кто судит, то естественно, что он производит это действие своими средствами и по своей воле, а не по принуждению, как это происходило бы в том случае, если бы мы познавали вещи принудительно и согласно закону их сущности. Всякое познание пролагает себе путь в нас через чувства – они наши господа: «Это ближайший путь, по которому убеждение проникает в сердце и сознание человека» (лат.). Знание начинается с них и ими же завершается.

100. По мнению некоторых философов, знание есть не что иное, как чувство. Тот, кто смог бы меня заставить пойти наперекор чувствам, взял бы меня за горло, и я не мог бы сделать больше ни шагу. Чувства являются началом и концом человеческого познания.

101.Какую бы скромную роль не отводить чувствам, необходимо признать, что всё наше обучение происходит через них и при помощи их.

102. Ты сейчас убедишься, что познание истины порождается в нас чувствами, и их показания нельзя опровергнуть… Что может возбуждать в нас большее доверие, чем чувства? (лат.)

103.Всякому чувству дана своя область и своя сила (лат.).

104.Нет такого чувства, которое не имело бы большой власти и не являлось бы средством для приобретения бесконечного количества познаний. Если бы мы не воспринимали звуков, гармонии, голоса, это внесло бы невообразимую путаницу во все остальные наши знания.

105.Человек не может уйти от того, что чувства являются верховными повелителями его знания; но они недостоверны, и показания их могут при всяких обстоятельствах показаться ошибочными. Вот тут-то и надо бороться не на жизнь, а на смерть, и, если истинных сил нам не хватает, как это часто случается, надо пустить в ход упрямство, дерзость, бесстыдство.

106.Мы не допускаем, однако, чтобы глаза хоть слегка ошибались…Не будем поэтому винить их в том, в чём повинен разум (лат.)

107.Действительно, на каждом шагу мы можем видеть, что чувства нередко господствуют над рассудком и заставляют его воспринимать такие впечатления, которые он считает ложными, и знает, что они таковы.

108.Зенон был прав, говоря, что голос – это цвет красоты.

109.Украшения соблазняют нас: золото и драгоценности прикрывают пороки. Сама девушка лишь ничтожнейшая часть того, что в ней нравится. Среди такого множества украшений часто нужно искать, где же то, что ты любишь. Пышно наряженная любовь ослепляет здесь глаз своей сияющей эгидой (лат.)

110.Чувства обманывают наш разум, но и он в свою очередь обманывает их. Наша душа иногда мстит чувствам; они постоянно лгут и обманывают друг друга. Будучи охваченным гневом, мы видим и слышим не совсем то, что есть в действительности: «Часто случается, что какой-нибудь образ, голос или песня производят сильнейшее действие на умы; но нередко такое же действие производят заботы и страх» (лат.).

111.Человек, которого мы любим, кажется нам прекраснее, чем он есть на самом деле: «Так, мы видим, что дурные собой и порочные женщины удерживают нашу любовь и живут, окружённые величайшим почётом» (лат), а тот, к которому мы питаем отвращение, - более безобразным. Человеку огорчённому и подавленному ясный день кажется облачным и мрачным. Страсти не только изменяют наши чувства, но часто приводят их в состояние полного отупения. Сколько есть вещей, которых мы совершенно не замечаем, когда ум наш занят чем-то другим!

112.Даже на самых явных вещах ты можешь убедиться, что, если на них не обращать внимания, они кажутся принадлежащими к давнему прошлому и находящимися далеко от нас (лат.)

113.Сон бывает так глубок, что мы иногда не видим даже снов;

114.Итак, нет никакого неизменного бытия, и ни мы, ни окружающие нас предметы не обладают им. Мы сами, и наши суждения, и все смертные предметы непрерывно текут и движутся. Поэтому нельзя установить ничего достоверного ни в одном предмете на основании другого, поскольку и оценивающий, и то, что оценивается, находятся в непрерывном изменении и движении.

115. Так как все вещи претерпевают непрерывно одно изменение за другим, то наш разум, ищущий реального бытия, оказывается обманутым; он не может найти ничего постоянного и неизменного, ибо всякая вещь либо ещё только возникает, но ещё не существует, либо начинает умирать ещё до своего рождения.

116. Время меняет природу всего мироздания, всё должно из одного состояния переходить в другое, ничто не остаётся незыблемым, всё преходяще, природа всё претворяет и всё заставляет меняться (лат.).

117. Ничто не пребывает и не остаётся неизменным, ибо если бы оставались всегда одними и теми же, то как могло бы нас сегодня радовать одно, а завтра другое? Как могли бы мы любить противоположные вещи или ненавидеть их? Как могли бы мы их хвалить или порицать? …Но так как всё бытие едино, то и просто бытие меняется, становясь всё время другим.

118.Но, в таком случае, что же действительно существует? То, что вечно, то есть то, что никогда не возникало и никогда не будет иметь конца, то, что не претерпевает никаких изменений во времени. Ибо время – вещь подвижная, которая появляется, подобно тени, вместе с вечно движущейся и текучей материей; оно никогда не остаётся неизменным и постоянным. Ко времени с полным основанием применяют слова: «раньше», «после», «было» или «будет», которые сразу наглядно показывают, что время не такая вещь, которая просто «есть»;

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. Х11)

«Мгновенная смерть», - говорит Плиний, - «есть высшее счастье человеческой жизни». Людям страшно сводить знакомство со смертью.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл.Х111).

1…и что нет, естественно, ничего столь противоположного нашему вкусу, как пресыщение удовольствиями, и ничего для него столь привлекательного, как-то, что редко и малодоступно: «Всякое удовольствие усиливается от той самой опасности, которая может нас лишить его» (лат.).

2.Так же обстоит дело и со всем другим: трудность придаёт вещам цену.

3…доступность удовлетворения похоти вызвала в нём пресыщение своими кобылами. Совсем иначе обстоит дело с чужими, и при виде любой из них, появляющейся близ его пастбища, он разражается неистовым ржанием и загорается столь же бешеным пылом, как прежде.

4.Наши желания презирают и отвергают всё находящееся в нашем распоряжении; они гонятся лишь за тем, чего нет: «Он пренебрегает тем, что доступно, и гонится за тем, что от него ускользает» (лат.)

5.И желание, и обладание в равной степени тягостны нам. Целомудрие любовниц несносно; но чрезмерная доступность и уступчивость их, говоря по правде, ещё несноснее. Это оттого, что досада и раздражение возникают из высокой оценки того, что вызывает наше желание; ибо она обостряет и воспаляет любовь; однако обладание вдосталь порождает в нас холодность, и страсть становится вялой, притупленной, усталой, дремлющей: «Если кто хочет надолго сохранить свою власть над возлюбленным, пусть презирает его» (лат.)

7.Влюблённые, высказывайте презрение, и та, что вчера отвергла вас, сегодня будет сама навязываться (лат.)

8.Вообще – и это относится также и к добродетели – из двух равноценных деяний мы считаем более прекрасным, сопряжённое с большими трудностями и большей опасностью.

9.Дозволенное не привлекает, недозволенное распаляет сильнее (лат.)

10. Двери на запоре привлекают вора; открытыми взломщик пренебрегает (лат.)

11. Кто уязвим хоть с одной стороны, тот уязвим отовсюду (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.2. гл. ХУ)

1.Мы совсем полые и пустые, и не воздухом и словами должны мы заполнить себя, чтобы стать по-настоящему сильными, нам нужна более осязательная субстанция. Не много ума проявил бы тот голодающий, который занялся бы добыванием нарядного платья вместо того, чтобы постараться добыть себе сытную пищу.

2.Нам недостаёт красоты, здоровья, добродетели и других столь же важных вещей; о внешних украшениях можно будет подумать позже, когда у нас будет самое насущное.

3… выразившими презрение к славе. Среди всех наслаждений, говорили они, нет более гибельного, чем одобрение со стороны, нет никакого другого, от которого нужно было бы так бежать. И действительно, как показывает нам опыт, вред, проистекающий от подобного одобрения, необъятен: нет ничего, что в такой мере отравляло бы государей, как лесть, ничего, что позволяло бы дурным людям с такой лёгкостью добиваться доверия окружающих; и никакое сводничество не способно так ловко и с таким неизменным успехом совращать целомудренных женщин, как расточаемые им и столь приятные для них похвалы.

4.Эти философы говорили, что слава целого мира не заслуживает того, чтобы мыслящий человек протянул к ней

хотя бы один палец: «Что им в какой бы то ни было славе, если она только слава?».

5.Ведь предписание его (Эпикура) школы: «Живи незаметно», воспрещающее людям брать на себя исполнение общественных должностей и обязанностей, необходимо предполагает презрение к славе, которая есть не что иное, как одобрение окружающими наших поступков, совершаемое у них на глазах. Кто велит нам таиться и не заботиться ни о чём, кроме как о себе, кто не хочет, чтобы мы были известны другим, тот ещё меньше хочет, чтобы нас окружали почёт и слава.

6…ибо люди охотно принимают то, что наилучшим образом отвечает их склонностям.

7.Если мы не вменим себе в закон поступать праведно, если мы приравняем безнаказанность к справедливости, то каких только злых дел не станем мы каждодневно творить.

8.Им следовало бы помнить, что свидетелем нашим является бог, то есть, на мой взгляд, наша совесть (лат.)

9.Добродетель была бы вещью слишком суетной и легковесной, если бы ценность её основывалась только на славе. И бесплодными были бы в таком случае наши попытки предоставить ей особое, подобающее ей место, отделив её от удачи, ибо есть ли ещё что-нибудь столь же случайное, как известность? «Без сомнения, всем управляет случай. Он скорее по прихоти своей, чем по справедливости, одни события покрывает славой, другие – мраком забвения» (лат.). Распространять молву о наших деяниях и выставлять их напоказ – это дело голой удачи: судьба дарует нам славу по своему произволу. Я не раз видел, что слава опережает заслуги, и не раз - что она безмерно превышает их. Кто первый заметил её сходство с тенью, тот высказал нечто большее, чем хотел; и та и другая необычайно прихотливы: и тень также порою идёт впереди тела, которое отбрасывает её, порою и она также намного превосходит её своею длиной.

10. Вся слава, на которую я притязаю, это слава о том, что я прожил свою жизнь спокойно, и потом прожил её спокойно…по своему разумению.

11. Бесчисленное множество прекраснейших подвигов не

оставило по себе ни малейшего следа, и только редчайшие из них удостоились признания.

12.Человек подлинно благородный и мудрый считает доблестью то, что более всего соответствует природе, и заключается не в славе, а в действиях (лат.)

13. Кто считает, что напрасно загубит свою жизнь, если отдаст её не при каких-либо выдающихся обстоятельствах, тот будет склонен оставить свою жизнь в тени, чем принять славную смерть, и потому он пропустит немало достойных поводов подвергнуть себя опасности. А ведь всякий достойный повод поистине славен, и наша совесть не преминёт возвеличить его в наших глазах. «Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей» (лат.)

14. Нужно идти на войну ради исполнения своего долга и терпеливо дожидаться той награды, которая всегда следует за каждым добрым делом, сколь бы оно ни было скрыто от людских взоров, и даже за всякой добродетельной мыслью; эта награда достигается в чувстве удовлетворения, доставляемого нам чистой совестью, сознанием, что мы поступили хорошо. Нужно быть доблестным ради себя самого и ради того преимущества, которое состоит в душевной твёрдости, уверенно противостоящей всяким ударам судьбы: «Доблесть сияет неоспоримыми почестями и не знает позора от безуспешных притязаний; она не получает власти и не слагает её по прихоти народа (лат.).

15…чем тянуться к почёту и славе, которые, в конце концов, не что иное, как благосклонное суждение других людей о нас.

16. Не бессмысленно ли жизнь мудреца ставить в зависимость от суда глупцов и невежд? «Может ли быть что-нибудь более нелепое, чем придавать значение совокупности тех, кого презираешь каждого в отдельности» (лат.). Кто стремится угодить им, тот никогда ничего не достигнет. В эту мишень как не целься, всё равно не попадёшь. «Нет ничего презреннее, нежели мнение толпы» (лат.)

17.Я же полагаю, что вещь, сама по себе не постыдная, неизбежно становится постыдной, когда её прославляет толпа (лат.)

18…давайте неуклонно идти за разумом, и пусть общественное одобрение, если ему будет угодно, последует за нами на этом пути. И так как оно зависит исключительно от удачи, то у нас нет решительно никаких оснований считать, что мы обретём его скорее на каком-либо другом пути, чем на этом. И если бы случилось, что я не пошёл по прямой дороге, не отдав ей предпочтение потому, что она прямая, я всё равно вынужден буду пойти по ней, убедившись на опыте, что в конце концов она наиболее безопасная и удобная:

19.Не побоюсь похвал, ибо я не бесчувствен; но я не приму за истинный смысл и конечную цель честных поступков расточаемые тобой восторги и восхваления (лат.)

Вот почему суждения, составленные на основании одного лишь внешнего облика той или иной вещи, крайне поверхностны или сомнительны; и нет свидетеля более верного, чем каждый в отношении себя самого.

20.Кто, кроме лжецов и негодяев, гордится ложной почестью и страшится ложных наветов? (лат.).

21.Не следуй за тем, что возвеличивает взбудораженный Рим, не исправляй неверную стрелку этих весов и не ищи себя нигде, кроме как в себе самом (лат.)

22.Мы говорим, что делая наше имя известным всюду и влагая его в уста столь многих людей, мы тем самым возвеличиваем его; мы хотим, чтобы оно произносилось с благоговением и чтобы это окружающее его сияние пошло ему на пользу – и это всё, что можно привести в оправдание нашего стремления к славе. Но в исключительных случаях эта болезнь приводит к тому, что иные не останавливаются ни перед чем, только бы о них говорили.

23. Этот порок, впрочем, обычен: мы заботимся больше о том, чтобы о нас говорили, чем о том, что именно о нас говорят; с нас довольно того, что наше имя у всех на устах, а почему – это нас отнюдь не заботит. Нам кажется, что если мы пользуемся известностью, то это значит, что и наша жизнь, и сроки её находятся под охраною знающих нас. Что до меня, то я крепко держусь за себя самого.

24.И даже имей я свой опознавательный знак, что, собственно, мог бы он обозначать, когда меня больше не будет? Мог ли бы он отметить пустоту и заставить полюбить её? «Не легче ли теперь надгробный камень давит на мои кости? Говорят, что потомство хвалит умершего; не родятся ли от этого ныне фиалки из духов его, из надгробного холма и блаженного праха?» (лат.)

25.Мы не располагаем и тысячной долей сочинений, написанных древними; судьба определяет им жизнь – одним покороче, другим подольше, в зависимости от своих склонностей и пристрастий; и, не зная всего остального, мы вправе задаться вопросом: уж не худшее ли то, что находится в нашем распоряжении? Из таких пустяков, как наши дела, историй не составляют.

26.Всякий, кто, пользуясь правильной меркой и подобающими соотношениями, призадумается над тем, о каких делах и о каких людях сохраняются в книгах слава и память, тот найдёт, что в наш век слишком мало деяний и слишком мало людей, которые имели бы право на них притязать. Мало ли знали мы доблестных и достойных мужей, которым пришлось пережить собственную известность, которые видели и должны были это стерпеть, - как на их глазах угасли почёт и слава, справедливо завоёванные ими в юные годы? А ради каких-то трёх лет этой призрачной и воображаемой жизни расстаёмся мы с живой, не воображаемой, но действительной жизнью и ввергаем себя в вечную смерть! Мудрецы ставят перед этим столь важным шагом другую, более высокую и более справедливую цель: «Наградой за доброе дело служит свершение его» (лат.)

…но деяния доблести и добродетели слишком благородны по своей сущности, чтобы домогаться другой награды, кроме заключённой в них самих ценности, и в особенности – чтобы домогаться этой награды в тщете людских приговоров.

27. Поскольку люди в силу несовершенства своей природы не могут довольствоваться доброкачественной монетой, пусть между ними обращается и фальшивая. Это средство применялось решительно всеми законодателями, и нет ни одного государственного устройства, свободного от примеси какой-нибудь напыщенной чепухи или лжи, необходимых, чтобы налагать узду на народ и держать его в подчинении. Вот почему эти государственные устройства приписывают себе, как правило, легендарное происхождение и начала их полны сверхъестественных тайн. Именно это и придавало вес даже порочным религиям и побуждало разумных людей делаться их приверженцами.

28…- я не советую женщинам именовать своей честью то, что в действительности является их прямым долгом: «Ведь согласно обычному словоупотреблению, честью называется только то, что признаёт славным народная молва» (лат.); их долг – это, так сказать, сердцевина, их честь – лишь внешний покров. И я также не советую им оправдывать свой отказ пойти нам навстречу ссылкой на неё, ибо я наперёд допускаю, что их склонности, их желания и их воля, к которым, пока они не обнаружат себя, честь не имеет ни малейшего отношения, ещё более скромны, нежели их поступки: «Та, которая отказывает лишь потому, что ей нельзя уступить, уступает» (лат.).

Желать этого – не меньшее оскорбление бога и собственной совести, чем совершить самый поступок. И поскольку дела такого рода прячутся ото всех и творятся тайно, то, не чти женщины своего долга и не уважай они целомудрия, для них не составило бы большого труда начисто скрыть какое-нибудь из них от постороннего взора и сохранить, таким образом, свою честь незапятнанной. Честный человек предпочтёт скорее расстаться со своей честью, чем с чистой совестью.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХУ1).

1…что бывает с влюблённым, страсть которого наделяет предмет его обожания красотой и прелестью, приводя к тому, что, охваченный ею, он под воздействием обманчивого и смутного чувства видит того, кого любит, другим и более совершенным, чем тот является на самом деле.

2.Подобает, чтобы каждый находил в себе только то, что соответствует истине… Наша жизнь – это сплошная забота о приличиях; они опутали нас и заслонили собой самую сущность вещей. Цепляясь за ветви, мы забываем о существовании ствола и корней. Мы научили женщин краснеть при малейшем упоминании о всех тех вещах, делать которые им ни в какой мере не зазорно; мы не смеем называть своим именем некоторые из наших органов, но не стыдимся пользоваться ими, предаваясь худшим видам распутства. Приличия запрещают нам обозначать соответствующими словами вещи дозволенные и совершенно естественные – и мы беспрекословно подчиняемся этому; разум запрещает нам творить недозволенное и то, что дурно – и никто этому запрету не подчиняется.

3.Высокомерие складывается из чересчур высокого мнения о себе и чересчур низкого о других.

4…я совершенно не представляю себе, на что я способен, и восхищаюсь самонадеянностью и самоуверенностью, присущими в той или иной мере каждому, кроме меня.

5.Стремление познать сущность вещей дано человеку, согласно Писанию, как бич наказующий.

6.С великим трудом, мне кажется, можно было бы найти кого-нибудь, кто ценил бы себя меньше – или, если угодно, кто ценил бы меня меньше, - чем я сам ценю себя.

7…одобрение других нисколько не радует меня. Суждения мои робки и прихотливы, особенно когда касаются меня самого. Я без конца порицаю себя, и меня всегда преследует ощущение, будто я пошатываюсь и сгибаюсь от слабости.

8.Ни боги, ни люди, ни книготорговцы не прощают поэту посредственности (лат.)

9.Нет никого наглее бездарного поэта (лат.)

10.Я завидую счастью тех, кто умеет радоваться делам рук своих и испытывать от этого приятное удовлетворение. Ведь это весьма лёгкий способ доставлять себе удовольствие, ибо его извлекаешь из себя самого, в особенности, если обладаешь известным упорством в своих оценках.

11.Стараясь быть кратким, я становлюсь непонятным (лат.)

12.Красота – великая сила в общении между людьми; это она прежде всего остального привлекает людей друг к другу, и нет человека, сколь бы диким и хмурым он ни был, который не почувствовал бы себя в той или иной мере задетым её прелестью. Тело составляет значительную часть нашего существа, и ему принадлежит в нём важное место.

13.Платон говорит, что многословие или краткость не являются свойствами, повышающими или снижающими достоинство языка.

14.Весьма возможно, что преимущество, даруемое нам природой в виде красоты, и повело к первым отличиям между людьми и к тому неравенству среди них, из которого и вросло преобладание одних над другими.

15. Что до меня, то я немного ниже среднего роста. Этот недостаток не только вредит красоте человека.

16.Люди низкого роста, говорит Аристотель, могут быть очень миловидными, но красивыми они никогда не бывают; в человеке большого роста мы видим большую душу, как в большом, рослом теле – настоящую красоту.

17.Красота всех частей тела нужна женщине, но красота стана – единственная, необходимая мужчине. Там, где налицо малый рост, там ни ширина и выпуклость лба, ни белизна глазного белка и приветливость взгляда, ни изящная форма носа, ни небольшие размеры рта и ушей, ни ровные и белые зубы, ни равномерная густота каштановой бороды, ни красота её и усов, ни округлая голова, ни свежий цвет лица, ни благообразие черт его, ни отсутствие дурного запаха, исходящего от тела, ни пропорциональность частей его не в состоянии сделать мужчину красивым.

17.То, что ожидает меня в дальнейшем, будет не более чем существование наполовину; это буду уже не я: что ни день, я всё дальше и дальше ухожу от себя и обкрадываю себя самого: «Мало-помалу силы и здоровье слабеют, и вся жизнь приходит в упадок» (лат.)

18.Годы идут, похищая у нас одного за другим (лат.)

19…если меня не манит предвкушаемое мной удовольствие и если мной руководит нечто другое, а не моя собственная свободная воля, я ничего не стою, ибо я таков, что, кроме здоровья и жизни, нет ни одной вещи на свете, ради которой я стал бы грызть себе ногти и которую готов был бы купить ценою душевных мук и насилия над собой,

«Не настолько ценю я пески скрытого в тени Тага, что катит золото в море» (лат.)

20. Я нуждался для этого лишь в одном – в способности довольствоваться своей судьбой, то есть в таком душевном состоянии, которое, говоря по правде, вещь одинаково редкая среди людей всякого состояния и положения, но на практике чаще встречающаяся среди бедняков, чем среди людей состоятельных. И причина этого, надо полагать, заключается в том, что жажда обогащения, подобно всем другим страстям, владеющим человеком, становится более жгучей, когда человек уже испробовал, что такое богатство, чем тогда, когда он вовсе не знал его; а, кроме того, добродетель умеренности встречается много реже, чем добродетель терпения. Я не нуждаюсь ни в чём, кроме того, чтобы мирно наслаждаться благами, дарованными мне Господом богом от неисповедимых щедрот Его.

21.Ведь люди умелые извлекают кое-какую пользу даже из строптивой и норовистой лошади.

Моё детство протекало в условиях весьма благоприятных и не стеснительных; мне было совершенно неведомо строгое подчинение чужой воле. Всё это, вместе взятое, воспитало во мне мягкость характера и сделало меня неустойчивым пред лицом неприятностей, и я неизменно бываю рад, когда от меня скрывают мои убытки и неполадки в хозяйстве, способные задеть меня за живое.

22.Не располагая достаточной твёрдостью, чтобы выносить докучливую возню с различными, обступающими нас со всех сторон заботами, не умея постоянно напрягать свою волю, чтобы устраивать и улаживать мои дела так, как мне бы хотелось, я, полагаясь во всём на судьбу, следую, насколько это для меня достижимо, такому правилу: «Ожидать всего самого худшего и, в случае если это худшее грянет, мужественно переносить его с кротостью и терпением». Только к этому я и стремлюсь…

23.Я никогда не был искусен в том, чтобы отводить от себя удары судьбы, уклоняться от них или заставлять её силой делать угодное мне, как никогда не умел также устраивать свои дела подобающим образом, руководствуясь голосом благоразумия. Ещё в меньшей мере я обладаю выносливостью, чтобы смиряться с мучительными и тягостными заботами, которые необходимы для этого. И наиболее мучительное для меня состояние – это пребывать в обстоятельствах, которые нависают надо мной и теснят меня, а также метаться между надеждой и страхом.

Долго раздумывать над каким-либо делом, хотя бы самым пустячным, - занятие для меня совершенно несносное, и я ощущаю, что мой ум подавлен неизмеримо сильнее, когда ему приходится претерпевать шатания и толчки, порождаемые неуверенностью и сомнениями, чем когда, свободный от колебаний, он принимает, полагаясь на счастье, то или иное окончательное решение, в чём бы оно ни состояло. Лишь немногие страсти нарушали мой сон, но что до раздумий, то даже самое лёгкое безнадёжно расстраивает его.

24…лучше уж пусть судьба одним ударом ввергнет меня в страдание: «Ибо мучительнее всего неизвестность» (лат.)

25.Что касается честолюбия, которое – ближайший сосед самомнению или, скорее дитя его, то для того, чтобы распалить во мне эту страсть, пришлось бы, пожалуй, самому счастью схватить меня за руку. Ибо навязать ради зыбкой надежды заботу на шею и подвергать себя бесчисленным тяготам, неизбежным вначале для всякого, кто жаждет возвыситься над другими, - нет, это отнюдь не по мне: «За деньги я надежды не покупаю»(лат.).

26.В беде следует принимать опасные решения (лат.)

27.Свойственные мне уступчивость и покладистость назовут, разумеется, слабостью и малодушием; честность и совестливость найдут нелепой щепетильностью и предрассудком; искренность и свободолюбие будут сочтены несносными, неразумными, дерзкими. Но нет худа без добра! Неплохо родиться в испорченный век, ибо по сравнению с другими вы без больших затрат сможете сойти за воплощение добродетели.

28.Так пусть же он возблистает своей человечностью, правдивостью, прямотой, умеренностью и, прежде всего справедливостью – достоинствами, в наши дни редкими, неведомыми, гонимыми.

29.Ничто так не ценится народом, как доброта (лат.).

30. Я скорее предпочту, чтобы все мои дела пошли прахом, чем поступлюсь убеждениями ради своего успеха, ибо эту новомодную добродетель притворства и лицемерия я ненавижу самой лютой ненавистью, а из всех возможных пороков не знаю другого, который с такой же очевидностью уличал бы в подлости и низости человеческие сердца. Это повадки раба и труса – скрываться и прятаться под личиной, не осмеливаясь показаться перед нами таким, каков ты в действительности. Этим путём наши современники приучают себя к вероломству. Когда их вынуждают к лживым посулам и обещаниям, они не испытывают ни малейших укоров совести, пренебрегая их исполнением. Благородное сердце не должно таить свои побуждения. Оно хочет, чтобы его видели до самых глубин; в нём всё хорошо или, по меньшей мере, всё человечно.

31.Первое и основное правило добродетели: её нужно любить ради неё самой. Тот, кто говорит правду потому, что в силу каких-то посторонних причин вынужден к этому, или потому, что так для него полезнее, и кто не боится лгать, когда это вполне безопасно, того нельзя назвать человеком вполне правдивым.

Аристотель считает, что душевное величие заключается в том, чтобы одинаково открыто выказывать и ненависть и любовь, чтобы судить и говорить о чём бы то ни было с полнейшей искренностью и, ценя истину превыше всего, не обращать внимания на одобрение или порицание, исходящие от других.

32… и меня точит совесть, если порой у меня вырывается ложь, а это иногда всё же бывает, когда меня неожиданно принуждают к этому обстоятельства, не дающие мне опомниться и осмотреться.

33.Вовсе не требуется всегда говорить полностью то, что думаешь, - это было бы глупостью, но всё, чтобы ты ни сказал, должно отвечать твоим мыслям; в противном случае это – злостный обман. Я не знаю, какой выгоды ждут для себя те, кто без конца лжёт и притворяется; на мой взгляд единственное, что их ожидает, так это то, что если даже им случится сказать правду, им всё равно никто не поверит. Ведь с помощью лжи можно обмануть людей разок-другой, но превращать в ремесло своё притворство…

34.Чем человек изворотливее и ловчее, тем больше в нём ненависти и подозрительности, когда он утратил свою репутацию честности (лат.)

35.Кто бесчестен в отношении правды, тот таков же и в отношении лжи.

36. Я со своей стороны предпочитаю быть скорее докучным и нескромным, чем льстецом и притворщиком. Готов признать, что когда держишься с такою искренностью и прямотой, невзирая на лица, как это свойственно мне, то тут, быть может, примешивается также немножко гордости и упрямства, и мне кажется, что я веду себя с большей непринуждённостью именно там, где это меньше всего подобает, и что путы, налагаемые на меня необходимостью быть почтительным, горячат мою кровь. Впрочем, возможно и то, что я по своей простоте в этих случаях следую своей природою.

37…я храбр от слабости. Вот почему я решаюсь уж лучше быть непосредственным и почитаю необходимым неизменно говорить то, что думаю, и поступаю, таким образом как в силу моего душевного склада, так и на основании здравого размышления, предоставляя судьбе делать со мною всё, что ей будет угодно. Аристипп говорил, что главная польза, извлечённая им из философии, это то, что благодаря ей он научился говорить свободно и откровенно со всяким.

38…я не выношу подчинения, обязательств и насилия над собой. То, что я делаю легко и естественно, того мне больше не сделать, начни я побуждать себя к этому настойчивыми и властными понуканиями.

39. Не существует на свете души, сколь бы убогой и низменной она ни была, в которой не сквозил бы проблеск какой-нибудь особой способности; и нет столь глубоко погребённой способности, чтобы она так или иначе не проявила себя.

40.Мне отнюдь не запрещено говорить глупости, лишь бы я не обманывался насчёт их настоящей цены; и впадать в ошибки сознательно – вещь для меня столь обычная, что я только так и впадаю в них; но я никогда не впадаю в них по вине случая. Сваливать вину за поступки нелепые, но маловажные, не безрассудство моего нрава – это сущие пустяки, раз я не могу, как правило, запретить себе сваливать на него за поступки явно порочные.

41.Мне трудно принять решение относительно той или иной вещи, если она, на мой взгляд, сомнительна: «Сердце не говорит мне решительно ни да, ни нет» (ит.)

42.Душе, обуреваемой сомнениями достаточно ничтожнейшей мелочи, чтобы склонить её в ту или другую стороны (лат.)

43.И всё же я не очень люблю менять раз принятые мнения, поскольку в противных мнениях я обнаруживаю подобные же слабые места. «Это обыкновение со всем соглашаться кажется мне опасным и сомнительным» (лат.)

44.Чрезвычайно легко порицать пороки любого государственного устройства, ибо всё, что бренно, кишмя кишит ими; чрезвычайно легко зародить в народе презрение к старым нравам и правилам, и всякий, кто поставит перед собой эту цель, неизменно будет иметь успех; но установить вместо старого, уничтоженного государственного устройства новое, и притом лучшее – на этом многие из числа принимавших такие попытки не раз обламывали зубы.

45. Глупость – болезнь, которой никогда не страдает тот, кто её видит в себе: она очень упорна, и, как правило, неизлечима, но достаточно одного проницательного взгляда больного, обращённого им на себя самого, чтобы пробить её толщу и избавиться от неё, как достаточно одного луча солнца, чтобы рассеять густой туман. Обвинять себя в этом случае, значит отводить от себя всякое обвинение, осуждать себя значит выносить себе оправдательный приговор. Не бывало ещё на свете такого крючника или девки, которые не считали бы, что их ума для них достаточно.

46.Кто ясно видит величие чужой мысли, тот и сам поднимается до того же уровня и возносит свою мысль на ту же самую высоту. Итак, это такого рода занятие, от которого нельзя ждать много чести и славы, и такой вид сочинительства, который не приносит громкого имени.

47.Души обыденные и грубые не видят ни изящества, ни значительности в тонком и возвышенном рассуждении. Но ведь два этих разряда заполняют собой наш мир. Третий разряд, тот, которому вы, в сущности, и отдаёте себя – души сильные и чистые собственной силой, - настолько немногочислен, что не пользуется у нас, и вполне заслуженно, ни влиянием, ни известностью, так что стремиться ему угодить – значит попусту терять время.

Обычно можно услышать, что, оделяя нас своими благами, природа справедливее всего поступила при распределении между нами ума, ибо нет никого, кто бы не довольствовался доставшейся ему долей. Но разумно ли это? … Я считаю свои взгляды правильными и здравыми, но кто же не считает такими и свои собственные?

48.Всё, что другие…отдают заботам о своей славе и своём возвеличении, я обращаю только на то, чтобы обеспечить спокойствие моему духу и мне, и если кое-что от меня всё же уделяется посторонним, но это происходит отнюдь не по велению моего разума. «Моя наука это жить и здравствовать» (лат.)

49.Всякий всматривается в то, что пред ним; я же всматриваюсь в себя. Я имею дело только с собой; я беспрерывно созерцаю себя, проверяю, испытываю. «Никто не пытается углубиться в себя» (лат.), а я, верчусь внутри себя самого.

Этой способностью докапываться до истины - в сколь бы малой мере я такой способностью не обладал, - равно как вольнолюбивым нежеланием отказываться от своих убеждений в угоду другим людям, я обязан главным образом себе самому, ибо наиболее устойчивые и общие мои взгляды родились, так сказать, вместе со мной: они у меня природные, они целиком мои. Я произвёл их на свет сырыми и немудрёными, и то, что я породил, было смелым и сильным, но несколько смутным и несовершенным; впоследствии я обосновал и укрепил эти взгляды, опираясь на тех, кто пользовался моим уважением, а также на безупречные образцы. Оставленные нам древними, с которыми я сошёлся в мнениях. Они-то и убедили меня в моей правоте, и благодаря им я придерживаюсь своих воззрений более сознательно и с большей твёрдостью.

50.Если вообще есть что-либо почтенное, то это, без сомнения, цельность всей жизни, всех отдельных поступков; ты не сможешь достигнуть этого, если, отказавшись от своего характера, будешь подражать другим (лат.)

51…но те, с кем моё положение сталкивает меня, в большинстве своём не утруждают себя чрезмерной заботой о просвещении своих душ; в их глазах наивысшее счастье – почести, и наивысшее совершенство – мужество.

Если я вижу в других нечто хорошее, я глубоко уважаю это хорошее и очень охотно хвалю его.

52.Если я лгу, я оскорбляю себя в большей мере, чем того, о ком я солгал.

52.Народ мудрее, ибо он мудр настолько, насколько нужно (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. Х1Х).

1.Лишь тем, в ком есть нечто достойное подражания и чья жизнь и взгляды могут служить образцом, подобает выставлять себя напоказ.

2.Я читаю свои стихи не всякому, а только друзьям, и только по просьбе, и не везде, и не при всех. А многие готовы читать свои произведения на городской площади и даже в бане (лат.)

3.И если даже случится, что ни одна душа так и не прочитает моих писаний, потратил ли я понапрасну время, употребив так много свободных часов на столь полезные и приятные размышления?

4.Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой. Это – книга, неотделимая от своего автора, книга, составлявшая моё основное занятие, неотъемлемую часть моей жизни, а не занятие, имевшее какие-то особые, посторонние цели, как бывает обычно с другими книгами. Потерял ли я даром моё время, с такой настойчивостью и тщательностью отдавая себе отчёт в том, что я такое? Ведь те, кто лишь изредка и случайно оглядывают себя мысленно, не записывая своих наблюдений, те не исследуют себя так обстоятельно, и не проникают в себя так глубоко, как тот, кто делает это предметом своего постоянного изучения, своим жизненным делом, своим ремеслом, как то, кто ставит перед собой задачу начертать исчерпывающее своё описание и отдаётся её выполнению со всею искренностью, со всем жаром своей души; ведь даже сладчайшие удовольствия, если переживаешь их лишь наедине с собою, уносятся, не оставляя никакого следа и ускользая от взгляда не только всего народа, но и окружающих нас людей.

Сколько раз отвлекала меня эта работа от докучных размышлений, - а докучными нужно считать все те размышления, которые бесплодны! Природа наделила нас бесценной способностью беседовать с самим собой, и она часто приглашает нас воспользоваться этим, чтобы показать нам, что, хотя мы чем-то и обязаны окружающим, всё же гораздо большим мы обязаны самим себе. Для того, чтобы приучить моё воображение к некоторому порядку и плану даже тогда, когда оно предаётся фантазиям, и оградить его от беспорядочных блужданий и расточения сил попусту, нет лучшего способа, как закрепить на бумаге и зарегистрировать все даже самые ничтожные мысли, возникающие в уме. Я прислушиваюсь к своим мечтаниям потому, что мне надлежит занести их в мой протокол. Сколько раз, будучи огорчён чьим-либо поступком, порицать который во всеуслышание было бы неучтиво и неразумно, я облегчал свою душу на этих страницах не без тайной мысли о поучительности всего этого для других. И эти поэтические шлепки оставляют более длительный след на бумаге, нежели на живом теле.

3. Правда, которая ныне в ходу среди нас, это не то, что есть в действительности, а, то, в чём мы убеждаем других, - совершенно так же, как и с обращающейся между нами монетой: ведь мы называем этим словом не только полноценную монету, но и фальшивую.

4…что лгать и нарушать слово…отнюдь не порок; для них это то же, что манера разговаривать.

…ибо двуличие – одна из главнейших черт нашего века.

5…и что тягчайшее оскорбление словом, какое только можно нанести нам, - это упрёк во лживости. Ведь это так естественно – сильнее всего отрицать наличие у нас тех недостатков, в которых мы более всего повинны.

6.Существует ли более явственное проявление малодушия, чем отказ от своих собственных слов, отрицание того, что слишком хорошо за собой знаешь?

Лживость – гнуснейший порок …она свидетельствует как о презрении к богу, так и о страхе перед людьми.

7.Наше взаимопонимание осуществляется лишь единственно возможным для нас путём, а именно через слово; …слово – единственное орудие, с помощью которого мы оповещаем друг друга о наших желаниях и мыслях, оно – толмач нашей души; если мы лишимся его, то не сможем держаться вместе, не сможем достигать взаимопонимания; если оно обманывает нас, оно делает невозможным всякое общение человека с себе подобными…

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХУ111)

Дело обычное, что добрые намерения, если их приводят в исполнение не в меру усердно, толкают людей на весьма дурные дела.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл.Х1Х)

1.Среди доступных нам удовольствий и благ не существует ни одного, которое было бы свободно от примеси неприятного и стеснительного, «Из источника наслаждений исходит нечто горькое, что удручает даже находящегося среди цветов» (лат.)

2. И когда мы тщимся изобразить это наслаждение во всей его полноте, то приукрашаем его эпитетами и свойствами, связанными со страданием и болезнью, каковы, например, такие слова, как: истома, спазмы, изнеможение, обмирание. Не есть ли это вернейшее свидетельство кровной близости и единства наслаждения и боли? Глубокая радость заключает в себе больше суровости, чем веселья, крайнее и полное удовлетворение – больше успокоения, чем удовольствия. «Слишком неумеренная радость угнетает нас» (лат.). Блаженство угнетает человека. Это, о чём говорит один небольшой древнегреческий стих, содержание которого сводится к следующему: «боги продают всякое ниспосылаемое нам ими благо», что означает: они не даруют нам ни одного совершенного и чистого блага, и мы покупаем его ценой содержащегося в нём зла.

Тяготы и удовольствия – вещи, крайне различные по природе – каким-то образом соединяются природными узами.

3…но я с лёгкостью представляю себе, что можно намеренно, добровольно и с охотой лелеять свою грусть, и настаиваю на том, что, кроме честолюбия, - а оно также может сюда примешиваться – во всём этом сквозит ещё нечто приятное и заманчивое, которое тешит нас и льстит нашему самолюбию посреди самой безысходной и тягостной грусти. Разве не существует душ, которые, можно сказать, питаются ею? «Есть некое удовольствие и в плаче».

4.Вспомним также, что безудержный смех порождает слёзы (лат.) «Нет горя без услады» (лат.)

Мысленно представляя себе человека, испытывающего все желанные для него радости, - вообразим такой случай, когда всё тело этого человека навеки охваченным наслаждением, подобным тому, какое бывает при акте оплодотворения, в момент наибольшей остроты ощущений, - я явственно вижу, как он изнемогает под бременем своего блаженства, и чувствую, что ему не под силу выдерживать столь беспримесное и столь всеобъемлющее непрерывное наслаждение. И действительно, едва насытившись им, он уже бежит от него и, побуждаемый естественным чувством, торопится спрыгнуть сам со ступеньки, на которой ему никоим образом не устоять, с которой он боится сверзиться вниз.

Когда я с предельной откровенностью исповедываюсь себе самому, я обнаруживаю, что даже лучшее, что только есть во мне, даже оно окрашено известным оттенком порочности.

5.Человек во всём и везде – ворох пёстрых лоскутьев. И даже законы, блюстители справедливости, не могли бы существовать, если б к ним не примешивалась несправедливость.

6. Равным образом верно и то, что наши умы бывают иногда слишком светлыми и прозорливыми в делах как частной, так и общественной жизни; ясности и проницательности подобных умов присуща чрезмерная утончённость и любознательность. Чтобы принудить их покоряться общепринятым правилам и обычаям, нужно отнять у них пытливость и остроту; чтобы приспособить их к нашему смутному земному существованию, нужно придать им некоторую тяжеловесность и заставить их потускнеть. Но бывают также умы обыденные и менее яркие, которые более пригодны для ведения дел и лучше справляются с ними. Возвышенные и утончённые воззрения философии бесплодны в приложении к повседневной действительности. Эта повышенная живость души, эта беспокойная подвижность и гибкость препятствует нам в житейских занятиях. Нужно вести предприятия человеческие проще, не мудрствуя, и добрую долю в них оставлять на усмотрение и произвол судьбы. Освещать дела слишком тонко и глубоко нет никакой надобности; наблюдая столь противоречивое освещение и многообразие форм, теряешься: «Их разум терялся при размышлении о стольких противоречивых вещах» (лат.)

7.Кто пристально разглядывает и старается охватить всё до одного обстоятельства и все следствия, тот сам себе затрудняет выбор: обычная смекалка с таким же успехом делает своё дело, и достаточна для разрешения как малых, так и больших вопросов. Оглянитесь вокруг себя, и вы увидите, что лучшие хозяева - это те, кто меньше всего мог бы ответить, каким образом они добиваются этого, и что велеречивые говоруны чаще всего не достигают ничего путного.

(Монтень, Опыты, Кн.2, гл. ХХ1).

1.Ни один кормчий не выполняет своих обязанностей, сидя на берегу.

2…»философу и честному человеку перевести дух и то возбраняется» (император Юлиан), то есть что им подобает отдавать дань потребностям нашего естества лишь настолько, насколько это безусловно необходимо, занимая всегда и душу и тело делами прекрасными, великими и добродетельными. Он испытывал стыд, если ему доводилось сплюнуть или вспотеть на виду у народа… ибо он полагал, что телесные упражнения, неустанный труд и умеренность должны выпарить и иссушить все эти излишние жидкости.

3.Существуют, кроме того болезни, которые обрушиваются на нас с такой яростью, что подавляют и наши желания, и нашу память.

4. Высшее проявление мужества пред лицом смерти, и самое к тому же естественное, - это смотреть на неё не только без страха, но и без тревоги, продолжая даже в цепких её объятиях твёрдо придерживаться обычного образа жизни. Именно так и сделал Катон, продолжавший заниматься и не отказывавшийся от сна, когда голова и сердце его были уже полны смертью, которую он держал в своей руке.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл.ХХ1).

1.Разительные подобия и соответствия сокрыты в той совокупности творений природы, которая есть мироздание, и это ясно показывает, что оно не случайно, и никоим образом не подвластно многим хозяевам. Болезни и различные состояния, которым подвержено наше тело, наблюдаются так же у государств и их общественного устройства: монархии и республики рождаются, переживают пору расцвета и увядают от старости совсем так же, как мы. Мы склонны к чрезмерному изобилию соков, которое бесполезно и скорее вредит. Это, может быть, либо излишек благодетельных соков (но и они пугают врачей, утверждающих, что, поскольку в нас нет ничего устойчивого, нам подобает умерять и ограничивать наше здоровье, если оно слишком уж выпирает из нас, ибо существует опасность, как бы наша природа, не умея прочно удерживаться на одном месте, и лишённая возможности в таких случаях подняться ради своего улучшения на ступень выше, не подалась внезапно и беспорядочно назад, и ради предупреждения этого зла они предписывают людям атлетического сложения слабительные и кровопускания с целью избавить их от этого избытка здоровья). Либо изобилие соков дурных, которое и является обычной причиной болезней. Такое же полнокровие часто наблюдается и у больных государств…

2.Мы терпим зло от длительного мира: изнеженность действует на нас хуже войны (лат.)

3.И всё же слабость нашего естества нередко толкает нас к необходимости пользоваться дурными средствами для достижения благой цели.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл.ХХ111).

1…тот самый недостаток, который вызывает у нас улыбку по её адресу, присущ каждому из нас; никто не сознаёт, что он скуп или жаден. Слепые нуждаются в поводыре, мы же обязаны заботиться о себе сами.

2.»Не будем искать причину зла вне нас, оно сидит в нас, в самом нашем нутре. И именно потому, что мы не сознаём своей болезни, нам так трудно исцелиться. Если не начать лечиться при первых же признаках заболевания, то как справиться с таким количеством язв и недугов? Но у нас есть такое прекрасное лекарство, как философия: в отличие от других средств, радующих нас только после выздоровления, философия одновременно радует и исцеляет нас» (Сенека).

(Монтень, Опыты, кн.2, гл.ХХУ1).

1.Я часто слышал пословицу: «трусость – мать жестокости». Мне действительно приходилось наблюдать на опыте, что чудовищная, бесчеловечная жестокость нередко сочетается с женской чувствительностью. Я встречал необычайно жестоких людей, у которых легко было вызвать слёзы, и которые плакали по пустякам.

2.Не душевная ли слабость заставляла таких людей бросаться из одной крайности в другую?

3.Всякий отлично знает, что больше храбрости и гордости в том, чтобы разбить своего врага и не прикончить его, чтобы разорить его, а не умертвить; тем более, что жажда мести, таким образом, больше утоляется, ибо с неё достаточно – дать себя почувствовать врагу. Ведь мы не мстим ни животным, ни свалившемуся на нас камню, ибо они неспособны ощутить нашу месть. А убить человека – значит охранить его от действия нашей обиды.

4.Если бы мы хотели превзойти нашего врага доблестью и иметь возможность рассчитаться с ним, то мы огорчились бы, если бы он избежал этого, в случае, например, смерти; ведь мы хотим победить и добиваемся не столько почётной,

сколько верной победы…

5.Наши предки… Они были достаточно храбры и не боялись встретиться лицом к лицу с оскорблённым ими врагом. Мы же трепещем от страха, пока видим, что враг

жив и здоров. Не свидетельствует ли о том, что это именно так, наше великолепное нынешнее обыкновение преследовать насмерть как того, кто нас обидел, как и того, кого мы обидели сами?

6. Он всё разит, так как всего боится (лат.)

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХУ11).

1.Разумный человек ставит себе предел даже в добрых делах (лат.)

2…учиться надо смолоду, на старости же лет – наслаждаться знаниями. Самым большим пороком человеческой природы мудрецы считают непрерывное появлению у нас всё новых и новых желаний. Мы постоянно начинаем жить сызнова. Надо было бы, чтобы наше стремление учиться и наши желания с годами дряхлели, а между тем, когда мы уже одной ногой стоим в могиле, у нас всё ещё пробуждаются новые стремления: «Ты готовишь мраморы, чтобы строить новый дом на самом пороге смерти, забыв о могиле» (лат.)

Я никогда не загадываю больше, чем на год вперёд, и думаю тогда только о том, как бы закончить свои дни; я гоню от себя всякие новые надежды, не затеваю никаких новых дел, прощаюсь со всеми покидаемыми мною местами, и ежедневно расстаюсь с тем, что имею: «Вот уже давно, как я ничего не трачу и не приобретаю. У меня в наличности больше запасов на дорогу, чем оставшегося мне пути (лат.). «Я прожил жизнь и совершил тот путь, что предназначила мне судьба» (лат.)

В конце концов, единственное облегчение, даваемое мне старостью, состоит в том, что она убивает во мне многие желания и стремления, которыми полна жизнь: заботу о делах этого мира, о накоплении богатств, о величии, о расширении познаний, о здоровье, о себе. Бывает, что человек начинает обучаться красноречию, когда ему впору учиться, как сомкнуть свои уста навеки.

Можно продолжать учиться всю жизнь, но не начаткам школьного обучения: нелепо, когда старец садится за букварь. «Люди любят разные вещи, не всё подходит всем возрастам» (лат.)

3.Он погрузился в Платона не с целью получить наставление, как умирать, а как тот, кто, приняв столь важное решение, не желает ради него отказываться даже от сна; не меняя ничего в заведенном укладе жизни, он продолжал свои занятия наряду с другими своими привычными делами.

Ту самую ночь, когда его лишили претуры, он провёл в игре, а ночь перед смертью провёл за книгами. Утрата жизни и утрата должности равно казались ему чем-то незначительным.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХУ111).

1.Я знаю по опыту, что следует отличать душевный порыв человека от твёрдой и постоянной привычки. Знаю я также прекрасно, что для человека нет ничего невозможного, вплоть до того, что мы способны иногда,.. превзойти даже божество. – и это потому, что гораздо больше заслуги в том, чтобы, преодолев себя, приобрести свободу от страстей, нежели в том, чтобы быть безмятежным от природы, и особенно замечательна способность сочетать человеческую слабость с твёрдостью и непоколебимостью бога. Но это бывает только порывами.

2.Ведь даже нам, заурядным людям, удаётся иногда подняться душой, если мы вдохновлены чьими-нибудь словами или примером, превосходящими обычный уровень; но это бывает похоже на какой-то порыв, выводящий нас из самих себя; а как только этот вихрь уляжется, душа съёживается, опадает и спускается если не до самых низин, то, во всяком случае до такого уровня, где она уже не та, какой только что была; и тогда по любому поводу – будь то разбитый стакан или упущенный сокол – наша душа приходит в ярость, подобно всякой самой грубой душе.

Я считаю, что даже самый несовершенный и посредственный человек способен на любой возвышенный поступок; но ему всегда будет недоставать выдержки, умеренности и постоянства. Вот почему мудрецы утверждают, что судить о человеке надо, основываясь главным образом на его обыденных поступках, наблюдая его повседневное существование.

3.Плоть его остаётся дряблой вместо того, чтобы мужественно восстать (лат.)

4…ибо наше воображение проделывает с самим собой и с нами всё что угодно.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХ1Х).

Мы называем противоестественным то, что отклоняется от обычного; однако всё, каково бы оно ни было, соответствует природе. Пусть же этот естественный и всеобщий миропорядок устранит растерянность и изумление, порождаемыми в нас новшествами.

(Монтень, гл. ХХХ).

1.Ни одна страсть не помрачает в такой мере ясность суждения, как гнев. Никто не усомнится в том, что судья, вынесший обвиняемому приговор в припадке гнева, сам заслуживает смертного приговора.

2.До тех пор, пока пульс наш бьётся учащённо и мы охвачены волнением, отложим решение вопроса; когда мы успокоимся и остынем, вещи предстанут нам в ином свете, а сейчас нами владеет страсть, это она подсказывает нам решение, а не наш ум.

Рассматриваемый сквозь призму этой страсти проступок приобретает увеличенные размеры, подобно очертаниям предметов, скрытых туманом.

3.Слово и дело – разные вещи, и надо уметь отличать проповедника от его проповеди. Те, кто в настоящее время старается подорвать основы нашей религии, ссылаясь на пороки служителей церкви, бьют мимо цели; истинность нашей религии зиждется не на этом; такой способ доказательства нелеп и способен лишь всё запутать. У добропорядочного человека могут быть ложные убеждения, а с другой стороны, заведомо дурной человек может проповедовать истину, сам в неё не веря. Разумеется, это прекрасно, когда слово не расходится с делом, и я не буду отрицать, что, когда словам соответствуют дела, слова более вески и убедительны;

4.Гнев – это страсть, которая любуется и упивается собой. Нередко, будучи выведены из себя по какому-нибудь ложному поводу, мы, несмотря на представленные нам убедительные оправдания и разъяснения, продолжаем упираться вопреки истине, вопреки отсутствию вины.

5.Те, кому приходится иметь дело с упрямыми женщинами, знают по опыту, в какое бешенство они приходят, если на их гнев отвечают молчанием и полнейшим спокойствием, не разделяя их возбуждения. … Точно так же и женщины: они гневаются только с целью вызвать ответный гнев – это вроде взаимности в любви.

6.Нет ответа более уничтожающего, чем подобное презрительное молчание.

7…а потому, на мой взгляд, плохо поступает тот, кто тайком непрерывно гложет себя: можно опасаться, что он желает поддержать эту видимость сдержанности, сохранить эту надетую на себя личину.

Пытаясь скрыть гнев, его загоняют внутрь;

8.Все явные недуги менее опасны; самыми страшными являются те, что скрываются под личиной здоровья (лат.)

9.К бессмысленному и постоянному крику привыкают и начинают презирать его.

10. Когда на меня находит гнев, он охватывает меня со страшной силой, но вместе с тем мои вспышки носят весьма кратковременный и потаённый характер. Сила и внезапность порыва не доводят меня всё же до такого помрачения рассудка, при котором я стал бы извергать без разбора всякие оскорбительные слова, совершенно не заботясь о том, чтобы мои стрелы попадали в самые уязвимые места, - ибо я обычно прибегаю только к словесной расправе.

11…я беру себя в руки и накладываю на себя узду, ибо в противном случае, если я поддамся приступам гнева, они могут увлечь меня слишком далеко. Я стараюсь по этому не поддаваться им, и у меня хватает силы, если я слежу за этим, отбросить повод к гневу, каким бы значительным он ни был; но если мне не удалось предупредить вспышку и я поддался ей, она увлекает меня, каким бы пустячным поводом она ни была вызвана.

12. Буря разражается только из столкновения вспышек с двух сторон. Но это может произойти лишь добровольно с обеих сторон, ибо сами по себе вспышки эти возникают не в один и тот же момент. Поэтому, если одна сторона охвачена гневом, дадим ей разрядиться, и тогда мир всегда будет обеспечен. Полезный совет, но как трудно его выполнить! Мне случается иногда разыгрывать гнев ради наведения порядка в моём доме, не испытывая на деле никакого раздражения. По мере того, как с годами я становлюсь более вспыльчивым, я учусь преодолевать такого рода настроения и буду стараться, если хватит сил, впредь быть тем более мягким и уступчивым, чем больше будет у меня законных оснований раздражаться, и чем простительнее мне это будет; до настоящего же времени я был в числе тех, кому это наименее простительно.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХХ11).

1.А упорство – родная сестра выдержки, по крайней мере, в отношении твёрдости и настойчивости.

2.Всякому кажется, что он совершеннейший образец природы, что он – пробный камень и мерило для всех других. Черты, не согласующиеся с его собственными, уродливы и фальшивы. Какая непроходимая глупость! Что касается меня, то я считаю множество людей стоящими значительно выше меня, особенно мужей древности; и, хотя ясно сознаю свою неспособность следовать их примеру, стараюсь всё же не упускать их из виду, пытаюсь разобраться в причинах, поднимающих их на такую высоту, и иногда мне удаётся найти у себя слабые зачатки таких же свойств. Точно так же я веду себя и по отношению к самым низменным душам: я не удивляюсь им и не считаю их чем-то невероятным. Я прекрасно вижу, какой дорогой ценой великие мужи древности платили за своё возвышение, и восхищаюсь их величием; я перенимаю те стремления, которые, на мой взгляд, прекрасны, и если у меня не хватает сил следовать им, то, во всяком случае, моё внимание пристально обращено к ним.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХХ11)

1.Философия неплохо распорядилась своим достоянием, предоставив разуму верховное руководство нашей душой и возложив на него обуздание наших страстей. Кто считает самыми неистовыми страсти, порождаемыми любовью, ссылается в подкрепление своей точки зрения на то, что они завладевают и душой и телом, заполняя человека целиком, так что даже здоровье его начинает зависеть от них и медицина иной раз вынуждена выступать здесь в роли посредницы.

Однако можно было бы возразить против этого, что вмешательство тела в наши страсти до известной степени снижает и ослабляет их, ибо такого рода желания утоляются, их можно удовлетворить материальным путём. Многие, стремясь избавиться от постоянных докук чувственных вожделений, отсекали и отрезали томившие и мучившие их части тела. Другие подавляли пыл чувственных желаний, применяя холодные компрессы из снега и уксуса.

2.между тем душевные страсти, вроде честолюбия, скупости и тому подобных, больше зависят от нашего разума, ибо только он способен справиться с ними; эти желания к тому же неукротимы, ибо, утоляя, только усиливаешь и обостряешь их.

3.Но для меня лично Венера в союзе с трезвостью гораздо сладостнее.

4…но я не сомневаюсь, что там, где любовь и честолюбие одинаково сильны и приходят в противоборство между собой, честолюбие неминуемо возобладает.

5.Однако, чтобы кто-нибудь подвергал себя бичеванию ради другого или чтобы кто-нибудь не только пожелал лишиться сладкой радости нравиться другому, вызывать к себе влечение, нежную страсть в этом другом, но и – больше того – возненавидел бы свою привлекательность, повинную в этом, осудил бы свою красоту зато, что она воспламеняет другого, - примеров тому я не наблюдал.

6.Есть ли хоть какая-нибудь форма, которую порок не пожелал быв использовать, ища возможности проявиться? Было бы более правильно и честно, если бы он обратил эти дары неба в образец в добродетели, в пример, достойный подражания.

7…и что в беде нет ничего более высокого, чем стойко держаться среди разбушевавшихся волн, честно выполняя всё то, что требует от нас долг. Иногда легче обходиться вовсе без женщин, чем вести себя во всех отношениях должным образом со своей женой, в бедности можно жить более беззаботно, чем при хорошо распределяемом достатке. Ведь разумное пользование доставляет больше хлопот, нежели воздержание. Умеренность – добродетель более требовательная, чем нужда.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХХ111).

…великие дела надо совершать, а не обдумывать бесконечно.

(Монтень, гл. ХХХ1У).

1.Те, кто меньше всего огорчены, будут выказывать тем большую скорбь (лат.)

2…но именно среди простых людей нередко можно встретить проявления необыкновенного благородства:

«На них справедливость, покидая землю, оставила последние следы» (лат.)

Две другие женщины,… были богатые и знатного происхождения, а среди таких людей примеры доблести – редчайшее явление.

3.Помпея Паулина, молодая и весьма знатная римская матрона, вышла замуж за Сенеку, когда тот был уже очень стар.

4…»и, хотя в некоторых случаях обстоятельства внушают нам совсем иное, приходится призывать к себе жизнь, как она ни мучительна, приходится принимать её, стиснув зубы, ибо закон велит порядочным людям жить не так, как хочется, а повинуясь долгу. Кто не настолько любит свою жену или друга, чтобы быть готовым ради них продлить свою жизнь, и упорствует в стремлении умереть, тот слишком изнежен и слаб. Наше сердце должно уметь принуждать себя к жизни, если это необходимо для блага наших близких, нужно иногда полностью отдаваться друзьям и ради них отказываться от смерти, которую бы мы хотели для себя. Оставаться живым ради других – это доказательство великой силы духа, как об этом свидетельствует пример многих выдающихся людей; исключительное великодушие в том, чтобы стараться продлить свою старость (величайшее преимущество которой в том, что можно не заботиться о продлении своего существования и жить, ничего не боясь и ничего не щадя), если знаешь, что это является радостью, счастьем и необходимостью для того, кто глубоко тебя любит» (Сенека)

(Монтень, гл. ХХХУ).

1.То обстоятельство, что я постарел на семь или восемь лет с того дня, как впервые приступил к писанию своих «Опытов», тоже было мне до известной степени на руку. За это время годы успели наградить меня камнями в почках. Продолжительная дружба с временем не обходится без какого-нибудь подарка в таком роде. Я хотел бы, чтобы из множества подарков, которые годы могут сделать тем, кто с ними сжился, они выбрали для меня какой-нибудь более приемлемый, ибо нет дара, которого я больше страшился с детских лет, чем этот; из всех докук старости, говоря откровенно, это был для меня самый страшный. Я не раз думал о себе, что слишком долго живу и что, пустившись в такой долгий путь, должен быть готов к какой-нибудь малоприятной встрече.

Я прекрасно сознавал это и считал, что пора мне отправляться восвояси, что надо резать сразу, по живому телу, действуя, как хирург, когда он удаляет больному тот или иной орган. Я знал, что того, кто не сделает этого вовремя, природа, по обыкновению, заставит платить очень тяжкие проценты. Однако мои ожидания не сбылись. Мне совсем недолго пришлось готовиться. Прошло всего около полутора лет, как я оказался в этом незавидном положении, и вот уже сумел к нему приспособиться. Я уже примирился со своей болезнью и принял, как должное, её приступы. Я нахожу себе и утешения и даже какие-то надежды в этой жизни. Столько людей свыкается со своими бедами, и нет столь тяжкой участи, с которой человек не примирился бы ради того, чтобы остаться в живых! «Пусть у меня ослабеет рука, ступня или нога, пусть зашатаются все зубы – всё же, пока у меня остаётся жизнь, всё обстоит благополучно» (Меценат).

2.Чисто душевные страдания удручают меня значительно меньше, чем большинство других людей; отчасти по складу моего ума (ведь столько людей считает, что многие вещи ужасны и что от них следует избавляться ценой жизни, между тем как мне они почти безразличны), отчасти же по причине моей замкнутости и моего бесчувствия к вещам, которые не задевают меня непосредственно. Это свойство я считаю одной из лучших черт моего характера. Но подлинные физические страдания я переживаю очень остро. Это, возможно, объясняется тем, что некогда, отдалённо и смутно предвидя их, я благодаря цветущему состоянию здоровья и покою, дарованным мне милостью неба на протяжении большей части моей жизни, мысленно представлял себе физические муки до того невыносимыми, что, говоря по правде, мой страх превосходил те страдания, которые я впоследствии ощутил. Вот почему во мне всё более крепнет убеждение, что большинство наших душевных способностей, по крайней мере притом, как мы их применяем, скорее нарушают наш жизненный покой, чем способствуют ему.

Я борюсь с наихудшей болезнью, самой неожиданной по своим приступам, самой мучительной, смертельно опасной и не поддающейся лечению.

3. Я уже добился того, что держусь за жизнь лишь ради самой жизни. Но мои припадки могут подточить и это желание; если в конце концов боли мои станут совсем нестерпимыми, что окажутся не поим силам, то, бог знает, не приведут ли они меня к противоположной, не менее ошибочной крайности, заставив меня полюбить смерть и призывать её к себе! «Не бойся последнего дня и не желай его» (лат.)

4.Ведь философия наставляет нас ради нас же самих, а не ради показных целей; она учит нас не казаться, а быть.

5.Приступы повторяются у меня так часто,

что вполне здоровым я себя уже никогда не чувствую. Но, во всяком случае я до настоящей минуты сохраняю такое присутствия духа, что, если мне удастся удержать его надолго, я буду в гораздо лучшем положении, чем тысячи тех, кто страдает от лихорадки или от боли лишь потому, что сами себе часто внушают, будто их муки невыносимы.

Бывает ложное смирение, порождаемое высокомерием. Мы сознаёмся, например, в незнании многих вещей и скромно готовы согласиться с тем, что творения природы обладают некоторыми непостижимыми для нас качествами и свойствами, причин и механизма которых мы не в состоянии познать.

6.Вместе с Эпикуром я полагаю, что надо избегать таких наслаждений, которые влекут за собой ещё большие страдания, и принимать с готовностью страдания, несущие за собой несравненно большие наслаждения.

Здоровье – это драгоценность, и притом единственная, ради которой действительно стоит не только не жалеть времени, сил, трудов, и всяких благ, но и пожертвовать ради него частицей самой жизни, поскольку жизнь без него становится нестерпимой и унизительной. Без здоровья меркнут и гибнут радость, мудрость, знания и добродетели; достаточно противопоставить всем самым убедительным наставлениям, которыми философы пытаются нас уверить в обратном,

7.Они рекомендуют нам часто иметь дело с женщинами, ибо это открывает выводные пути и проталкивает песок и его осадок. Однако они же уверяют, что это вредно, так как возбуждает почки, утомляет и ослабляет их.

8…перенося переваривание пищи на ночь, когда это совершается лучше, чем днём, ибо днём тело и душа заняты кипучей деятельностью.

9…(ибо люди легко обманываются, когда хотят быть обманутыми).

10…разгорячившись, пить воду вредно или осенние ветры чаще вызывают простуду, чем весенние…

11.Однако страдания большинства людей значительно сильнее их веры в лекарства. Я часто слышу, как они жалуются и говорят то же, что я сейчас, но, в конце концов, они не выдерживают и заявляют: «Что же мне остаётся делать?». Точно нетерпение – более верное средство, чем терпение!

12…он не столько заботился о расположении современников, сколько о том, чтобы завоевать себе славу в потомстве.

Если бы я принадлежал к числу тех, кому люди могут пожелать воздать славу, то я избавил бы их от этого и попросил бы, чтобы они мне выдали её авансом; пусть она поскорее придёт ко мне и обовьётся вокруг меня; пусть она даже будет покороче, но зато поплотнее; не очень долговечной, но зато ощутимой, и пусть она безвозвратно канет в вечность, когда я уже не смогу ощущать её и внимать её сладостному голосу.

13. Кто обладает достоинствами, пусть выкажет это в своём поведении, в своих повседневных словах, в любви, в ссорах, в игре, в постели, за столом, в ведении своих дел и в своём домашнем хозяйстве.

14.Что касается меня, то я предпочёл бы быть не хорошим оратором, а хорошим поваром, если бы мне пришлось самому о себе заботиться.

15. И не такой уж я спесивец и бахвал, чтобы стремиться обменять весомое, полнокровное и сладостное ощущение здоровья на такое эфемерное, воздушное и чисто духовное наслаждение, как слава. Для такого человека, как я, слава – хотя бы даже столь великая… - вещь слишком дорогая, если за неё нужно заплатить тремя основательными припадками боли. Здоровье, здоровье – вот чего я хотел бы!

16. Наиболее устойчивым свойством всех человеческих мнений является их несходство.

(Монтень, Опыты, кн.2, гл. ХХХУ11).

Составитель: Лоринов Виталий Миронович

* * *

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

© Виталий Лоринов. E-mail: lorinov@gmail.com Тел. в Москве 486-80-09