Виталий Лоринов

Композитор и писатель

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения

Рублёво.

Когда я сравниваю своё августовское пребывание в Клинике неврозов (вернее в филиале), с прошедшими моими отпускными сезонами, то, явно, нынешний мой уступает всем предшествующим. Но вот не только, и не столько потому, что это – больница (психоневрологическая больница №8, имени Соловьёва), притом специализированная больница, и максимально приближенная к санаторному профилакторию, а потому, что никакой «изюминки» там нет. И никаких достопримечательностей вокруг, а, следовательно, впечатлений быть не может, а это - основное, на отдыхе. Но, всё же, главный фактор, ведущий фактор Рублёво – воздух, зависит от наличия здесь леса, и, по сравнению с городом (да той же Шаболовкой, где – основной корпус), это колоссальный плюс. Но лес здесь (ближний), к большому сожалению, оскоплённый. Стройки, с подземными канализационными коммуникациями, отвоёвывают у леса всё большие и большие участки, в то время, как пустыри как раз и не используются. Я полагаю, что лет через 15, если не намного раньше, здесь леса вообще уже не будет. Другое дело дальний лес. Но в нём уже давно находится ремонтная база, точнее база по хранению и отпуску металлов; военный городок и кладбище (Рублёвское). И там же, в лесу, помещаются разные подъездные железнодорожные пути (для транспортировки грузов, и т.д. А что касается «самозахватов» (в том же лесу), то это никого уже не удивляет. Так что природных факторов почти не остаётся, ну если только не остановиться хотя бы на миг, на время, и не оглядеться вокруг, да и не посмотреть на голубое небо в разрывах белоснежных облаков, да на верхушки тянущихся к солнцу сосен. Ведь всё живое тянется к нему.

Много малинников в ближнем лесу, но ягоды – лишь там, где есть посадки сортовой малины, которая – вблизи жилья и прилегающих к нему постройкам. Но ближний лес – запущенный и грязный (там кучи мусора, а это – сплошная анти санитария), и много островков ну просто выжженной травы (из-за воскресных пикников и прочего). Чем можно будет дышать в будущем, большой вопрос.

Как-то пошёл я лесом до автодороги, где остановка автобуса №127, «поворот на Рублёво». Ну а оттуда – до стеклянного перехода через кольцевую трассу (детище Ю.М. Лужкова).

Увидел у перехода стелу, внизу: « до Троице – Лыкова - 2 км». Ну, это – до деревни, но вот когда пошёл туда, конечно целых три, если не больше. В этой деревне – дача Солженицына.

Дошёл я до деревни, и через два квартальчика достиг я главной улицы, и повернул направо. Так ориентировала меня приветливая молодая женщина, которую я встретил по пути. Кого не спрашивал, никто его, Солженицына, не знает, ни его дома, ни его самого (?!). Прошёл ещё немного, и встретил двух девчонок, шагавших мне навстречу. Спросил их наугад. Они, эти девчушки: «- Вот его лес, а там – забор дощатый. И вы увидите ворота».

Полный решимости истребовать Александра Исаевича, во что бы то ни стало, то есть найти его (хотя б на10 или 15 минут), я двинулся вперёд. Достиг ворот, и, рядом, дверцы, закрытой наглухо, конечно. Я стал звонить, но внешне – никакого звука. Прислушался, звонок звонил внутри. Звонил без устали раз семь. А рядом, стройка, с железными воротами. Спросил рабочих, они то ничего не знают, но их хозяин граничит с Солженицынами. Вновь стал звонить. На третий раз калитка отворилась. Увидел я молодого нацмена на велосипеде, со знаком вневедомственной охраны на груди.

Я: «- Здравствуйте ! А где А.И.?»

«- Болеет, его здесь нет».

«-А где ж его искать?»

Нацмен пожал плечами: «- В фонде».

«-Как, в Литфонде? Да разве теперь он существует?».

«-Нет, в его Фонде, Русском фонде Солженицына».

Я почему-то постеснялся, скорее не догадался спросить телефон Фонда.

«-А когда он будет здесь?»

«-Не знаю».

«-Я нахожусь в больнице, в Рублёво, а потому решил придти сюда. Ну, передайте, что приходил к нему профессиональный композитор, Лоринов Виталий Миронович».

«-Как? Лоринов?»

«-Но он меня не знает, но если фамилию мою вы не забудете, то передайте. А вы здесь сторожите?»

«- Нет, я работаю на даче».

Ещё один серьёзнейший момент, порядком, осложняющий моё пребывание в Рублёво, я не могу добиться одноместной комнаты, которых здесь немало. И нет у меня права, таким образом, на самостоятельную жизнь. И нет стола в трёхместной палате. Приходится писать на тумбочке, что очень не удобно, ведь правая рука всё время на весу. И из-за этого рука быстро устаёт, то есть попросту млеет.

Пять раз, за три недели я говорил с заведующим на эту тему, и пять раз, он отказывал мне. Ну, просто – ни в какую. «что дипломат» (он говорит), «что композитор, ему всё равно». Вот если б был маляр, иль штукатур (чтобы подремонтировать), тогда другое дело. Вначале он пообещал мне, но вдруг переменил своё решение. Когда зашёл к нему на следующий раз, то сообщил я, что освобождается одиннадцатая.

«-Нет, начальство позвонило, и я эту палату должен отдать…»

«-Я обещаю написать для вас Оду или Гимн» - сказал я в шутку.

«-Какой ещё гонорар вы предложите? Сейчас ничего нет».

Когда зашёл к нему я в следующий раз, то получил ответ:

«- У вас койка есть? Чего вам ещё надо?»

«-Но мне нужно работать»

«-Работать дома будете! Здесь больница, а не санаторий».

«-Ну, дайте мне хоть комнатку без удобств»

«-Что, клизменную?»

«-Да хоть её…».

Освободилась одноместная комната в моём отсеке, зашёл к нему опять. Он обвинил меня во всех смертных грехах. Когда человека предают (как он меня), тогда его же, в оправдание предательства, и обвиняют.

«-Вы надоели мне! Вы думаете, что мне приятно вам отказывать? Раз вы каждый день ко мне ходите, я вообще однокомнатной вам не дам!»

Вот этого то резюме ему и нужно было. Для видимости он стал звонить старшей сестре, которая, как мне сказали, подпольно, за деньги, этими палатами торгует.

Он: «- Ирина Анатольевна, у нас есть, сейчас, одноместная палата?

Но ведь и дураку же ясно, что сию минуту одноместной палаты нет. В других отделениях хоть очерёдность есть, а здесь же – произвол. «Нашла коса на камень». Зав. отделением: «- Все хотят одноместную палату. До вас пять человек приходило ко мне просить. Мне совершенно безразлично, кто вы, дипломат или композитор…»

(Вот чудак, человек, мне же работать надо).

«-Заранее надо! Заказывать за месяц вперёд. Я же сделал Эшпаю и Леденёву».

«-Как! Андрей Яковлевич здесь был? Быть может не он, а его сын»

«-Нет, он сам был».

В итоге 12 палату занял человек, который на выходные дни уезжал к себе домой. Стол у него пустует, я же опять – на тумбочке. Вот клятая Клиника. То в приёмном отделении на Шаболовке надо мной издевались, то зав. отделением не хочет меня услышать. Да ему просто на меня наплевать.

«-Идите в другую больницу, и покупайте себе за деньги одноместный номер!»

Я понял это, как намёк. Но чести композитора я никогда не уроню. Я просто растерялся. И возразить то ничего не смог, когда со мной так резко говорят (то есть меня не понимают, или, скорее, не хотят понять).

Конечно в Клинике народ иной, намного выше по своему уровню, чем в санаторном отделении районной психбольницы. В последней же - такая публика, словно бомжи. Но, тем не менее, и в Клиник то обывательщины достаточно, их интересы, это - удобства, машина, жратва…

Есть интеллектуалы, но очень мало. Вот Лев Литвин, 72-хлетний инженер – механик, автор статей; да обаятельная, 40 –летняя директор средней школы. А так поговорить то не с кем. Остальных интересует лишь личная жизнь актёров, эстрадных звёзд, не более.

60-тилетняя Светлана Ивановна Павлова, переводчица с немецкого. Работала в иностранной комиссии Союза композиторов, по договору. Рассказывала, что Хренников хватал её за сиськи, легко похлопывал по её заду, и приговаривал: «- Ну, приходи ещё, приходи…». (Но это, по её словам). Она уверяет, что её прямо таки любил Эрнст Херман Майер, 80-летний композитор из ГДР, председатель Правления СК, член ЦК СЕПГ. Он был евреем, женатым на британке. Но жили они плохо. Он посвятил Светлане какую-то пьесу для фортепиано.

Как-то она, обращаясь ко мне:

«-Виталий, вы – один?»

«-Один».

«-И я одна. Давайте уедем в Германию, хоть поживём на старости лет как следует. Будем путешествовать по Рейну. Вы знаете, какая там красота, здесь же - убожество…»

Но я Светлане не поверил. Не в красоту Рейна, конечно, а ей. Она же – женщина, и у неё «семь пятниц на неделе». Уж слишком ей легко живётся, а я так не могу и не смогу. Да, жизнь в России, словно мы – ссыльные. Согласен. Ельцпутинская власть, не власть, во всём ведь произвол. Но вот уехать, для чего, для пошлой и никчемной жизни? Но это - свыше моих сил. И где гарантия, что эта старая свистушка меня не бросит. Живёт лишь только для себя. Ну а менять то одиночество на одиночество, вряд ли имеет смысл.

А Лев, упрямый человек, очень категоричен в своих суждениях.

«-Кто вы такой, я хотел бы знать?» - категорично (с точки зрения религиозных пристрастий).

« Я – мессианский еврей».

«-Меня всегда страшит это название…». (А Лев – знаток иудаизма и английского). «- Вы ни хрена не знаете, грош цена вашему английскому языку!»

Но я не спорю, он прав.

Когда ходил я к Солженицыну, то на фронтоне коридора (ближнего стеклянного перехода через кольцевую), везде написано (почти что резюмирующее ): «гавно». Ну, просто удивительно, насколько это «культурнее» (быть может мягче), чем матерщина. Обычно пишут ёмкое, и всем известное, из трёх букв.

В Клинике лечится чтица, читает Пушкина, Есенина (я полагаю, самодеятельная). Но совершенно нетерпимого характера, по имени Аза. Она – татарка. Ну настоящее «азу по-татарски» (блюдо кулинарное такое). Прочитал в газете «МК», что отец знаменитого французского писателя, Мориса Дрюона (автора романа «Анжелика и король»), родом из Оренбурга, по фамилии Лазарь Кессель. В который раз я задаю себе вопрос, откуда столько всего заметного (яркого и отличительного) у 12-тимиллионного народа?.. Ответ один: только от богоизбранности, другой причины нет. И его мучительная судьба, во все времена, и Холокост. И, наконец, воссоздание государства на месте разрушенного когда-то национального очага, то есть храма. Разве это не чудо? Как чудо воскрешения Христа. «Я соберу вас как песчинку» (Иисус). И ведь собрал же, чтобы ни говорили, и кто б не говорил. И всё сбывается, что – в Библии…

Ну а Светлана Ивановна, так лихорадочно записывавшая (и не один раз) мой домашний телефон (чтоб не забыть), вернувшись в Москву, так, до сих пор, и не позвонила. И хорошо, что не поверил ей. Так легко «склеиваться» (соединяться), людские судьбы не могут, как она в разговоре себе это представляет…

автобиография | литературные произведения | музыкальные произведения